Вселенский расконвой - Разумовский Феликс - Страница 39

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая

– Большой Собак, в принципе, кобель не вредный, – тихо сказал Джонни Бродову, когда Герасим пришел в движение, плавно повернулся и дал проход. – Правда, большой оригинал. И берет не за глотку, давит интеллектом.

За холстом находилась потайная дверь, а за дверью длинный, очень похожий на туннель в метро, коридор: галогеновые лампы, прямоугольники дверей, мощные, напоминающие удавов кабели вдоль стен. Не хватало только пятиконечных звезд, часовых с Калашниковыми и веселеньких плакатов типа: «Цель советских ракетчиков – коммунизм».

– Сюда. – Джонни остановился у ближайшей двери, нажал пальцем кнопку, как видно, вызывая лифт. – Нам недалеко.

За дверью и вправду оказался лифт – все тот же, огромный, напоминающий вагон. И все с тем же квелым троонтом с Асхада, у которого ни члена, ни желудка, одна только телепатия.

– Прош-ш-ш-ш-у, – прошуршал он в мозгах, шевельнул трехпалой рукой и направил лифт конкретно по горизонтали, куда-то налево, беззвучно, малой скоростью.

– Это так называемая Псарня, собачья половина, – шепнул Джонни Бродову, когда они покинули троонта. – Альма-матер киноцефалов, кабсдочья Мекка, официальная резиденция Его Премудрости Кусаки Брыля. Он суперлицензированный Большой Собак и способен к трансмутации, правда, в пределах вида. Ну все, тихо, тс-с-с, заходим.

Путь их лежал к внушительной, напоминающей шлагбаум препоне, по соседству с которой стояла пара здоровенных кобелей. Стояла живописно, естественно, на задних, хорошо накачанных лапах. И статью, и окрасом, и костяком барбосы были как тот рвач у камина, однако, не в пример ему, блистали амуницией – наплечниками, нагрудниками, поножами, портупеями, подвесами с изогнутыми клинками. Смотреть на них было жутко и завлекательно, а гладить, особливо против шерсти, не хотелось. А Джонни кобели знали, причем, видимо, хорошо, так что рычать, кидаться, заливаться лаем даже не подумали, принялись открывать шлагбаум, их мускулистые, с пальцами передние конечности работали сноровисто и быстро.

– Ргав, – или что-то вроде этого сказал им Джонни и, дав не сахарку и не колбаски, а вроде бы отдав честь, тронул за локоть Бродова. – Скоро будем. Это третий периметр охраны.

На втором стояли псы коричневые, во всем желтом, а на первом – белые, видимо, альбиносы, в черной, матово отсвечивающей амуниции. Зоомаскарад здесь был в разгаре еще тот – не для женщин, чад и слабонервных.

Наконец Джонни с Бродовым миновали все препоны, перевели дух и вошли в пятиугольную, открывающуюся не по-нашему, наверх, дверь. За дверью этой, за подобием стола сидела в кресле палевая – сразу видно, сука. Тщательно расчесанная, в приталенном набрюшнике, с браслетами на передних и выбритых задних лапах. По местным доггилаверским понятиям она, наверное, была писаной красавицей.

– Ряв-тяв, ав-а-ва, ры-ры-ры, – с улыбочкой сказал ей Джонни, красавица изящно оскалилась и вежливо протявкала в ответ:

– Ры-ры, ав-ав, ряв-ряв.

Зубы у нее были как сахар, длинный язык как арбуз, нос как кусок стопроцентного антрацита, смазанного наичистейшим маслом. Красавица, фемина, богиня, сердцеедка, сомнений нет.

– Пошли, Большой ждет нас. – Джонни кашлянул, приосанился, сделался суров и направился к шестиугольной, также открывающейся не по-нашему двери. За дверью этой располагался кабинет, просторный, светлый, однако обставленный по-спартански. В единственном кресле за низеньким столом сидел упитанный, внушительного вида боксер – курносый, как это и положено боксеру, со слюнявыми брылями и маленькими, глубоко посаженными глазами. Сунь такому сигару в пасть, надень на череп шпяпу-котелок, и все, можно смело на плакат, многокрасочный, большой, из цикла «Хищный оскал империализма». Или: «Вот оно истинное лицо эксплуататоров трудового народа».

– Брат, делай, как я, – быстро прошептал Джонни Бродову и дважды по-собачьи шаркнул ногой: – Гав-ряв-ры. Гав-гав-гав.

Будто отбросил за порог кабинета все плохое и недоброе.

– Гм… Ры-ры, – продублировал его движение Бродов. – Гав-гав.

Он чувствовал себя не то чтобы идиотом – участником дешевого фарса. На уровне художественной самодеятельности. Играющим где-нибудь в ЖЭКе на празднике на общественных началах.

– Ладно, ладно, давайте без церемоний, – неожиданно выдал по-русски пес, белозубо оскалился и вальяжно взмахнул лапой. – Прошу садиться. У вас, гуманоиды, не так уж много времени.

Он не вылаивал слова – скулил, словно бы его мучила зевота. А сам, не отрываясь, смотрел на Бродова, и тот вдруг почувствовал в душе дискомфорт, вернее, почувствовал в душе постороннего. Это был толстый, лохматый, воспитанный пес, беззлобный, дружелюбный, компанейский. Он зашел так, на минутку, не по умыслу и не по злобе – пообщаться. Обнюхаться. Боже упаси, не скалить зубы.

– Катись-ка отсюда, шелудивый, – добродушно посоветовал ему Свалидор. – Катись колбаской, самим жрать нечего. Вали, вали, пока я в хорошем настроении.

И пес, благо не дурак, быстренько отчалил, понял сразу, что Свалидора злить не след. А потом голосом Его Премудрости Брыля важно проскулил:

– Да, теперь я вижу, полковник, что это ваш старший брат. Ну все, семейка в сборе. Можно начинать. Я понятно изъясняюсь, гуманоиды?

– Да, Ваша Мудрость, предельно ясно, – Бродов и братец его Джон, к тому же оказавшийся еще полковником, уселись дружно на что-то жесткое, пес почесался, сглотнул слюну и начал с места в карьер, с бульдожьей хваткой. – Вот выдержка из космограммы, касающаяся Вердикта Галактсовета относительно населенного объекта Земля. Сегодня получили. Тэк-с. – Жестом фокусника он извлек кристалл, положил на стол, поколдовал, и в воздухе поплыли светящиеся символы. – Итак, озвучиваю… Речь идет о жестокости, с которой эти так называемые хомо сапиенсы ведут войны, разрушают города, уничтожают самцов, самок и детенышей своего вида, речь идет о равнодушии, с которым их правительства и духовные лидеры взирают на то, что даже в мирное время детеныши этих хомо сапиенсов погибают от голода. Речь идет о варварском уничтожении всех прочих видов, нарушении экологического баланса и Космической гармонии в целом. Речь также идет, – хм, это мы пропустим, это тоже… А это – нет. Вот, пожалуйста: «В результате напрашивается однозначный вывод: жители Земли, вышеозначенные хомо сапиенсы, являются закоренелыми прогрессирующими варварами… Решением Большого Совета от… признать планету Земля объектом повышенной опасности, требующим принудительного Галактического мониторинга. Ратификацию решения о признании Мониторинга отложить до 2012 года по местному времяисчислению в зависимости от динамики роста энтропийных изменений на вышеуказанном объекте к означенному сроку. Контроль за исполнением возложить на…» Ну, впрочем, ладно, дальше неинтересно. – Брыль сделал пасс лапой, кристалл исчез, письмена погасли. – А вот лично у меня наибольший интерес вызывает эта ваша полковник-сука, хм, самка гуманоида. Как бишь ее, а, Заноза. Ведь она словно бы знала об этой космограмме и экстренно организовала вашу встречу с братом. И вообще, чувство такое, что для нее не существует невозможного. Не удивлюсь, если она уже в курсе про рептов. Вы-то сами-то хоть что-нибудь узнали про нее?

– Увы, Ваша Премудрость, увы. – Джонни изобразил скорбь. – В Банке Галактоданных она не значится, дактилоскопия ее не берет, киновидеосъемка тоже. Она словно привидение, существо из ниоткуда.

– Ох, полковник, вы счастливый гуманоид. У вас есть крайний, вернее, крайняя. – Брыль снова сделал свой волшебный пасс, взял возникший из ниоткуда тазик, принялся с жадностью лакать. – Тогда, в Египте, облажались выше крыши, устроили разборку на всю Галактику, с пальбой, и ничего, все хорошо, та сука виновата. Сегодня превратили в пыль логово анунникян, правда, главные ушли – мелочи, фигня, издержки, и опять-таки та самая сука виновата. А что прикажете мне рапортовать в Галактсовет? За три декады до почетной Пенсии? Когда вопрос зашел о Мониторинге и на планете объявились репты? А? Кто скажет? – Брыль вдруг резко поставил тазик, с раздражением зевнул и принялся меняться на глазах – чернеть, набирать массу, раздаваться вширь. Как видно, началась та самая внутривидовая трансмутация. И точно, и минуты не прошло, как боксер превратился в пуделя, да не какого-нибудь, а матерого, эдакого Артемона от Мальвины. Угольно-смоляного, огромного, похожего на недоделанного гризли. – Прошу извинить, нервы, – голосом боксера сказал он, быстро трансформировался в ризеншнауцера и с жадностью глотнул из своего тазика. – Последствия ранения сказываются, того, тяжелого, черепно-мозгового, полученного в бою под Орионом. Ладно, к чертям собачьим сантименты, давайте уповать на логику. Итак, что мы все-таки имеем? Анунникяне здесь вертятся не зря – наверняка ищут нечто ценное. А раз к ним еще подключились репты, значит, это нечто точно того стоит. И если их обыграть, опередить, объехать на кривой, первыми заполучить это нечто, а потом с выгодой продать, то возможности и перспективы человечества значительно расширятся. Я же, со своей стороны, то же сделаю все возможное и постараюсь убедить Галактсовет в ошибочности Вердикта. Ну разве под силу закоренелым варварам создать все это? – с пафосом спросил он, резко отодвинул тазик и принялся выкладывать на стол книги. Про белого пуделя, про Белого же Клыка, про даму с собачкой, про Шарикова, про Мухтара. Следом за книгами настала очередь кино – о пограничном кобеле Алом, о четырех танкистах и собаке, о черном Биме с белым ухом, о Псе, который жил да был…

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая