Тачанка с юга - Варшавер Александр - Страница 22

• Предыдущая
• 22/28
• Следующая

— В Ставропольской чрезвычайке, где я сидел и откуда бежал в восемнадцатом году.

Аркадьев, видимо, успокоился и негромко сказал:

— Все это так, Павел Афанасьевич, но ваше выступление было нехорошо истолковано.

— Виноват! Больше не повторится, — покаянно заверил Борода.

— Ладно! Не будем омрачать сегодняшний день, а в дальнейшем я вас попрошу воздержаться от всяких выступлений.

Аркадьев ушел в дом, а Борода еще долго стоял у крыльца с видом напроказившего и наказанного школьника.

Обед прошел без обычных разговоров и смеха. Борода не шутил, а от самогона отказался наотрез.

— Я, Александр Семенович, в дороге не пью! — категорически заявил он. — Я же за вас головой отвечаю!

Перед самым отъездом Бабаш оглядел меня и сказал, что я очень наряден и нужно надеть ту одежду, в которой я приехал.

Я залез на сеновал. Снял костюм, спрятал его вместе с кубанкой в мешок и снова обрядился в «спинжак», серые брюки и картуз. Бутсы свои я выбросил и надел сапоги, выданные Бабашем. А Борода тем временем вытащил из карманов -гранаты, завернул их в. тряпку и вместе с моим браунингом спрятал в тайник. Свой кольт он поместил в какую-то хитрую петлю под френчем.

Провожали нас родители Бабаша и несколько «повстанцев». Пока Аркадьев с ними разговаривал, а Борода проверял упряжку, старая Бабашиха все подносила и подносила продукты в наш и без того набитый сундук. Выбрав момент, Борода шепнул мне:

— Вот гады, завалили своей снедью всю крышку, а все этот кабан проклятый, Василь! — И громко: — Саня, а где инструменты?

— В сундуке.

— Проверь, чтоб ничего не забыть: путь не близкий! Я полез в сундук, переложил продукты так, чтобы можно было быстро выбросить их и поднять крышку тайника. Проделывая это, я видел, как Аркадьев отдал свой маузер Бабашу. Тот вынул его из кобуры и сунул за пазуху, а кобуру спрятал вместе с японским карабином и патронташем под заднее сиденье. Заметив это, Борода покачал головой и сказал с укоризной:

— Зря, Александр Семенович, набираете столько оружия. Свои не тронут, а для заградотрядчиков достаточно наших документов.

— Ничего, ничего, — сипел Бабаш, — в дороге сгодится. А если дойдет до обыска, будет чем отбиться!

Аркадьев промолчал.

Еще раз оглядев и проверив сбрую, Борода снял фуражку, низко поклонился провожающим.

— Спасибо за прием и ласку! Оставайтесь здоровы! Ждите к осени с победой!

— Дай бог, дай бог, — закрестились старики Бабаши, — счастливой путя-дороги!

Я тронул коней. Старая Бабашиха, держась за борт тачанки, шла до выезда со двора, плакала и просила Аркадьева «присматривать за Василем, потому что он лезет, куда не следует, что он еще несмышленый хлопец».

«Несмышленый хлопец» весом более шести пудов щурил заплывшие жиром глаза и укорял мать, как ей не совестно перед чужими людьми.

— Что мне пять лет? Или я совсем глупый? Куда я лезу? — ворчал Василь.

— Не беспокойтесь, Олена Степановна, все будет отлично. Спасибо за прием, за хорошего сына! — прокричал на прощанье Аркадьев.

От хутора за нами зарысили Гусар и три конника. Не доезжая Покровки, Борода остановил тачанку и твердо сказал, что необходимо с первых же шагов соблюдать секретность, «а не ехать, как ездил архиерей». Бабаш возразил:

— Пусть едут. Кому хлопцы мешают… Но его строго оборвал Борода и приказал:

— Господин Бабаш, приказываю вам отправить конных обратно! Не забывайте, что за доставку Александра Семеновича я отвечаю головой перед самим Верховным главнокомандующим, его высокопревосходительством генералом бароном Врангелем!

Против этого довода не мог возразить и Аркадьев. Он поддержал «есаула». Когда конные повернули назад, Борода попросил Аркадьева снять очки, повязать платком щеку, чтобы прикрыть шрам, и надеть на голову капюшон пыльника. Это же проделал и Бабаш. В грязном пыльнике, с капюшоном на голове, он походил на мучной куль.

Покровку мы проехали рысью, никого не встретив, кроме ребятишек и двух шарахнувшихся от тачанки старух.

Пока все шло по намеченному плану.

Скоро мы должны будем проезжать те места, которые Борода назвал «бандитскими» и где должна завершиться наша операция. В случае удачи оставшееся светлое время мы переждем в лесу, проскочим в темноте Жердевку, а за ней свернем в противоположную сторону от Екатеринославской дороги и возьмем направление к дому.

Занятый этими мыслями, я старался не оглядываться на наших пассажиров, чтобы не выдать своего волнения.

Борода пересел ко мне на козлы и время от времени придерживал сибирок. Постепенно они перешли на легкую пробежку, мало чем отличающуюся от шага. Тачанку чуть покачивало. Бабаш, сидевший слева от Аркадьева, стал всхрапывать, «генерал» тоже подремывал.

Прямая дорога взбежала на возвышенность, откуда она просматривалась в обе стороны версты на две с половиной. Вплотную к ней подступали густые кусты, а за ними, шагах в пятидесяти, начинался лес.

Борода толкнул меня локтем и громко сказал:

— Что-то вроде заднее колесо бьет, останови-ка, Саня, коней!

Я натянул вожжи, Борода слез.

— Что случилось? — встрепенулся Аркадьев.

— Ничего, ничего, ваше превосходительство, — пробасил Кирилл. — Наверно, сильно затянули втулку.

Бабаш продолжал всхрапывать. Борода медленно, вразвалочку, пошел к заднему колесу. Вот сейчас он спросит про инструменты, вот сейчас все начнется…

А что, если Бабаш проснется и выхватит маузер? В этом случае — пришло мгновенное решение — брошусь на его руку или ударю по руке: главное — опередить его.

Борода что-то бормотал, колдуя с колесом. Стукнула откинутая крышка сундука.

Сердце мое стучало так громко, что, казалось, могут услышать и Аркадьев, и Бабаш.

— Саня, а где гаечный ключ? — Голос Бороды был тих и спокоен. Очевидно, он волновался и забыл о моей «глухоте».

— Ключ под мешком с хлебом, ближе к углу, — так же спокойно ответил я.

Глухо ударился выброшенный на дорогу мешок, что-то еще звякнуло, скрипнула крышка тайника. Все эти звуки я принимал, как команды: приготовиться, раз, два… и, наконец:

— Иди сюда, я что-то не найду!

Бабаш продолжал похрапывать, Аркадьев потянулся, не вставая с сиденья, потер ладонями лицо. Надо было торопиться, пока ему не вздумалось слезть с тачанки или растормошить Бабаша. Крышка тайника была чуть приоткрыта, сунув туда руку, я на ощупь достал браунинг и, еще в тайнике спустив предохранитель, быстро спрятал пистолет за борт «спинжака».

— Ага, вот куда он завалился! Иди, коней чуть заверни, — тотчас распорядился Борода.

Держа лошадей левой рукой, прикрываясь ими, я хорошо видел, что происходит в тачанке и позади нее. Позиция для стрельбы была не из удобных. Стрелять пришлось бы из-под морд лошадей, и неизвестно было, как они себя поведут, хотя к выстрелам над головой сибирки были приучены.

— Стоят кони? — Это был последний сигнал Бороды.

— Стоят, Павел Афа… — И тотчас над головой Бабаша взметнулась рука с зажатым в ней кольтом, но в этот момент Бабаш проснулся и привстал. Страшный удар, наверно, размозживший бы ему голову, пришелся в спину, и Василь, хрюкнув, грудью упал на облучок тачанки.

— Руки вверх! — загремел Борода.

— Руки вверх! — повторил я, наводя браунинг на Бабаша. Аркадьев медленно поднял руки и, щурясь, уставился на Бороду.

Прошли секунды, показавшиеся мне часами. Бабаш, широко раскрывая рот, пришел в себя. Глаза его налились кровью, свирепо ругаясь, он сунул руку за борт пыльника.

— Стреляй! — закричал Борода.

Я выстрелил, и рука Бабаша повисла плетью, а вытащенный до половины маузер упал на землю. С криком:

«Убили гады!» — Бабаш соскочил с тачанки, и, пригибаясь, бросился бежать через кусты к лесу.

После моего выстрела, лошади стали вырываться; еле удерживая их, я два раза выстрелил Бабашу вдогонку. Промах! Промах!

— Эх ты, стрелок! — зло крикнул Борода.

• Предыдущая
• 22/28
• Следующая