Отражения - Робертс Нора - Страница 37

 — Я всегда был легендой, ptichka, — вмешался Николай. — Просто, в отличие от тебя, Рут лучше обучена искусству уважения. А вот эта особа, — сказал он Рут, указав пальцем на Линдси, — любит поспорить.

 — Особенно с властными личностями, — согласилась Линдси.

 Почувствовав облегчение, Рут удивленно и чуть хрипло засмеялась. «Неужели это происходит на самом деле? — думала она. — Неужели я действительно стою рядом с Данн и Давыдовым, которые уже стали легендами?» Посмотрев Линдси в глаза, она увидела там понимание и легкий намек на грусть.

 Дядя Сет, тут же поняла она, постыдившись своего эгоизма. Она вспомнила, насколько подавленной выглядела Линдси, когда Сет вышел из студии. Рут неуверенно подняла руку и коснулась руки своей наставницы.

 — Да, было бы неплохо выпить сейчас чаю.

 — Чай с лимоном? — поинтересовался Николай, находясь уже в другом конце комнаты.

 Линдси одарила его бесхитростной улыбкой.

 — С шиповником.

 Ник сморщился.

 — Может тогда водка есть? — Легко спросил он, подняв брови.

 — Я не ждала никаких русских знаменитостей, — ответила Линдси с извиняющейся улыбкой. — Но вероятно, я смогу отыскать диетическую содовую.

 — И чай сойдет. — Он снова внимательно изучал ее, и Линдси знала, что его мысли сейчас где-то не здесь. — Позже я отведу тебя на ужин, и мы поговорим. — Он замолчал, когда Линдси подозрительно посмотрела на него. — Как в старые добрые времена, ptichka, — невинно произнес он. — Нам нужно многое наверстать, не так ли?

 — Да, — осторожно согласилась Линдси, — действительно. — Она хотела вернуться в кабинет, чтобы заварить чай, но Рут остановила ее.

 — Я все сделаю, — вызвалась она, понимая, что без нее Линдси и Николай смогут говорить более открыто. — Я знаю, где и что лежит. — И Рут быстро удалилась, прежде чем Линдси смогла что-то ответить.

 Небрежным жестом Николай наугад выбрал диск и вставил его в музыкальный центр. Тихая романтичная музыка Шопена была хорошим фоном для более личного разговора.

 — Милая девушка, — сказал он. — Я должен поздравить тебя за отличное суждение.

 Линдси улыбнулась и посмотрела на дверь кабинета, которую Рут оставила слегка приоткрытой.

 — После того, что ты ей сказал, она будет трудиться еще усерднее, чем раньше. Ты возьмешь ее в труппу, Ник, — энергично сказала Линдси, сама желая убедиться, что радость Рут не напрасна. — Она…

 — Это не то решение, которое принимается по щелчку пальцев, — перебил он ее. — И не мне одному предстоит решать.

 — Ох, я знаю, знаю, — нетерпеливо заговорила она, затем взяла Ника за руки. — Но отбрось логику, Ник, скажи, что ты чувствуешь, что говорит тебе твое сердце.

 — Мое сердце говорит, что ты должна вернуться в Нью-Йорк. — Он лишь сильнее сжал ее пальцы, когда она попыталась высвободить руки. — Мое сердце говорит, что ты ранена и сбита с толку, и все же ты остаешься одной из самых потрясающих балерин, с которыми я танцевал.

 — Мы говорили о Рут.

 — Это ты говорила о Рут, — поправил он ее. — Ptichka. — Его тихий голос заставил ее вновь посмотреть ему в глаза. — Ты нужна мне, — просто сказал он.

 — Нет, не надо. — Линдси покачала головой и закрыла глаза. — Это нечестно.

 — Нечестно, Линдси? — Он быстро встряхнул ее. — Правда или неправда не всегда честны. Ну-ка посмотри на меня. — Она послушалась, встретившись с его серьезными голубыми глазами. — Этот архитектор, — начал он.

 — Нет, — быстро сказала Линдси. — Не сейчас.

 Она снова стала бледной и уязвимой, и Ник дотронулся рукой до ее щеки.

 — Хорошо. Тогда я вот что хочу спросить: неужели ты думаешь, что я хотел бы вернуть тебя обратно в труппу и дать самую главную роль в моем первом балете, если бы хоть немного сомневался в твоем таланте? — Она начала говорить, но он остановил ее, лишь подняв брови. — Подумай как следует, прежде чем начнешь говорить о сентиментальности и дружбе.

 Глубоко вздохнув, Линдси отвернулась от него и направилась к станку. Она знала Николая Давыдова и понимала его абсолютный эгоизм, когда дело касалось танцев. Он мог быть великодушным, щедрым и очаровательно самоотверженным в личном плане. Когда ему это было нужно. Но как только дело касалось танцев, он становился строгим профессионалом. Балет занимал львиную долю его сердца. Линдси потерла шейные позвонки, где вновь появилось напряжение. Все казалось слишком серьезным, чтобы думать об этом сейчас, слишком большим, чтобы охватить все сразу.

 — Я не знаю, — пробормотала она. Ничто уже не казалось таким понятным и определенным, как час назад. Снова повернувшись к Нику, Линдси подняла руки ладонями вверх. — Я просто не знаю.

 Когда он подошел к ней, она подняла голову. Ник до сих пор видел в глазах Линдси боль и смятение, смешанные друг с другом. Пронзительный свист кипящего чайника на мгновение заглушил Шопена.

 — Мы еще поговорим потом, — сказал он, обняв ее одной рукой. — А сейчас мы все вместе постараемся расслабиться перед грядущими занятиями.

 Они пошли через студию, чтобы присоединиться к Рут в кабинете. Остановившись, Линдси быстро поцеловала Ника.

 — Я так рада, что ты здесь.

 — Хорошо. — Он обнял ее в ответ. — Тогда после занятий ты можешь отвести меня на ужин.

 Наступил День подарков.[12] Снег лежит огромными сугробами по краям дорог, с крыш домов свисают толстые сосульки, а с веток деревьев — сосульки помельче. Воздух свежий и холодный, пронизанный тонкими солнечными лучами.

 Неугомонная Моника, слегка заскучав, отправилась на прогулку в городской парк. Детская площадка выглядела совсем заброшенной и жалкой. Смахнув маленький сугроб с деревянных качелей, она села на них и, потихоньку качаясь, начала пинать ботинками снег. Она беспокоилась за Линдси.

 Грядут перемены, и перемены не малые. Они начались сразу после первого снега этой зимы. Только Моника была не совсем уверена, после чего точно они появились — после того, как Линдси провела ночь с Сетом, или после визита Николая Давыдова. Линдси было не свойственно так долго находиться в дурном настроении, но время шло, а угрюмость все не проходила. А может просто она сама стала более чувствительной к настроениям подруги, так как ее собственное было таким непостоянным?

 Моника была в шоке, когда поняла, что ее давнее увлечение Энди превратилось в настоящую любовь. Он стал ее героем сразу же, когда впервые пришел вместе с ее братом к ним домой в своей футбольной форме старшей школы. Ей было десять, ему — пятнадцать. По иронии судьбы, главным препятствием на ее дороге к сердцу Энди оказался человек, который был ей очень близок: Линдси.

 «И почему Линдси не видит, что Энди сходит по ней с ума?» Моника откинулась на спинку, наслаждаясь трепетом в животе, пока бледно-голубое небо раскачивалось вместе с ней. «Почему он не скажет ей?» Она оттолкнулась сильнее.

 Пока Линдси жила в Нью-Йорке, Моника была лишь влюбленным подростком. Тогда Энди относился к ней по-доброму и рассеянно трепал по голове. С тех пор, как Линдси вернулась, он даже не заметил, что младшая сестренка его друга уже выросла. А Линдси с тем же успехом не замечала чувства Энди, ворчливо заметила Моника.

 — Привет!

 Повернув голову, Моника уловила ослепительную улыбку Энди, затем полетела на качелях в противоположную сторону. Одно быстрое движение — и вот он опять здесь. Она шаркнула ногами по земле и замедлилась.

 — Привет, — выговорила она, когда качели почти остановились.

 — Ты что-то рано поднялась для воскресенья, — заметил он, неспешно проведя рукой по цепочке качелей. — Как провела Рождество?

 — Нормально … хорошо. — Она молчаливо обругала себя и постаралась говорить связно. — Ты тоже рановато поднялся.

 Энди пожал плечами, затем уселся на качели рядом с Моникой. Ее сердце затрепетало.

 — Хотел прогуляться, — пробормотал он. — До сих пор даешь уроки игры на пианино?