Майами - Бут Пат - Страница 58
- Предыдущая
- 58/113
- Следующая
— Мммммм, — пахнет замечательно, как настоящий дом, — сказала Криста. Ее подсознание вибрировало в унисон с обонятельными потоками, которые завихрились в коридоре. Пахло старой древесиной и новой полировкой и, разумеется, теперь духами от Кальвина Клейна, потому что она была здесь. Она повернула к нему свое лицо в полумраке. Куда идти? Это был его дом. Настал его черед ходить в их игре.
Она старалась не обнаруживать своего восторга. Все складывалось просто безумно замечательно. Сначала ланч, чудесный, потрясающий ланч, и вот он пригласил ее к себе домой, и она приняла приглашение, что несвойственно для нее. Кажется, это не могло быть похоже и на него. Но они соединили руки, или, пожалуй, соединили пальцы, и прикосновение не могло лгать. То прикосновение. Те чувства. Будущее маячило перед ней. Как это случится? Случится ли это? Она пыталась понять, чего же она хочет, но мысли не желали выстраиваться в цепочку. Оставались только напрягшиеся чувства, зазубренный край пропасти.
— Не хочешь ли взглянуть, где я пишу?
Он нацелился в самое сердце происходящего и удивлялся сам на себя. Камилла была единственной представительницей женского пола, которой позволялось переступать порог его кабинета. Это было сакральное место, его приватная собственность, где он страдал в молчаливом одиночестве и где взлетал к вершинам переживаний. Он «грезил грезами» в этой комнате, от которых мир отпрянул бы в бессильном ужасе, если бы они были преданы гласности. Он спускал с привязи идеи, словно демиург перед началом творения. А среди них мельтешили мирские дела, непрестанные поиски путей побега, звонки, всякая чушь, ненужный кофе и весь тот хлам, который всегда был прочным союзником пустой страницы.
Кристу так и подмывало сказать:
— Мне хочется посмотреть, где ты спишь.
Слова эти были чудовищными в своей неуместности. Они дрожали на ее губах, словно богохульство в церкви. Тогда она крепко прикусила губу.
— Мммммммм, — пробормотала она во второй раз за минуту. Могла ли она справиться с этим? Ведь ей нужно быть осмотрительной. Словно играешь в кошки-мышки в джунглях. Один ложный шаг, и все могло закончится словесной баталией, ошеломленностью и оскорблением. И начнется коварная герилья. Однако штурм был ее излюбленным средством, и наступление по всему фронту служило ей обороной. Беда только в том, что Питер Стайн выбрал точно такую же тактику. Кто-то из них должен был отступится от своих привычек, коли речь шла о том, чтобы предотвратить беду.
Он повел ее вверх по узкой лестнице, шаги раздавались по полированным ступеням из красного дерева. На узкую площадку выходили французские двери, что вели на балкон. Неширокий переход соединял балкон с отдельной постройкой, прятавшейся в густой листве.
Перья банановых деревьев окутывали ее, райские птицы резво мелькали, словно язычки пламени, у ее стен, кокосовые пальмы склонялись к ней, проводя по ее крыше своими листьями, словно почесывали спину любимому человеку. Видимо, таково было их предназначение. Питер открыл одну створку, и они вместе вышли на полуденную жару.
Кристе пришли на ум дети. На деревьях был устроен домик, мир Тарзана, далекий от цивилизации, где ребенок барахтается, стараясь придать запутанным делам взрослых простой смысл. Выбеленные непогодой доски застонали под ее ногами, когда она ступила на них. Листва шелестела вокруг нее, словно накрахмаленные юбки чопорных нянек. Деревянная лошадка, чья краска облезла под дождем и солнцем, усиливала впечатление детской игры. Что это, секрет писателя и его творчества? Или детское неприятие мира взрослых? А может, писательское ремесло служило убежищем нонконформисту, вознамерившемуся зарабатывать себе на жизнь, держась подальше от мелочной суеты и забот простых смертных и их причудливых и пустячных затей? Как бы то ни было, она получила приглашение в его особенную комнату, гораздо более интимную, чем спальня. Это была комната, наполненная призраками. Она могла почувствовать их эфемерное присутствие, еще когда стояла на террасе. Комната была закрыта. Ключ, который Питер достал из глубокого кармана, был большим, словно ключ в башню средневекового замка. Он отпер дверь и шагнул внутрь, украдкой оглядывая все вокруг, словно не был уверен, что комната готова для посторонних глаз. Не бросил ли он тут свои носки? В порядке ли шкафы? Не выразит ли взрослая посетительница недовольство, что игрушки валяются на полу и можно о них споткнуться?
— Что ж, прошу.
Он отступил назад, как бы обнажая свою душу, оглядел свой кабинет, затем пристально посмотрел на гостью. Заметит ли она те невидимые вещи, которые мог видеть он? Разглядит ли все те тупики и неразбериху, триумфы и трагедии, что стопками лежали по углам? Доступно ли это? А он доступен ей?
Ее взгляд остановился на опрятной стопке бумаги, что лежала рядом с пишущей машинкой.
— Что это? Твоя новая книга?
— Да. Она.
— А у нее есть название?
Криста подумала, не те ли это знаменитые, незаконченные «Грезы».
— Да, есть. — Это было лучше, чем «Как называется?» Но не так хорошо, как «О чем она?» Он сглотнул. Ему нужно было сказать что-то большее, чем эти односложные слова. — Она называется «Грезы, что пригрезились мне». Гюго, — добавил он. Потом, — Виктор Гюго.
— Тот, что написал бродвейский мюзикл, — сказала Криста с улыбкой. Впрочем, над этим они могли теперь посмеяться. Он улыбнулся. Они могли.
— Она немного вгоняет в депрессию. Про то, как реальность разоблачает иллюзорные мечты.
— Но ведь в конце чувствуешь, что знаешь все на свете, — засмеялась она.
— Надеюсь, — улыбнулся он в ответ. — Во всяком случае, знаешь, что знаешь.
Она направилась к нему, словно модель на дорожке сцены, медленно, дерзко, спокойно и уверенно. Она заставила свои бедра колыхаться в тихом воздухе, изобразила улыбку, на которую следовало бы выдавать лицензию. Она остановилась в одном футе от него.
— Так что же, знаете, Питер Стайн?
Он сглотнул. Ей был виден его кадык. Ответа на ее вопрос и не требовалось. Это был вовсе и не вопрос. А приглашение. Она стояла перед ним, бросая ему дерзкий вызов. А он все не решался. Она находилась на его территории. Ее вторжение нельзя было игнорировать. Она была агрессором. Это было отступление, или… Ее красота насмехалась над его нерешительностью. Она была вся тут, перед ним, ее красота более реальная, чем имела на это право, близкая, доступная и, уж точно, доступная не надолго. Он старался собраться с мыслями, а внутри него бушевали чувства. Был ли он готов на такой… рискованный шаг… навстречу этой девушке с другой стороны вселенной? Тут же находились его любовницы, глядя через плечо в шоке и ужасе от его потенциального вероломства. И кто будет тогда «грезить грезы» для книги, если ему готовится столь ранний нокаут из мира иллюзий? Бумага визжала, протестуя. Белые страницы выли в агонии. Совершенное лицо девушки из плоти и крови было соперником бумажной массы, которую он уже исписал, и той массы, на которой он еще будет писать. Теперь или, впрочем, никогда. Момент ускользал от него.
— Хочешь посмотреть, какой здесь у меня замечательный вид? — спросил он, и его голос слегка изменился. Он вырвался из ее силового поля и прошел к столу. Поправил и без того безупречный прямоугольник «Грез» утешающим жестом перед таким близким обманом.
Криста направилась за ним. Ее сердце лихорадочно билось. Он ведь стоял так близко. В глубине его глаз она увидела, что он хочет ее. Шла необъявленная война. Он еще сопротивлялся, однако уже был ослаблен битвой. Теперь он, возможно, терзается. Она поглядела из окна на то, что он хотел показать ей. Маленький бассейн, сверкающий чистотой, сверкал среди буйных джунглей. Гамак болтался, привязанный к двум королевским пальмам. За макушками деревьев, рассеянных на неухоженной лужайке, виднелись белые крыши полдюжины домов. Это была метафора Ки-Уэста, Цивилизация на краю первобытного мира, непростое балансирование между порядком и хаосом, что-то вроде линии фронта для одного-единственного человека, той линии, где можно было удерживать искомый баланс между расслабленностью и напряжением, между свободой воображения и дисциплиной, требующейся для точного описания плодов воображения.
- Предыдущая
- 58/113
- Следующая
