Палаццо Дарио - Рески Петра - Страница 27

• Предыдущая
• 27/57
• Следующая

– Землю заменили четыре месяца назад. Теперь ее нужно обновлять каждый год.

Пуговица оторвалась. У Микеля был такой несчастный вид, что Ванде захотелось его утешить.

– Я не знаю, Микель. Это все простые обыкновенные вещи, пара неловких рабочих, штукатур с нездоровым образом жизни, плохая садовая земля – е allora50?

– Да, – кивнул Микель.

Он печально посмотрел на открученную пуговицу.

– А как же канарейки, наводнение и Калиостро?

Ванда вспомнила Калиостро, мопса Радомира. В ее последний приезд в Венецию она, Радомир и Калиостро гуляли по набережной Цаттере51, и венецианцы не могли налюбоваться будто фарфоровой забавной фигуркой мопса, который семенил на поводке. Ванде он напоминал мясной рулет. Она, правда, и не заметила его отсутствия.

– Калиостро?

– Он задохнулся. Я сам его нашел. Он уже окоченел в своей корзинке.

– Астма! – воскликнула Ванда. – Конечно, у него была астма! Мопсы такие неженки, это известно. Тепличные собаки. И все страдают одышкой.

– Синьор Радомир очень переживал. Он ничего не хотел слышать. Он отправил Калиостро в Ветеринарный институт в Милане на вскрытие. Результаты показали, что Калиостро подавился куриной косточкой, которую ему тайком подсунула Мария. Радомир сам поехал в Милан забрать тело Калиостро. Урна с его прахом стоит в розовом салоне. Такая красивая китайская ваза. «Она должна всегда стоять на видном месте», – сказал синьор Радомир. За кремацию он заплатил 800 000 лир. Мне кажется, это слишком. В конце концов, где гарантия, что там не прах хомяка, волнистого попугайчика или таксы. И еще история с канарейками. Я их купил себе, чтобы в моей комнате повеселее было. В той лавке, синьорина Ванда, вы знаете, конечно, зоомагазин на Калле делла Мандорла. Там каждая птичка так потрясающе пела. Но стоило мне с ними переступить порог Палаццо Дарио, они замолчали. Больше и не пискнули ни разу. А однажды утром я нашел их всех лежащими на полу клетки. Ни одной из моих канареек и месяца не исполнилось!

– Сквозняк, – сказала Ванда. – Канарейки очень чувствительны к сквозняку.

– А наводнение? – воскликнул Микель, и его голос задрожал от нетерпения. – Что вы скажете о наводнении?

– Какое отношение к наводнению имеет проклятие Палаццо Дарио? – не унималась Ванда. – Вся Венеция страдает от него.

– Но не во время отлива же?! Палаццо Дарио – единственный дворец, в котором вода стоит и во время отлива во всемирно известном Большом канале. И это началось почти сразу после нашего приезда: вода неожиданно поднялась по канализационному отверстию – черная, вонючая, залила весь первый этаж. Мы думали, что это настоящее наводнение, и не понимали, почему сирена не включилась. А потом выглянули из окна и оказалось, что во всемирно известном Большом канале вода ушла с отливом. Ушла настолько, что даже лодка не подошла бы к причалу.

– Может быть, что-то не в порядке со стоком? Так часто бывает, – сказала Ванда.

Микель даже повысил голос.

– Да у нас был сам начальник отдела мэрии по наводнениям, magistratto delle acque. И ничего не смог сказать! – закричал он. – А только подумаю о кровавом пятне, кажется, вообще схожу с ума!

– Кровавое пятно? – переспросила Ванда.

– Однажды на мраморной лестнице проявилось кровавое пятно. С тех пор и синьор Радомир боится. Сам не признается, но я-то знаю.

– С чего вы взяли, что это кровавое пятно? – спросила Ванда.

– Потому что оно не исчезает. Мария уже все перепробовала, все порошки, все чистящие средства, растворители и даже чистый спирт. Но это проклятое пятно ничем не возьмешь!

– Ну, может, не стоило чистить мрамор растворителем. Неудивительно, что пятно не уходит, – добавила Ванда.

– Синьорина Ванда, – с пафосом произнес Микель, – я всегда чрезвычайно терпеливо относился к синьору Радомиру, я его очень люблю, но теперь я твердо решил, что больше здесь не останусь, если ничего не будет предпринято. У меня приглашения от других домов, графиня Мария Пиа Ферри ищет лакея, семейство Кертис из Палаццо Барбаро тоже. Я знаю, что на человека с моей квалификацией в Венеции всегда есть спрос. Мне бы очень не хотелось оставлять синьора Радомира одного, но вы должны меня понять.

Ванда подумала о предупреждениях ее суеверного отца. Он бы произнес: «Ci vuole una vergine!» – а девственница должна была бы разбить бутылку с растительным маслом, а потом… Девственницы, малая нужда, масляные пятна. Почему бы нет?

– Я поговорю с Радомиром.

Через два дня Ванда прогуливалась с Радомиром по набережной Цаттере. Ей хотелось поговорить о Палаццо Дарио. Весеннее солнце припекало. Неожиданно Радомир встрепенулся и предложил ей съесть мороженое на террасе кафе «Да Нино», чего, надо сказать, всегда избегал, потому что не любил проводить время среди венецианцев. Кисть его правой руки покоилась на серебряном набалдашнике прогулочной трости, и он с удовольствием этим любовался.

– Так лежать могут только никогда не работавшие руки, – произнес он довольный собой.

Глубоко вздохнув, он улыбнулся официанту с гладким лицом и телячьими глазами. Радомир был увлечен.

– Он похож на Джорджоне, портрет Террис. Американцы обокрали венецианцев. Джорджоне в Сан-Диего!

– Ассирийцы уже в седьмом веке знали заклинания против ведьм, – сказала Ванда.

Радомир смотрел на официанта.

– Вы знаете, что у вас глаза Джорджоне?

– Суеверие – очень человеческое проявление, – сказала Ванда.

– Такая схожесть! – вздохнул Радомир.

– В древности даже христианскую веру кто-то считал суеверием.

– Вы давно работаете официантом? – поинтересовался Радомир.

Ванда продолжала говорить о народных повериях и суеверии с психологической и психопатологической точек зрения. Радомир перебил ее.

– Ванда, пожалуйста, не будь смешной. Я знаю, что Микель разговаривал с тобой. Это похоже на гротеск – рассказывать мне о суевериях неаполитанки и чокнутого африканца.

Он с раздражением оттолкнул от себя креманку с недоеденным мороженым с нугой и уставился на соседний стол, где картинно собиралась венецианская семья. Сначала за стол села пара взрослых, затем прибежали дети и принялись двигать вазочки по столу, за ними, как по незримому сигналу, появились бабушка с дедушкой, а с ними несколько знакомых. Вскоре Ванда и Радомир остались единственными посетителями, сидящими вдвоем. За другими столами также роились многолюдные венецианские семьи. Какой-то малыш притопал к Радомиру и вытер свои липкие пальчики о его брюки.

– Ты с ума сошел! – возмутился Радомир.

– Любовь моя, ты что делаешь? – воскликнула мама малыша и схватила его на руки.

– Я уже говорил тебе, Ванда, что мне наскучила венецианская чушь о Палаццо Дарио. Может, мне африканского целителя, этакого марабу, затащить в дом? Хватит уже и того, что Микель в мое отсутствие развлекается с черными продавцами сумок. Вы думаете, что я ничего не знаю. Мария мне намекнула, как они сидят на кухне с «Lois Vuitton» и гашишем. Это общество не для Микеля. У меня есть все основания не чувствовать себя в безопасности в собственном доме, сказал я Марии. Но вовсе не из-за проклятия. А из-за черных. Они-то на все способны. Сначала сожрут все, что есть в моем холодильнике, а там как-нибудь и меня самого.

– Это если мы ничего не предпримем, считает Микель.

– Ах! – отмахнулся Радомир.

Он довольно долго молчал, задумчиво помешивая свой эспрессо. Его глаза увлажнились и заблестели.

Мысль о том, что последний любимый вот-вот уйдет из его жизни, отняла у него дар речи.

– Того и гляди, мой отец не выдержит и сам заявится сюда со своим неаполитанским изгнанием злых духов. Он не в силах перенести, что меня здесь на каждом шагу подстерегает опасность. Морозили на всякий случай предложил мне снять у него комнату. Это ты можешь понять?

• Предыдущая
• 27/57
• Следующая