Поллианна (др. перевод) - Портер Элинор - Страница 37

• Предыдущая
• 37/41
• Следующая

— Поллианна! — Мисс Полли резко обернулась. Щеки ее неожиданно запылали.

— Да, я спросила. Он выглядел таким… таким печальным.

— И что он… ответил? — спросила мисс Полли так, словно боролась с какой-то внутренней силой, которая запрещала ей задавать этот вопрос.

— Он помолчал, а потом сказал очень тихо, что не всегда можно их получить, даже если попросить.

Последовало молчание. Глаза мисс Полли опять были устремлены в окно. Щеки ее все еще были неестественно пунцовыми.

Поллианна вздохнула:

— Он хотел получить женскую руку и сердце когда-то, я знаю. И я была бы очень рада, если бы он смог их получить.

— Но, Поллианна, откуда ты это знаешь?

— Я знаю, потому что потом, в другой раз, он сказал кое-что еще. Он сказал это тоже очень тихо, но я услышала. Он сказал, что отдал бы весь мир, если бы мог получить взамен руку и сердце одной женщины… О, тетя Полли, что случилось? — Тетя Полли быстро поднялась и подошла к окну.

— Ничего, дорогая. Я просто хочу передвинуть эту подвеску, — сказала она. Все лицо ее теперь пылало жарким румянцем.

Однажды днем, вскоре после второго визита Джона Пендлетона, пришла Милли Сноу, которая никогда прежде не появлялась в доме Харрингтонов. Когда мисс Полли спустилась в гостиную, где ожидала ее Милли, та поднялась со стула и смущенно покраснела.

— Я… я пришла спросить о вашей девочке, — запинаясь, вымолвила она.

— Вы очень добры. Она в том же положении. А как ваша мама? — спросила мисс Полли утомленно. 

— Именно это я и хотела сказать вам… то есть попросить вас передать это Поллианне, — торопливо и несвязано заговорила девушка, не переводя дыхания. — Мы думаем, это так… ужасно… совершенно ужасно, что малышка никогда не сможет ходить, и это после всего, что она сделала для нас… для мамы. Научила ее играть в игру… ну и вообще. И когда мы услышали, что теперь она сама не может играть… Бедняжка! И право же, я не знаю, как она смогла бы в таком положении… Но когда мы вспомнили все, что она нам говорила, мы подумали, что если бы она только знала, сколько хорошего она сделала для нас, то, возможно, это помогло бы и ей самой… то есть в ее собственном случае… то есть в том, что касается игры. Она могла бы радоваться… хоть немножко. — Милли беспомощно остановилась и, казалось, ждала, чтобы заговорила мисс Полли.

Мисс Полли сидела, слушая вежливо, но с растерянно-вопросительным выражением в глазах. Она поняла не больше половины того, что было сказано, и теперь думала, что хотя всегда находила Милли Сноу чудаковатой, но не предполагала, что она просто сумасшедшая. Никак иначе нельзя было объяснить этот несвязный, нелогичный, бессмысленный поток слов. Когда пауза затянулась, она заполнила ее, спокойно заявив:

— Мне кажется, Милли, что я не совсем поняла вас. Что именно вы хотите передать через меня моей племяннице?

— А вот именно это: я хочу, чтобы вы сказали ей, — подхватила девушка лихорадочно, — чтобы вы постарались ей объяснить, что она сделала для нас. Конечно, она уже кое-что знает, потому что бывала у нас и видела, что мама изменилась, но я хотела бы, чтобы она знала, как сильно мама изменилась… ну и я тоже. Я тоже теперь другая. Я тоже пытаюсь играть… немного… в игру.

Мисс Полли нахмурилась. Она хотела спросить, что имеет в виду Милли, говоря об «игре», но не успела, так как девушка снова разразилась нервным потоком слов:

— Вы знаете, как мама всегда и всем была недовольна. Она всегда хотела, чтобы все было не так, как есть. И по правде сказать, не знаю, можно ли уж очень винить ее за это в ее положении. Но теперь она позволяет мне не занавешивать окна и интересуется и тем и другим — как она выглядит, какие у нее ночные рубашки и все такое. Она даже начала немного вязать — шапочки и детские одеяльца — для продажи и для больницы. И ее так это увлекло, и она так рада, что может это делать! И все это заслуга Поллианны, потому что это она сказала маме, что мама может радоваться хотя бы тому, что у нее здоровые руки. После этого мама сразу задумалась, почему она прежде никак не использовала свои руки. И поэтому она начала их использовать… то есть вязать. И вы представить себе не можете, как изменилась теперь ее комната с этими красными, голубыми и желтыми мотками пряжи и хрустальными подвесками на окне, которые Поллианна ей подарила… Веселее становится на душе, даже если просто заглянешь в комнату, а прежде я туда и заходить-то боялась, так там было темно и мрачно, и мама была такая… такая несчастная… И поэтому мы хотим попросить вас передать Поллианне, что мы понимаем, чем ей обязаны. И пожалуйста, передайте, как мы рады, что познакомились с ней. Мы подумали, что может быть, если она узнает об этом, ей станет чуточку радостнее от мысли о том, что она познакомилась с нами. И… и это все, — выдохнула Милли, торопливо поднимаясь со стула, чтобы уйти. — Вы скажете ей?

— Конечно. Разумеется, — пробормотала мисс Полли, спрашивая себя, многое ли из этого поразительного монолога удастся ей удержать в памяти, чтобы потом повторить.

Визиты Джона Пендлетона и Милли Сноу были только началом — за ними последовало множество других. И неизменно все они сопровождались просьбами передать Поллианне какое-нибудь послание. Эти послания были в некоторых отношениях настолько странными, что мисс Полли приходила во все большее и большее недоумение.

Однажды появилась миссис Бентон, вдова. Мисс Полли немало слышала о ней, хотя они никогда не говорили друг с другом. По словам знакомых, это была самая печальная женщина в городке. Она всегда появлялась на улицах во всем черном. Но сегодня на шее у миссис Бентон был бледно-голубой бантик, хотя в ее глазах стояли слезы. Она заговорила о том, как ужаснуло и взволновало ее несчастье Поллианны, а потом робко спросила, не может ли она повидать девочку.

Мисс Полли отрицательно покачала головой:

— Мне очень жаль, но пока мы к ней еще никого не пускаем. Может быть, немного позднее…

Миссис Бентон вытерла глаза, поднялась и направилась к двери. Но уже почти на пороге она вдруг торопливо обернулась.

— Мисс Харрингтон, может быть, вы передадите ей несколько слов от меня, — начала она неуверенно.

— Конечно, миссис Бентон. Мне будет очень приятно.

Женщина заколебалась, потом заговорила:

— Скажите ей, пожалуйста, что… что я надела это. — И она прикоснулась к голубому бантику на шее. Потом, заметив плохо скрытое удивление во взгляде мисс Полли, она добавила:

— Девочка так долго старалась заставить меня носить что-нибудь цветное, что, может быть, ей будет приятно узнать, что я начала носить этот бантик. Она говорила, что Фредди очень этому обрадуется. Вы знаете, у меня теперь нет ничего, кроме Фредди. У других есть все… — Миссис Бентон покачала головой и отвернулась. — Вы только скажите Поллианне; она поймет. — И дверь за ней закрылась.

В тот же день, чуть позже, пришла другая вдова; во всяком случае, она была в трауре. Мисс Полли совсем ее не знала и даже немного удивилась, где эта женщина могла познакомиться с Поллианной. Посетительница представилась как миссис Тарбел.

— Мы с вами, конечно, не знакомы, — начала она сразу, — но я хорошо знаю вашу маленькую племянницу, Поллианну. Все это лето я жила здесь в гостинице и каждый день по совету врача ходила на дальние прогулки. И во время одной такой прогулки я встретила вашу племянницу — такая милая девочка! Мне трудно объяснить вам, чем стала она для меня. Когда я приехала сюда, мне было очень грустно, а ее веселое личико и радостные речи напомнили мне о моей маленькой дочке, которой я лишилась несколько лет назад… Я была в таком ужасе, когда узнала о несчастном случае с вашей девочкой. А когда я услышала, что бедняжка никогда больше не сможет ходить и что она так несчастна из-за того, что не может больше радоваться, — дорогое дитя! — я почувствовала, что просто обязана прийти к вам.

— Вы очень любезны, — пробормотала мисс Полли.

• Предыдущая
• 37/41
• Следующая