Моя Святая Земля (СИ) - Далин Максим Андреевич - Страница 51

Такое же чувство потом у него вызвали и здания города. В столице Святой Земли, заплаканной мелкой моросью оттепели, была хрупкая прелесть, как в игрушечном городишке внутри стеклянного шара. Уютно, вот что. Просто — уютно.

На улицы выходили парадные подъезды особняков в три и даже четыре этажа, с вензелями над входом — и витрины лавок. На улицах, освещённых маслеными фонарями, продавали парное молоко из кувшинов, печёные яблоки и «плюшки-розочки, две на грош». Эральд ждал средневековой вони, помоев, текущих по улицам — но проезжие дороги превратились в мостовые из деревянных торцов, воняло, разве что, конским навозом, а помои текли по сточным канавам. От Средневековья остался крепостной вал, который, видимо, когда-то защищал от нападений извне городской центр — сейчас, очевидно, он уже утратил смысл, а к крепостной стене лепились лавочки городского рынка. Город, разрастаясь, выплеснулся из прежних границ, как Питер когда-то перерос Обводный канал; новую городскую черту обозначали вполне условные ворота, этакая триумфальная арка из колонн в виде стволов сказочных деревьев, переплетающихся кронами, обвивающих ветвями гербовый щит с изображением Святой Розы, с райскими птицами, раскрывшими невиданные хвосты, и единорогами, склонившимися на одно колено, как цирковые лошади. Ворота были украшены золочёными полотнищами — алым с неизбежной Розой и с золотым цветущим деревом на синем фоне.

Те же полотнища — алое и золотое Святой Земли и синее и золотое с деревом — потом встречались на каждом шагу, свисали со стен, красовались на шестах в виде алого и синего языков пламени — холодный сырой ветер не развевал их, а лишь тяжело колыхал.

— Встречали принцессу, — пояснил Сэдрик. — Синий — это Златолесье, Солнечный Дом. Принцесса — Джинера, дом знаменитый и в приданое за ней дают дорогую провинцию. Хапнул узурпатор, в общем. Не повезло девчонке.

— Она красивая? — сорвалось у Эральда.

Сэдрик усмехнулся.

— А то. Принцесса же…

Эральд думал, что на их с Сэдриком одежду-анахронизм будут обращать слишком пристальное внимание, но ошибся: смотрели не больше, чем в Питере смотрели бы на шотландца в килте или панка, выкрашенного в зелёный цвет — любопытно, но не более того, вокруг было достаточно странно, дико или вычурно одетого народа. Увечье Сэдрика занимало прохожих серьёзнее — и Сэдрик держал больную руку в кармане.

По ощущениям, атмосфера города представляла собой странный контраст чьих-то попыток создать праздничное настроение, настороженностью, тревогой и ожиданием — скорее, ужасного, чем хорошего. Лица людей казались напряжёнными и хмурыми, нищих и бродяг шугали конные солдаты, в столице царил какой-то оккупационный порядок — не хватало только листовок с готическим шрифтом на стенах. И в полной мере Эральд и Сэдрик окунулись в эту атмосферу в трактире, куда зашли поесть и отдышаться.

Трактир и впрямь был не из самых шикарных. Посетители — горожане более чем условного достатка — ели и пили очень просто, и стоила эта простая еда, по меркам Земли, баснословно дёшево — обошлась Сэдрику в пару почерневших медяков. Трактирщик, немолодой плотный мужик, казался живым воплощением флегмы, зато его гости чувствовали себя под крышей свободнее, чем на улице.

Прохожие большей частью угрюмо молчали. А обедающие вполголоса переговаривались, будто стены трактира заменяли им знаменитые стены коммунальных кухонь иномирного будущего. Эральд невольно прислушивался к голосам.

— … девчонка — заморыш, да и рыженькая, но, говорят, умненькая, шустрая… жалко…

— … да не в девчонке дело — в землях, слышь… быть войне, вот увидишь…

— … на площади дворца, говорит, чтоб бил фонтан сладкого вина, вокруг чтоб лежали туши жареных кабанов, а в брюхах у них — тушёные улитки… муниципалитет расстарался — всех до нитки обобрали, одним нищебродам радость, хоть пожрут разок…

— … всем ещё аукнется эта свадебка — пошлины-то, и таможенные, и въездные…

— … родную сестру, говорят, задушил, да и не одну её — что ему эта рыжая…

— … тише, дурень! Мало ли, кто тут рядом…

— … а вы слыхали, мессиры, что благой…

— … тише, тише, говорю! За одно слово «благой» нынче кости ломают… да и выдумки. Наш богоданный, дай ему Господь прожить триста лет, ещё, небось, не самый крайний случай… как бы хуже не было…

— … мальчик ещё… не известно, что в голову взбредёт… как бы город не сожгли — любит с огнём поиграть, то фейерверки, то шутихи, то драконы, оборони Творец…

— … да уж, игры-то у него… как начинает резвиться — никому мало не кажется…

— … весело живём, мессиры — каждый день то свадьба, то похороны…

— … похороны-то чуток и почаще, нет?..

Эральд слушал — и судьба представлялась ему тупой жестокой силой, вроде локомотива, летящего по рельсам на всех парах. Встать у неё на пути? Да за что же хвататься?

— Может, скажешь, что хочешь делать? — тихо спросил Сэдрик. — Неужели впрямь просто разговаривать? На что надеешься-то? Ведь не на что…

— Надеюсь, что он польстится на… ну, на дар, — ответил Эральд еле слышно. — Что решит забрать меня себе — и тогда, возможно, дар его нейтрализует. Просто — я окажусь между ним и прочим миром.

— А, то есть, вместо всей страны он будет жрать тебя одного? — шепнул Сэдрик ядовито. — Отлично придумано. Очень умно.

— Надеюсь, что он будет разговаривать в процессе, — вздохнул Эральд. — И, может быть, я сумею что-нибудь изменить.

— Артель «Напрасный Труд», — сморщился Сэдрик.

— Других вариантов просто нет.

— Убить.

— Ты опять?

Сэдрик хмыкнул и допил остаток сбитня.

— Ладно, молчу. Тебе виднее. Куда теперь?

— Венчаться будут в том самом храме?

— Угу.

— Значит, туда, — Эральд улыбнулся, надеясь, что улыбка выглядит ободряюще. — Когда-нибудь о нас сложат песни, дружище.

— О тебе, — возразил Сэдрик, вставая. — Может быть. В любом случае, мы не доживём.

Выйдя на центральную площадь, Эральд тоже подумал, что королевский дворец поражает воображение.

Он был громаден, это невероятное сооружение из какого-то сказочного камня, сизого, в лиловых и синеватых мраморных прожилках, растущее на мощном цоколе, похожем на дикую скалу — и состоял из башен и башенок, ажурных арок, раскрывающихся одна из другой, как бутоны, высоких окон, химер и цветочных гирлянд… Дворец короля Святой Земли вообще не укладывался в земные представления об архитектурных стилях — а шпиль храма Святой Розы, возвышающийся над городом, как купол Исаакия, протыкал сумрачную небесную муть и казался с площади ещё одной, самой высокой, дворцовой башней. Глаз Бога на шпиле тускло поблёскивал в ранних сумерках.

На площади кипела работа — её оформляли для завтрашнего торжества. В предвечерних сумерках горели фонари и плошки, в их оранжевом свете поблёскивала позолота штандартов, сияли стеклянные блёстки, и мокрые от измороси работяги монтировали, очевидно, механизм, который будет качать вино в пресловутый фонтан, а вокруг воздвигались то ли столы, то ли помосты. Команда пиротехников обсуждала технические детали будущей огненной потехи, упирая на то, что монтаж из-за дождя придётся отложить до утра. Нищие и зеваки слонялись вокруг, пытаясь уточнить, верны ли слухи об угощении — их гоняла вооружённая охрана. На Эральда и Сэдрика никто не обращал внимания; они обошли дворец, миновали дворцовую часовню, конюшню, службы, небольшой парк, скорее, напоминающий сквер, с мокрыми голыми деревьями, освещёнными дворцовыми окнами и целым ожерельем фонарей — и оказались напротив храма Святой Розы.

Готовились и в храме: монахи в белых балахонах, сшитых из чересчур благородной ткани и украшенных золотыми позументами, расставляли целые охапки длинных белых свечей, что-то прихорашивали и поправляли — время от времени огрызаясь на парочку юных прихожан, которым некстати приспичило молиться. Хорошо ещё, что не гнали.

А Эральд боролся с неожиданным и сильным желанием лечь на каменные плиты храмового пола рядом с белоснежной статуей крылатого ангела и прижаться к ним щекой. Мамочка. Мамочка.