Охота на дракона (сборник) - Бритиков Анатолий Федорович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/148
• Следующая

Слова мои к тому, что Дорофей Мокрый, Саньки Выдерги наставник ярый, вдруг да раскатился во все свое пузатое хотенье во что бы то ни стало переменить до себя косматого заботника.

С великой охоты, с горячего запалу и не подумал он путем, как бы это ему да похитрее до шорника подъехать; приперся вроде бы заказать меднобляшистую сбрую для своей выездной лошадки…

Вот он, Дорофей Мокрый, с дедом Глуховым разговор посреди двора шорникова ведет, а сам перед Шайтаном лебезит — хвалу на похвалу внахлест кидает. Будто нетерпеливый жених перед капризной невестою лезет из кожи вон…

Шайтан, понятно, ответить “ухажеру” соленым словцом не способен, но косматой мордою ведет так, словно живому хохоту прорваться из себя не дает. Зато уж Свирид-шорник хохочет не стесняется, и за себя и за своего добытчика отводит душу.

— Не кажилься, Дорофей Ипатыч, — советует он лавошнику. — Не тяни заздря пупок. Этот ли черт косматый и до нас со старухой не больно-то ласков. Одного только Никитка и признает над собою полным командиром…

После такого откровения и порешил Дорофей Ипатыч переманить до себя Шайтана да с Никитком заодно.

А что? Парнишка лавошнику не показался простой берендейкою68.

Серьезным представился ему пацаненок. Тем самым, из которых в умелых руках прокуроры вырастают.

— Ну, прокурор не прокурор, — рассуждал сам с собою Дорофей Мокрый, когда в лавке не случалось народу, — а приказчик из Никитки оч-чень даже толковый может получиться…

Вот тут-то лавошник и вспомнил о Саньке Выдерге, которую успел за это время нянькою в уезд оттортать.

Поехал он, забрал девку от неплохих людей, везет обратно, толкует:

— Шайтан, — сообщает, — твой отыскался. И Никиток с ним. у Свирида Глухова больше недели уже как живут. Вот я тебе, — показывает, — новый сарафан купил: наряжайся и ступай до шорника. Да постарайся опять с Никитком да Шайтаном сродниться. Понятно?

А чего тут непонятного, когда девчаточка от друзей своих душонкой-то и отпадать не думала. Никаких сарафанов не стала она на себе менять, а прямиком-вихрем пустилась из Дорофеева ходка да ко Свиридову двору.

Бабенки, что были радехоньки Санькиному в уезде найму, узрели этот вихрь, завскрикивали ей вдогон:

— Во! Опять заявилась, метелица.

— Выпустили бурю на море — всех теперича бешеной волной захлестнет…

Только Саньке оказалось без нужды понимать, что там следом за нею летит. Ей было страшно передним страхом: вдруг да не захотят ее у себя старики Глуховы? Вдруг да прогонят со двора?

Зря вихревая боялась. И сам Свирид и его Свиридиха-бабка, как завидели в воротах гостью, зашумели веселым майским ветром:

— Шайтан, Никиток! Да идите, гляньте сюды! Да посмотрите, кто к нам пожаловал.

Шайтан как вырвался откуда-то из-за стайки, Никиток как вылетел из хаты, из сеней… Кучею-малой все трое повалились посреди ограды… Да бабка Свиридиха наплакалась, глядючи на такую радость, сам же Свирид куда-то шило впопыхах сунул — потом никак отыскать не мог…

Старики Глуховы не первый день на земле жили — сразу докумекали, для какой-такой цели, для такой корысти Дорофей Мокрый девчонку с места сорвал. Однако же Санька-то тут причем?

Ну, а пока… Свириды засуетились:

— Ой да ли гостюшка дорогая к нам пришла. Да где самовар наш, где сахар-леденцы? Да садимся-ка все за стол — праздник праздновать, гостью здравствовать…

А когда время наступило Саньке домой уходить, Никиток следом за ворота выбежал, рукой замахал, закричал вдогон:

— Приходи завтра — в козлятков играть будем.

На что старики в ограде согласно заулыбались.

Ну вот.

А на другой день торговые заботы Дорофея-лавошника поманили из деревни вон. Покуда заботный справлялся с делами где-то на стороне, дружители наши и позабыли напрочь о том, что они не родня…

Дорофей же Ипатыч как прибыл в деревню, сходу кинулся в приказ:

— Ну вот ли что, дорогуша дорогая, — преподнес он Саньке. — Довольно тебе прохлаждаться, впустую время терять. Завтра же веди Никитка до нас и Шайтана от него не отгоняй. Ну что ты глаза-то вытаращила? Али не поняла меня? Тебе, дуре, самой же лучше будет — станете рядом жить…

Только теперь докумекала Санька, на какой поганой задумке взошла Дорофеева доброта: оказывается, лавошник из нее подсадную творит. Во оно что!

И девчонка даже ухом не повела, чтобы поставить своих друзей перед грехом Дорофеевой жадности. Оттого-то она и заявилась в конце следующего дня одна-одинешёнька и стала выкручиваться перед хозяйским спросом — насчет зряшнего Дорофеева ожидания.

— Звала, — слукавила Санька. — Только Никиток не идет до нас.

— Какого беса кочевряжится? — высказал свое недовольство лавошник и застрожился того пуще. — Отвечай, когда тебя спрашивают! Мямлишь стоишь.

— Дядька, говорит, у тебя больно сурьезный, — нашлась ответчица каким враньем откупиться от Дорофеевой строгости.

— Ышь ты клоп! — подивился на Никитка улещенный. — Смотри-ка ты! Мал росток, а уже дубок! Надо же сколь верно подметил! Тогда передай ему от меня — пущай не боится. Я до умных ребятишек очень добрый. Ну и ты постарайся — чтоб не ждать мне больше впустую.

Только и другим вечером предоставила Санька Выдерга Мокрому Дорофею одну лишь отговорку.

Вот когда нетерпеливый отрезал:

— Чего ты мне угря подсовываешь69. Не приведешь завтра гостей, сама домой не являйся…

А Саньке впервой что ли под чистым небом ночевать? Взяла да и не явилась. Старикам Глуховым так говорить ничего и не стала, а по закатному времени ушла за деревню — в стога. Там и на ночь определилась.

А кто-то видал ее там определение; прибежал, перед Дорофеем выслужился. Тот кнутище в руку и до выкоса…

Только бы ему всею ширью размахнуться — сполоснуть сонную ослушницу сыромятным огнем да с мягкой высоты на росную стерню… Вот он! Шайтан из-за стога! Ка-ак лапищами дал тому полоскателю в плечи! Как повис над ним своею чертовой улыбкою… Потом Дорофеюшка так и не сумел вспомнить тот изворот, который помог ему выбуриться из-под зверя… Но вся деревня сыздаля видела, каким прытким зайцем уносил лавошника по отаве от лохматого беса его прыткие ноги.

— На гриве-то березу чуть было надвое не рассадил.

— Ты б не то рассадил, когда бы смерть лютая взялась тебя за пятки хватать…

Но такие разговоры селяне вели потом, после, время спустя, а в этот закат народу было не до пересудов: Шайтан-то… Он ведь погнал Дорофея Мокрого распрямехонько на Куманьково болото! Сколь ни досадлив был для деревни лавошник, а все человек. При таких страстях руки стоять сложивши — великий грех!

Повыхватывал народ дубье — отбивать Дорофея от зверя лютого понесся. Только маленько припоздал. Загнал-таки бес неладного в Куманьковы зыбуны. Так оба и ушли в туман — как в вечность!

А время-то — к ночи.

Что делать?!

— Спасать! — верещит Харита Мокрая.

Верещать-то она верещит, а сама в. топкую дрягву не лезет.

Ну так ведь как? Хозяину не к спеху, а соседу не к чему…

Под звон пустозаботного Харитина визга решено было мужикам подождать до утра — может, само собой что-нибудь прояснится…

Решено-то решено, да решение грешно. Потому и потянулся народ в деревню, как в плен. Но не успел он всей своею суровостью и на гривку-то путем подняться, как взревели Куманьковы зыбуны Дорофеевым зыком. Деревне показалось тогда, что от бешеной трубы его голоса даже кисельный туман над Куманьковой дрягвой вспенился.

А тут вот и себя, безумного, выкатил лавошник из болотного кипения.

Чуть ли не в три скопа перемахнул он логовину, шальным тифоном70 влетел в скопище перепуганных селян, пойманный мужиками, задергался, захрапел, отбиваться надумал от цепких рук. Не отбился, пал на колени перед век нечесанным от беспробудного похмелья Устином Брехаловым да слезно возопил:

• Предыдущая
• 41/148
• Следующая