Последний платеж - Дюма Александр - Страница 15

• Предыдущая
• 15/45
• Следующая

— Впрочем, лишь после того, как все совершенно будет с полной определенностью выяснено, сверено со статьями законов уже, так сказать «набело», окончательно, я буду иметь удовольствие и честь выполнить свой родственный долг и уведомить Жоржа-Шарля по адресу, который вы, надеюсь, не откажете мне дать.

Барон де Геккерен слегка насторожился:

— Дать сейчас? — переспросил он поспешно. — Думаю, что сейчас это было бы бесцельно. Жорж то и дело меняет место своего пребывания. Пасмурная погода Амстердама ему не понравилась, он переехал в мое утрехтское имение. Там тоже что-то пришлось ему не по сердцу, и сейчас я даже не очень точно знаю, где он — то ли в Утрехте, то ли в Брюсселе, то ли в родном ему Кольмаре?

Главное было выяснено. Де Геккерен попался в ловушку! Эдмон помедлил и возобновил свою тонкую игру:

— Отлично, барон. Теперь два достаточно авторитетных, не обремененных родственной связью свидетеля должны дать нотариально заверенное подтверждение, а я дам согласие на получение Жоржем-Шарлем Дантесом де Геккереном, приходящегося на его долю наследства.

Барон встревожился.

— Значит, еще необходимо ваше согласие на это?

Эдмон кивнул:

— Да, дело обстоит именно так. Но чтобы у вас не было сомнений в серьезности и реальности всего этого и, принимая во внимание материальные затруднения Жоржа-Шарля Дантеса в настоящий момент, я могу дать вам чек на пятьдесят тысяч гульденов. Однако пока прошу не упоминать при встрече с Жоржем-Шарлем о нашем сегодняшнем разговоре до выяснения всех обстоятельств…

И он вручил барону де Геккерену уже заранее заготовленный чек на одну из крупнейших банковских контор Амстердама.

Де Геккерен ошеломленно разглядывал поданный ему чек, опытным взглядом проверяя его безупречность, платежегодность.

— Рассматривайте это как маленький аванс… — небрежно добавил граф. — Нечто вроде утешительной гарантии… Если даже дело и провалится, все-таки ваш приемный сын будет иметь хоть небольшую, но осязаемую выгоду. Деньги — не всегда благостный дар, — задумчиво, как бы рассеянно добавил он. — Деньги иной раз могут сделать человека в сто крат несчастнее, чем он был, пока не почуял их дьявольский запах.

Барон запротестовал:

— Не думаю, что ваше наследство может сделать Жоржа-Шарля несчастным… Он еще молод, он найдет применение этим деньгам. Кроме того, ему надо содержать эту несчастную, которая что камень повисла на его шее… Родственницу убитого им петербургского стихотворца… Уже одно это может считаться вполне достаточной карой. Сжальтесь хоть вы над ним, граф!

Эдмон усмехнулся.

— Не трудно понять, что вы предпочитаете получить все пять миллионов… Но завещатель, как известно, является непререкаемым и безусловным распорядителем того, что он завещает. Ни при его жизни, ни после смерти — никто не может изменить его волю, только он сам!

Итак, план действий у Эдмона сложился… Он твердо помнил свое обещание и Гайде, и вдове Пушкина, и его другу — поэту Жуковскому — не обагрять священный гроб поэта какой-либо новой кровью, не омрачать светлую память о нем кровавой местью или отплатой, сопряженной с какой-нибудь еще одной смертью. Возмездие новому Каину — убийце великого поэта — должно быть бескровным, но превзойти по тяжести и мучительности все, что могло бы придумать обыкновенное воображение!

У какого-то восточного народа есть обычай вместо кнута или стрекала — острия для подкалывания, подгона мула, быка, верблюда, — прилаживать перед мордой животного пучок отборного, вкусно пахнущего и заманчивого на вид сена. Повинуясь неодолимому желанию завладеть этой приятной и могущественной приманкой, животное подчиняется каждому движению руки хозяина.

Сделать Дантеса де Геккерена двойной игрушкой его собственной жадности, качества неотъемлемого у авантюриста, и изощренных движений со своей стороны, куда злей и коварней, чем у самого жестокого погонщика — таков был в общих чертах план великого виртуоза мести, каким можно было к этому времени считать былого скромного марсельского моряка Эдмона, волей Судьбы превращенного в легендарного графа Монте-Кристо.

Чек на пятьдесят тысяч гульденов, который граф в беседе с де Геккереном небрежно назвал мелочью, пустячным пока авансом, на ладони барона весил столько, сколько весили бы кожаные мешки со звонкой наличностью. Этот чек и страшил, и приковывал, напоминая то о возносящемся шаре, то напротив — о тяжеленном камне, помогающем тонуть.

Жадность, однако, взяла верх над осторожностью! Старый барон де Геккерен — хитрый, тертый, опытный гибрид дипломата с банкиром, поддался соблазну и за себя и за Жоржа — дал Эдмону ряд имен и адресов в Эльзасе, в Бельгии и даже в Париже.

Но в дальнейшем после важного свидания с де Геккереном шаги свои Эдмон направил все же совсем не так, как он говорил об этом барону.

Эдмон размышлял так:

— Самым надежным убежищем для себя убийца Пушкина должен был счесть родовое поместье своего приемного отца барона де Геккерена, где не только в глазах закона это имя пользуется целым рядом привилегий, но в глазах местного населения посягательство на носящего такое имя, наверняка, рассматривалось бы как вызов всей общине, может быть даже всей утрехтской провинции…

Как раз неподалеку от древнего города Утрехта, возле местечка Дриберг, что в переводе означает «Три горы», находилось имение барона де Геккерена ван Баверваарда, как без особых затруднений выяснили для графа Монте-Кристо его золотые гонцы-слуги.

Логика подсказывала ему заехать в Утрехт, который находился на прямом пути из Амстердама в Эльзас, где по первоначальным своим наметкам Эдмон собирался прояснить туманную родословную Жоржа-Шарля. Теперь надобность в этом отпала, ибо как будто подтверждалось, что разыскиваемый действительно укрылся от мира в тишине и уединении небольшой утрехтской усадьбы де Геккерена, если не решил только еще более замести следы. Он мог отбыть в неизвестном направлении, оставив в сельском замке лишь жену свою Екатерину Николаевну Гончарову с маленькой дочкой.

Могло, впрочем, быть и так, что хотя бы даже отдаленно прослышав о чьем-то интересе к своей личности и своему местопребыванию — человек, уже потерявший спокойствие совести, счел за благо объявить себя отсутствующим, а на самом деле просто укрылся в одной из довольно все же многочисленных комнат своего сельского замка.

Сестра знаменитой петербургской красавицы, виновницы одной из тяжелейших трагедий века — Екатерина Дантес де Геккерен-Гончарова, была тоже довольно миловидна, и то, что на ней женился блестящий петербургский кавалергард, не могло бы, пожалуй, рассматриваться, как поступок, продиктованный только трусостью или компромиссом.

У нее, правда, не было той царственной осанки, какую обнаружил Эдмон при знакомстве с ее сестрой Натали, вдовой поэта.

Как и при всех щекотливых разговорах, где могли угрожать разные неожиданности, вплоть до оскорблений, слез, рыданий, угроз, протестов, Эдмон не взял с собою Гайде, идя на встречу с баронессой Дантес де Геккерен. Гайде со своей стороны не обиделась на него за это.

— Думаю, что если меня с тобой не будет, мой друг-повелитель, эта особа проявит меньше осторожности, больше доверчивости, откровенности, иначе говоря…

— Откровенность — это главнейшее, чего бы я хотел от этой встречи, — как всегда ласково и вместе с тем значительно ответил граф своей преданной подруге.

Ни швейцаров, ни лакеев в этой сельской резиденции не было, были только служанки, что подтверждало предположение Эдмона о не блестящих финансовых делах петербургского беглеца.

Заданный на безупречном французском языке вопрос баронессы Гончаровой-Дантес де Геккерен прервал его мысли об основном хозяине этого «замка».

— Что привело вас ко мне, месье граф, и чем я могу быть вам полезна?

— Мадам, — с глубоким поклоном ответил Эдмон, — я только что приехал из России, из Санкт-Петербурга, где хотел увидеться с вашим супругом, дабы уведомить его о возможной для него перспективе получить довольно солидное наследство.

• Предыдущая
• 15/45
• Следующая