Народ - Мишле Жюль - Страница 21

Они подобны вам, они выбьются, если сумеют, и, возможно, более честными способами, ибо живут в лучшее время. Они выбьются, и вы ничего от этого не потеряется. Откиньте ошибочную мысль, будто выбиться можно лишь за чей-нибудь счет! Каждый раз, «когда прихлынут народные массы, с ними прихлынет и волна нового богатства.

Знаете ли вы, как опасно отгораживаться от других, замыкаться в самих себе? Это значит обкрадывать себя же. Кто сторониться и людей, и идей, тот скудеет душой все больше и больше, опускается все ниже и ниже. Он не знает ничего, кроме своего класса, кроме узкого круга своих привычек; зачем ему умственная деятельность, инициатива? Дверь наглухо заперта, но в доме никого нет… Несчастный богач, если ты превратился в ничто, зачем стеречь пустоту?

Заглянем в его душу, посмотрим, есть ли ей что вспомнить? Что было в ней и что осталось? Увы, здесь не найти ни малейшего следа молодого энтузиазма Революции. Нет памяти ни о военной силе Империи, ни о либеральных потугах Реставрации.

Современный буржуа мельчает у нас на глазах, вместе того чтобы расти с каждой ступенькой, на которую он поднимается. Если он из крестьян, то когда-то отличался строгой нравственностью, воздержанностью, бережливостью; если он из рабочих, то был хорошим, отзывчивым товарищем, всегда готовым помочь; если он фабрикант, то был когда-то деятелен, энергичен, одушевлен своего рода патриотизмом, ибо боролся с засильем иностранной промышленности. Все эти качества он растерял и ничего не приобрел взамен: его дом – полная чаша, сундуки его набиты, но в душе его – пустота.

Жизнь разгорается и расцветает лишь там, где рядом – другая жизнь; в замкнутой, изолированной среде жизнь угасает. Чем теснее ее связи с другими живыми существами, чем больше ее единение с ними, тем она пышнее, плодороднее, изобильнее. Спуститесь по лестнице мироздания к тем странным творениям природы, о которых трудно сказать, животные они или растения: вы увидите, что они живут в одиночку. У этих жалких существ нет почти никаких связей с окружающим миром.

Неразумный эгоизм! Куда смотрит трусливый класс богачей и буржуа? К кому он хочет присоединиться, чьим союзником стать? К тем, кто наименее надежен: к политиканам, столь часто сменяющим друг друга у кормила власти; к капиталистам, которые в день революции поспешат схватить портфели с акциями и перебраться через Ламанш… Собственники, знаете ли вы, кто всех надежнее, на кого можно положиться как на каменную стену? Это народ. Пусть он будет вашей опорой!

Чтобы спасти себя и Францию, богачи, вам надо не бояться народа, а пойти к нему, увидеть его, откинуть прочь все сплетенные на его счет небылицы, не имеющие ничего общего с действительностью Нужно, чтобы языки развязались, сердца открылись, чтобы люди поняли друг друга, поговорили друг с другом начистоту.

Вы будете все больше и больше вырождаться, слабеть, деградировать, если не опомнитесь, не вступите в союз со всеми, кто силен и способен к действиям. Речь идет не о способностях в обычном смысле этого слова. Неважно, если в парламенте будет триста адвокатов вместо пятисот, как сейчас. Люди, воспитанные современной схоластикой, не обновят мир. Нет, это сделают люди инстинкта, вдохновения, некультурные или культурные по-своему, чью культуру, чуждую нашей, мы не умеем постичь и должным образом оценить. Лишь союз с ними сделает плодотворным труд ученых, а людям дела придаст ту практическую жилку, которой им определенно не хватает последнее время; это бросается в глаза, если взглянуть на уровень развития Франции.

Можно ли думать, что богатые и буржуа способны на такой искренний союз, требующий и щедрости, и великодушия? Не знаю. Они поражены серьезным, далеко зашедшим недугом; излечиться не так-то легко. Но, признаюсь, я возлагаю надежды на их сыновей. У этих юношей, которых я вижу в школах и перед своей кафедрой, хорошие задатки. Они охотно служают все, что может пробудить их симпатию к народу. Пусть они пойдут дальше, протянут народу руку и в нужный момент объединятся с ним, чтобы добиться общего возрождения! Пусть дети богачей не забывают, что их тянет вспять тяжелый груз – жизнь их отцов, которые в столь короткий срок успели выдвинуться, достичь успеха, а затем морально опуститься. С самого рождения эта молодежь духовно опустошена и, несмотря на свой юный возраст, весьма нуждается в том, чтобы общение с народом влило в нее новые силы. Чем сильна эта молодежь? Тем, что еще не оторвалась окончательно от своих корней, от народа, из недр которого она вышла совсем недавно. Пусть же она вернется к нему, влекомая сердечным порывом, и почерпнет у него хоть малую толику той могучей силы, которая после 1789 г. создала дух, богатство и мощь Франции!

И юные, и старые – мы все устали. Почему бы не признаться в этом на рубеже середины века, после трудового дня, длившегося целых полстолетия? Даже те, кто подобно мне являются представителями нескольких классов, в ком, несмотря на столько испытаний, сохранился плодотворный инстинкт народа, и они растеряли в пути, борясь с самими собою, большую часть своих сил. Уже поздно, я знаю; близится вечер. «Уже с вершин холмов ночная пала тень…».

Идите же к нам, молодые и сильные! Идите, труженики! Мы открываем вам свои объятия. Вдохните в нас новый пыл! Будем творить заново и мир, и жизнь, и науку!

Что касается меня, то я надеюсь, что дорогая моему сердцу наука истории расцветет благодаря притоку людей из народа и обретет с их помощью то величие, начнет приносить ту пользу, о которых я мечтал. Историк народа выйдет из его недр.

Конечно, вряд ли он будет любить народ больше, чем я. В народе – все мое прошлое, он – моя истинная родина, мой домашний очаг, мое сердце. Но многое мешало мне взять от него самое лучшее, самое ценное. Схоластическое воспитание, полученное нами, долго меня иссушало. Мне понадобилось немало лет, чтобы изгнать из себя софиста, которого во мне воспитали. Я пришел к самому себе лишь освободившись от этой чуждой примеси, я познал себя негативным путем. Вот почему, несмотря на всю свою искренность, на свое страстное стремление к истине, я не достиг того простого, но грандиозного идеала, какой вставал перед моим умственным взором. Тебе, юноша, достанутся те плоды, которых я не успел собрать.[163] Сын народа, будучи еще ближе к нему, чем я, ты примешься за изучение его истории с неуемным пылом, с неистощимым запасом сил; мой ручеек, быть может, бесследно исчезнет, впав в твою реку.

Я отдаю тебе все, что сделал; ты же воздашь мне забвением. Пусть мой несовершенный труд станет одним из камней величественного здания, в постройке которого примут участие и наука и вдохновение, того здания, под чьими сводами, рвущимися и ввысь, и вширь, все время будет веять дыхание народных масс, плодотворная душа народа.

Когда я окидываю взором всю вереницу фигур, занимающих различное положение в обществе (они изображены мною на предыдущих страницах лишь вкратце), печальные думы одолевают меня, тоскливое чувство тяготит мое сердце. Как ни много кругом всяких физических недугов, но нравственных страдании еще больше. Почти все они знакомы мне; я их знаю, чувствовал, сам их испытал. Но все же я должен забыть и свои переживания, и горестные заметы своей жизни, чтобы попытаться найти хоть какой-нибудь луч света в этом тумане.

Я вижу этот луч, он не обманет меня: это Франция. Чувство патриотизма, гражданского долга, преданность родине – вот мерка, с какою я подхожу и к людям, и к классам, мерка моральная, но естественная: в любом живом существе ценность каждой его части определяется тем, какую роль она играет по отношению к целому.

Жар патриотизма, как и жар земной коры, таится в низших слоях. Чем ниже вы спускаетесь, тем больше этот жар; в самом низу он обжигает.

Бедняки любят Францию чувствуя, что всем обязаны ей, в долгу перед нею. Богачи же любят ее, считая, что она им принадлежит, обязана им. Патриотизм бедняков – это чувство долга, патриотизм богачей – притязание, претензия на право.