Данте Алигьери - Доброхотов Александр Львович - Страница 34

Последняя песнь «Рая» повествует о видении Троицы. Данте собирает и связывает в этой песни в один гимн многие мотивы третьей кантики. Бернар Клервоский обращается с молитвой к богоматери, он просит даровать Данте способность увидеть бога и помочь ему в дальнейшем земном пути. Просьба встречена благосклонно, и Данте вслед за Марией погружает взор в глубины вышнего света:

Зрение Данте крепнет, и он видит Троицу:

Видимо, Данте представлял себе при этом фигуру, получающуюся, если из вершин равностороннего треугольника описать три окружности, радиусы которых равны стороне треугольника. Образованная таким способом трехлепестковая роза часто встречается в витражах средневековых соборов. Два круга, напомнивших Данте феномен двойной радуги, — это Отец и Сын. Круг, вставший над ними как язык пламени, — святой дух. Цвета Троицы, очевидно, традиционны: золотой — Отец, белый — Сын, красный — дух святой. Круг Сына явил в себе человеческие очертания, и Данте попытался постигнуть совмещение природы круга (бога) и лица (человека), но ему недостало сил.

Странствие Данте окончено. Свою миссию он выполнил, рассказав миру обо всем, что увидел «в царстве торжества, и на горе, и в пропасти томленья» (XVII 136–137). Поэма потребовала от него вдохновения поэта, мудрости философа, знаний ученого, интуиции пророка. Что не сказано им прямо, сказано в символе; что не сказано в символе, сказано в образе. Многое же запечатлено в самом строении поэмы, в ее содержательной и формальной организации. Как по ориентировке алтаря можно восстановить день закладки храма, так и по структуре «Божественной Комедии» можно воспроизвести черты духовной жизни зрелого средневековья. Но сама эта задача требует творческих усилий. Жизнь поэмы в последующих веках и ее современное понимание — это не только разъяснение ее загадок, но и самопознание тех, кто подходил к ней с Дантовым призывом: «Яви мне путь…»

Глава VII. Vita nova

анте и его поэма никогда не знали забвения, но слишком точно сбылось предсказание Каччагвиды: «Твой крик пройдет, как ветер по высотам…» Новая жизнь «Комедии» начиналась лишь тогда, когда та или иная эпоха достигала высот своего развития и кто-то из ее великих обнаруживал, что эта поэма — нечто большее, чем поэтическая энциклопедия средневековья (см. историко-литературный анализ И. Н. Голенищева-Кутузова — 20). Возможна ли новая жизнь Дантовой философии и была ли она чем-то, кроме свода знаний средневековья? Э. Жильсон посвятил свой основательный труд доказательству того, что Данте — поэт, и только поэт (см. 85). Но даже если мы допустим, что нам точно известно место поэта в духовной жизни эпохи, сумеем ли мы так же точно объяснить философу, где в его идеях кончается мир понятий и начинается мир образов и на чем основывается способность понятия не только обобщать данное, но и порождать невиданное? Нет сомнения, что поэтическое воображение позволило Данте гармонично соединить в великом сюжете многие учения и идеи средневековых мудрецов. Почти все теоретические конструкции «Комедии» можно возвести к тем или иным источникам, и наличие некоторых оригинальных комбинаций идей мало что меняет в нашей оценке поэмы Данте как свода достижений средневековой мысли, поскольку эти новации также носят вторичный характер. Но стоит нам чуть отвлечься от вылавливания идей в тексте «Комедии» и обратить внимание на то целое, элементами которого являются концептуальные построения, как мы увидим, что идеи потому и нашли себе такое удобное место в структуре поэмы, что сама ее художественная стихия приобрела характер философии.

По крайней мере одна интуиция Данте делает его поэму фактом истории философии. Данте первый (и, может быть, единственный) ощутил, что современный ему духовный мир есть нечто большее, чем идеи и течения, его составляющие. Он попытался вглядеться в лицо своего века, и это ему удалось. Данте увидел зрелое средневековье как целое. Его эпоха богата гениями, но они были слишком заняты своими делами, чтобы посмотреть на современность с высоты теории. Даже Иоахим Флорский и его ученики были погружены в заботы святого духа, и дух культуры средневековья не существовал для них как самостоятельная реальность. Данте сознательно берется судить свое время, и, что бы ни вдохновляло его — астрологические расчеты или политические предвиденья, — выводит колоссальную формулу века, создавая «Комедию». Особенно наглядна его интуиция в изображении групп политиков или философов: антиномии, полагает Данте, несовместимы только в суетной повседневности, но эпохе они-то в первую очередь и нужны, это ее строительный материал, на котором она проявляет свои синтетические силы, или, говоря языком Дантовой философии духа, любовь. Данте гордился своей беспартийностью; биографы видят в этом только выражение политической позиции или черту характера, но Данте просто не мог совместить свою миссию с узкой кастовостью. Он должен был стать сознанием эпохи, а не ее персонажем.

В свете этого приобретают философский характер многие его размышления и образы, не оформленные в концепцию. Историзм «Комедии» проложил пути идеям Дж. Вико и историзму XVIII–XIX вв. Мечта о Риме будущего и обличение «жадности» перекинули мост через буржуазную эпоху к современному критицизму. Персонализм Данте, его предпочтение индивидуума абстракциям созвучны гуманизму XX в. Но здесь мы говорим о том, что стало философией впоследствии. Для Данте все это входит в единую интуицию рождающегося нового века, интуицию, обостренную эсхатологическим чувством финального характера этого века. Не итогами средневековья и не зарей Ренессанса была философия «Комедии», а свидетельством рождения самостоятельного типа культуры, который коренился в духовной действительности XIII в., но не воплотился в социальную действительность.

Посмотрим на основные черты этого типа культуры, обрисованного в поэме Данте. Философия любви, появившаяся в новом облике благодаря Франциску и Данте, требует такой системы ценностей, которая опиралась бы на столь же новую эмоциональную культуру. Ее сердцевина — уверенность в тождестве этического и эстетического начал, коренящемся в тайне личности. Личность для Данте — это загадка богоподобия человека, которую надо не разгадывать, а воплощать в жизнь, где она и проявится в свободе, любви, творчестве. Но главное условие воплощения — само существование индивидуума. Данте не был одинок в своем ощущении первичности индивидуума: его современники — Дунс Скот, Оккам, Экхарт — создавали философию индивидуума и этику воли в полемике с абстрактным рационализмом некоторых течений схоластики XIII в. Но никто, кроме него, не соединил теоретическую и эмоциональную сторону персонализма. Живопись после Джотто начинает двигаться в этом направлении, но, естественно, ею руководит инстинкт художника, а не теория. Только Данте удалось в идеальном равновесии удержать все аспекты общей для ряда деятелей культуры интуиции. Тайна Беатриче в том, что она индивидуум, личность и идеальная сила в одно и то же время. Другими словами, она конкретный человек, неповторимый душевный мир и персонализация небесной мудрости. Это предопределяет и характер любви Данте: она — событие его личной жизни, проявление в личном сверхличных ценностей и прорыв в мир универсального смысла. Можно сказать, что слияние «лица» и «символа» в живой индивидуальности и любовь как соответствующее индивидуальности чувство есть формула персонализма, выработанного культурой XIII в. Заметим одну особенность Дантова путешествия. При чтении «Комедии» ее герой воспринимается как постоянная составляющая действия, а ландшафты и события — как переменная. Но если воспользоваться подсказками Данте и обратить внимание на изменения в духовном облике героя, то переменной станет он сам, а постоянной — три мира, в которых герой побывал. Эволюция «я», скрытая динамикой сюжета, — показательный пример персонализма эпохи.