Теория государства - Иванов Виталий Вячеславович - Страница 6

По моему мнению, история Европейской (не античной, а именно Европейской) суверенной практики – это цепочка сложных и подчас противоречивых событий, включающая не только тридцатилетнюю войну и вестфальский мир, но и как минимум многовековую централизацию Европейских государств, включая великое княжество Московское, Царство русское, сопряженную с борьбой с универсалистскими проектами римско-германских королей и императоров и римских пап (и с борьбой самих этих проектов), реформацию и религиозные войны, а также Французскую революцию, революционные и наполеоновские войны, венский конгресс и т. д. А непосредственно современная суверенная практика началась никак не раньше 1945 г., когда была создана организация объединенных наций (ООН).

Ученые и публицисты, анализирующие процессы «десуверенизации» в XIX—XXI вв., как приветствующие «умИрание» государства, так и скорбящие по поводу его скорой «кончины», обычно исходят из уверенности в том, что некогда прежде государства были суверенными. Но ни одна эпоха суверенов не порождала. У государств получалось лишь стремиться к суверенитету. Признание этого факта сделает любые камлания у «одра» государства неуместным витийством. Конечно, к суверенитету стали стремиться меньше, но, во-первых, не все сплошь, во-вторых, ни одно мало-мальски состоявшееся государство еще не самоупразднилось и никто о подобных планах даже не заявляет.

Формальный суверенитет государства нуждается в провозглашении и внешнем признании[50]. Фактический должен быть подтвержден и также признан вовне, точнее, должен регулярно подтверждаться и регулярно же признаваться[51]. Признание, разумеется, в обоих случаях осуществляется другими государствами – другими территориальными политическими организациями с аналогичными претензиями. Следует понимать, что любое признание потенциально отзываемо.

Претензию на суверенитет необходимо подтверждать наличием сильной власти, которая пользуется лояльностью и поддержкой народонаселения, контролирует заявляемую территорию и эффективно управляет ею. Государство обязано внутри себя поддерживать спокойствие, стабильность и порядок, подавлять конкурирующие проявления силы, а вовне успешно защищать свои границы и утверждать себя в качестве равноправного партнера, союзника, конкурента или гегемона.[52]

В этом смысле суверенитет не только претензия, но и практика. Подтверждать суверенитет значит практиковать его.

Таким образом, государство есть территориальная политическая организация, формальный суверенитет которой признан, а фактический регулярно подтверждается и признается.

Можно утверждать, что едва ли не самый эффективный способ подтвердить свою претензию на суверенитет – всяческими доступными путями вторгаться в дела других государств, навязывать им свою волю, то есть подавлять чужие суверенные претензии. В прежние эпохи, когда государства признавали за собой право на войны, в том числе на войны агрессивные, все было наглядно. Хотя в наш век soft power и «гуманитарных вмешательств» ничего принципиально не изменилось[53]. Способность к войне (в широком смысле), к ведению войны, к нападению (и защите) была, остается и останется «способностью к суверенитету».

Те государства, которые систематически влияют на политику других государств, культивируют их зависимость от себя, и тем более те, которые имеют «сателлитов», «клиентов», формируют вокруг себя коалиции, ведут успешные войны и т. п., именуются державами. Те, которым удается диктовать державам, называются сверхдержавами. Есть три основных компонента державного превосходства – военный, экономический и культурный. Когда-то было достаточно военного превосходства, в последние века державность немыслима без превосходства экономического.

Здесь я считаю нужным кратко разъяснить различие между державой (сверхдержавой) и империей. Сакрализация понятия империи бессмысленна (она была более чем оправданна в конкретных исторических случаях, но теория обязана от них абстрагироваться). Империя есть не более чем государство, стремящееся к территориальному расширению, к внешней экспансии и добившееся на этом пути значительных успехов, вобравшее в себя либо подчинившее значительные территории и многие народы. Логика имперского развития такова, что приостановка или прекращение экспансии влечет практически немедленное разрушение империи, «деимпериализацию». Хотя по инерции такое государство продолжает именоваться и считаться империей[54]. Империю нельзя противопоставлять национальному государству, были и есть имперские нации. Соединенные Штаты америки (сша) представляют собой идеальный пример национального государства, ставшего империей. Ссср был империей, до определенного времени небезуспешно развивавшейся по пути национального государства и т. д.

Любая империя – держава, но не любая держава – империя.

Другой способ подтверждения суверенитета, также эффективный, – следование по пути самоизоляции или хотя бы проведение внешней политики, демонстративно основанной на примате собственных интересов над «мировыми», «общечеловеческими». Этому весьма способствует идеологизированность государства, то есть последовательная приверженность его власти, его правителей некоей оригинальной идеологии. Чем больше она расходится с мировым mainstream'ом, тем сильнее будет эффект. Вряд ли требует доказательств тезис, что по факту «наиболее суверенными» в современном мире являются такие государства, как Китай, Иран, Саудовская Аравия, а также некоторые другие мусульманские страны. И, конечно, Северная Корея.[55]

США используют в своей политике оба способа – и результат более чем очевиден. Они сейчас единственная сверхдержава.

Из сказанного следует, что в современном мире территориальная политическая организация может быть суверенной формально, а фактически не претендовать на суверенитет или претендовать безуспешно, и значит, формально считаться государством, а фактически таковым не являться. И, напротив, претендовать на фактически суверенитет, но формально оставаться несуверенной, то есть быть фактическим государством, фактически признаваться, но не признаваться формально. Для практического международного права и практического права вообще, разумеется, имеет значение в первую очередь формальный суверенитет, формальный государственный статус. Практическое право мало заботится о том, является ли территориальная политическая организация государством в реальности, для него куда более важна та данность, что официально оно признается государством другими государствами. Практическое право занимается формальными государствами. Но формальное государство – это подчас еще не или же вовсе не государство. За формой отнюдь не всегда обнаруживается необходимое содержание.

Политика же диктуется как раз содержанием. Предъявление, подтверждение, признание, подавление, размен и сдача суверенных претензий образуют основу политики. Но не будет преувеличением сказать даже, что без формального признания порой затруднительно претендовать на признание фактического суверенитета и подтверждать свои претензии на фактический суверенитет.

Поэтому государство как таковое есть единство фактического государства и формального государства, суверенных претензий и официального признания, политического содержания и правовой формы.

Всеохватывающие критерии фактической «негосударственности» и «недогосударственности» сформулировать достаточно трудно. Хотя, по моему мнению, не может идти речи о фактическом суверенитете, когда «государство» из-за своей бедности, интеллектуальной, технологической и инфраструктурной отсталости и т. д. пребывает в постоянной политической и экономической зависимости от других государств, международных организаций или транснациональных корпораций, когда правители «государства» нуждаются в «утверждении» своей легитимности правителями держав, руководством международных организаций, а также когда большая часть «государственной» территории оккупирована либо реально контролируется повстанцами, криминальными группировками и т. д. Уже введено специальное понятие «failed state» («неудавшееся государство»). Под него, в частности, подпадают некоторые африканские страны, в первую очередь сомали: от тамошнего государства осталось буквально одно название.