Выбери любимый жанр

На озере Светлом (журн. вариант) - Гравишкис Владислав Ромуальдович - Страница 13

Изменить размер шрифта:

Отдыхает он в те несколько минут, в которые Семён и Митя отвозят груз к обрыву. В эти минутные передышки Павлик чувствует, как мелко-мелко дрожат его ослабевшие ноги и руки. Кажется ему, что силы кончились совсем и следующую лодку он не сможет, ни за что не сможет нагружать. Но пустая лодка возвращается, выпрыгивают Семён и Митя, начинается погрузка, и Павлик, охнув от нестерпимой боли в пояснице, снова берётся за лопату, снова швыряет шумящую гальку на дно лодки.

Близится ночь. На противоположном берегу озера над зубчатой стеной гор пламенеет густое золото заката. Стена совсем чёрная, на ней уже невозможно различить отдельные деревья, всё слилось в сплошной тёмный массив. Длинные тени пересекают озеро почти с одного берега до другого, и там, в синих тенях, начинают ползать голубоватые ленты тумана. От воды струятся невидимые потоки вечернего холодка вперемежку со струями горячего дневного воздуха.

Сам того не заметив, Павлик скользит руками по черенку лопаты и садится на землю. Прижавшись щекой к рукам, он смотрит, как Митя и Семён выгружают лодку над обрывом. Больше работает, конечно, Семён, Митя еле-еле шевелит лопатой… Ему, Павлику, ещё легче, чем Мите: он может хоть немного отдохнуть во время выгрузки. А Семён работает непрерывно: то грузит, то гребёт, то выгружает. Почему он такой сильный, почти как взрослый? Почему Павлик слабый, слабее даже Мити?

Павлик размышляет. Лодка причаливает к отмели, ребята начинают работать, а Павлик не может подняться с места. Как он ни напрягает ся, как ни опирается на лопату, какая-то сила приковала его к земле и не отпускает. Не понимая, что случилось, Павлик смотрит в пространство пустыми глазами и покорно ждёт, что Митька сейчас начнёт над ним смеяться. Но тот молчит, хотя Павлик уверен, что не только Митя, но и все остальные уже заметили его беспомощное положение.

— А что, инспектор, не пошабашить ли нам? — слабо слышит он отдалённый голос Василия Дмитриевича. — Всё равно дотемна не кончить, утром доделывать придётся.

— Шабашить так шабашить, — охотно соглашается Колокольцев, — Ночевать-то где будем: на кордон пойдём или тут переждём?

— Куда я от трактора пойду? Моё дело — с машиной…

— Нечего ходить взад-вперёд, — возражает и Семён, — У меня переночуете, я там балаган построил.

Павлик и Митя тупо переводят взгляд с одного на другого, не в силах сообразить, о чём говорят взрослые. Подталкиваемые Семёном, опираясь на лопаты, они ковыляют в гору, к той сосне, под которой Семён устроил балаган из сосновых веток.

Как хорошо положить усталую голову на свёрнутую в жгут старенькую телогрейку Семёна! Митя засыпает сразу, а Павлику в бок давит что-то твёрдое, должно быть, попал сучок или камешек, но нет сил поднять руку и отбросить его в сторону.

Он ещё видит, как Семён приносит с озера ведро воды, устанавливает над костром, разжигает огонь. Пламя быстро разгорается и длинными жадными языками лижет дно ведра. Как только у Семёна хватает сил делать всё это?

— Там у меня в сумке пироги есть. Бери, Семён! — предлагает Павлик.

— А сам-то что? Чай пить разве не будешь?

— Я потом. Сейчас что-то не хочется.

Семён ещё что-то говорит, — кажется, спрашивает, с повидлом или с мясом пирожки, — но Павлик слышит его голос как через слой воды, глухо и неясно. Он шевелит рукой: надо же всё-таки вытащить камешек из-под себя, уж очень неловко на нём лежать, но рука замирает на полпути, и мальчик погружается в сон…

Утром он просыпается от надоедливого треска мотора-пускача. С трудом подняв голову, оглядывается. Озеро освещено косыми лучами восходящего солнца. Трактор на отмели работает на холостом ходу, из трубы вылетают круглые синие клубочки газа.

Рядом спит Митя. Рот у него полуоткрыт, он похрапывает и ёжится во сне. Оба они накрыты: Митя — ватником Василия Дмитриевича, Павлик — кителем Колокольцева. Семёна нет. Где же он? Приподнявшись, Павлик видит товарища на отмели, он набрасывает в лодку гальку. Колокольцев и Пинчук носят к обрыву большие камни. Неужели они совсем не спали?

Павлику становится совестно: они себе полёживают, а люди уже работают вовсю. Он раскачивает Митю.

— Митя! Вставай!

Митя приподнимает голову и долго смотрит на Павлика заспанными, бессмысленными глазами, точно пытаясь понять, что это за человек перед ним и что ему нужно.

— Это ты, Павка? Чего тебе?

— Наши-то уже работают. Надо помогать идти, — сообщает Павлик, но сам не может двинуться с места.

Митя оглядывается на озеро и вдруг начинает торопиться:

— И верно! Чего ж ты раньше не разбудил?

— Сам сейчас только проснулся.

— Пошли скорее!

Покряхтывая, они поднимаются.

— Честное слово, Митя, у меня, кажется, все кости скрипят, — говорит Павлик, рассматривая свои припухшие, израненные руки.

— Ничего, разомнёмся — и всё пройдёт.

И в самом деле, после первых движений боль в мускулах становится слабее, и Павлик чувствует себя лучше. Они бегут на отмель.

— С добрым утром, работнички! — приветствует их Василий Дмитриевич. — Поспали бы ещё маленько: глядишь, мы бы и уехали…

— Ну да! — возражает Митя, — Грузовик-то ещё в воде.

— Сейчас вылезет. Теперь он наш, — отзывается Колокольцев и обращается к Пинчуку: — Потянем, Василий Дмитрич?

— Потянуть недолго, вот дорога бы не расползлась…

— Расползётся — починять будем. Давай включай лебёдку! Нам бы только задний скат закатить на обрыв, а там дело пойдёт…

Снова ревёт мотор. Натянувшись, вибрирует и гудит трос, лязгают шестерни лебёдки. Край выглядывающего из воды кузова колыхнулся и медленно пополз к трактору. Он поднимается всё выше и выше. Видна уже рама, видны скаты, лоснящиеся и мокрые, словно покрытые лаком. Появилась крыша кабины, уголок бокового стекла, дверная ручка…

Из кузова обильно течёт вода, множество струек сверкает на солнце, и Митя не выдерживает: подбежав к борту медленно двигающейся машины, он подставляет ладони и умывается вытекающей водой.

— Вот хорошо-то! А то я позабыл сегодня умыться!

Машина подходит к трактору вплотную и останавливается — мокрый, чёрный, грязный, весь какой-то непривычный, но всё-таки настоящий, заправский грузовик. Колокольцев тотчас влезает в кабину и осматривает приборы.

— И всего только двенадцать тысяч прошла, — сообщает он. — Почти новая машина. Не пойму, что с ней случилось…

— А ты в мотор загляни, инспектор, наверно, там вся заковыка, — предлагает Пинчук и закуривает. — Мотор подвёл мужика, не иначе…

«Мужика? — недоумевает Павлик, — Ну да, они говорят о водителе затонувшего грузовика. Где-то он сейчас?» И Павлик старается представить себе водителя. «Наверное, он такой же большой и сильный, как тракторист Василий Дмитриевич Пинчук…»

ВСТРЕЧА НА ДОРОГЕ

В дымном кабинете Годунова сидит Виктор Бартенев, шофёр Алаганского целинного совхоза. Эго невысокий худощавый паренёк с тонким, бледным и очень усталым лицом. У порога лежит брошенный Бартеневым полупустой рюкзак: Виктор только что приехал с вокзала и рассказал Ивану Алексеевичу историю потери грузовика. Он кончил и теперь смотрит на Годунова тревожными и лихорадочно поблескивающими глазами: что-то теперь скажет начальник милиции? Где машина?.

Годунов пока молчит, о чём-то раздумывая, и это очень волнует Бартенева. Он наливает себе воду из графина и пьёт большими глотками.

— Ты сам-то откуда будешь, Бартенев? — спрашивает Иван Алексеевич.

— Киевский я, товарищ начальник.

— Вот как! Значит, украинец?

— Нет, товарищ начальник. Отец у меня был русский, только мать украинка.

— Климат на Украине хороший, тёплый. Не чета нашему, уральскому. Верно?

— Нет, я бы не сказал. Большой разницы не вижу. Погода у вас круто меняется, это точно. Из-за неё я и пострадал.

Виктор всматривается в Годунова и никак не может понять, почему начальник милиции ни слова не говорит о машине, а всё расспрашивает о том, что кажется Бартеневу совсем посторонним и ненужным. Он как будто нарочно отводит разговор куда-то в сторону. Неужели машину не нашли? Но зачем тогда он посылал телеграмму? Виктор сам видел её в областном управлении: «Грузовик 14-45 обнаружен, жду дальнейших указаний». Может быть, с машиной ещё что-нибудь случилось? Виктор зябко ёжится: неужели ещё не кончились его несчастья?