Данте Алигьери - Доброхотов Александр Львович - Страница 31

Данте сурово осуждает самонадеянность разума, его гордыню. Среди примеров лжемудрости, ставшей жертвой своего однобокого интеллектуализма, основатели ересей и некоторые философы: Парменид, Мелисс, отрицавшие существование мира многообразия на основании чисто рациональных аргументов, и почему-то присоединенный к ним Брис (Брисон), ученик Евклида (о котором Данте, видимо, узнал из Аристотеля, критикующего в своих логических сочинениях решение задачи квадратуры круга, предложенное Брисоном). Выразительно звучит мораль этого рассуждения:

Вторая проблема разрешается самим Соломоном. Он говорит, что в новом теле, которое душа получит после Суда, свет будет слабее, а сила зрения увеличится. Поэтому блаженные души проступят зримыми чертами нового тела сквозь свет. Остальные мудрецы хоровода так радостно откликаются на это утверждение, что Данте предполагает:

Рай — это возможность любить. В этой особенности Дантова Рая выражается вся сущность его таинственного устройства. Не слепое наслаждение, а радость общения, которая с каждой ступенью подъема становится все более личностной, составляет небесное блаженство.

Пребывание Данте на небе Солнца заканчивается странным эпизодом: два венца окружаются ослепительным третьим (XIV 67–78), образованным из новых душ. После этого Данте возносится на следующее небо, и для читателя остается не вполне ясно, что за души появились вокруг венца мудрецов. Поскольку Данте называет этот третий круг истинным пламенем святого духа, можно предположить, что это некий новый уровень мудрости. Может быть, это своеобразное «произведение» двух венцов, давшее сакральное число новых блаженных душ (12 * 12 = 144).

Затем Данте оказался внутри красной звезды пятого неба. Это Марс, звезда, астрологически связанная с судьбой Флоренции. В древние времена Марс считался покровителем этого города, но впоследствии он уступил свою роль Иоанну Крестителю. На пятом небе перед Данте открывается зрелище грандиозного распятия, составленного из сияющих душ. (В «Пире» рассказано о метеорологическом явлении: крестообразном скоплении паров над Флоренцией, сопутствовавшем звезде Марса, — II 13, 22. Как всегда у Данте, земное и небесное отражаются друг в друге.) Одна из душ начинает разговор с Данте. Это прапрадед поэта крестоносец Каччагвида. Беседа с предком, занимающая три песни кантики (XV–XVII), касается рода Данте, но вовлекает целую историю Флоренции. Данте глубоко волнует эта тема, ведь все его путешествие есть в некотором смысле возвращение на родину. В беседе он докапывается до самых корней своего земного бытия. Несмотря на ироническое отношение к аристократии крови (ср. XVI 1–4), Данте серьезно воспринимает историю предков, поскольку чувствует прямую связь с прошлым. Чтобы понять эту серьезность, вспомним, что социальная иерархия в Средние века была по существу родовой системой, спроецированной в социальное измерение. «Вертикальные» отношения в обществе были отношениями «отцов» и «детей», «горизонтальные» — отношениями «братьев», привычные нам «заслуги» как источник воздаяния и наград считались менее почтенными, чем ни за что полученные «дар» и «благодать». Такая ценность Нового времени, как равенство, воспринималась бы во времена Каччагвиды как безродность, лишенность корней и соответственно соков, питающих каждую родовую веточку.

От предка Данте узнает свою судьбу. С этим связан философский аспект беседы с Каччагвидой: прапрадед открывает поэту тайну предвиденья.

Данте коротко выразил свое отношение к проблеме, волновавшей христианских мыслителей со времен Августина. Как совместить свободу воли и всеведение бога? И как можно наказывать за грех, если заранее известно, что свершение его предопределено? Данте примыкает к философам, разделявшим два уровня событий: события, связанные причинно-следственными отношениями, которые бог может увидеть все сразу, и события, связанные через акты свободной воли и потому подлежащие моральной оценке. В обыденной жизни эти уровни не разделены, что приводит к иллюзии тождества предопределенного события и необходимого поступка.

В предсказании пращура открыты самые важные вехи жизни Данте: изгнание, козни врагов, покровительство друзей, загадочная роль Кан Гранде, которому предначертано изменить судьбы многих бедняков и богачей. Услышав, сколь грозные силы противостоят его правдолюбию, Данте колеблется, стоит ли сообщать миру все, что он узнал на небе. Каччагвида отвечает:

Перенесенный Беатриче на шестое небо, Данте погружается в белизну Юпитера. Это звезда царя древнего Олимпа, вершителя правосудия, и духи, которые явились здесь Данте, прославлены своей справедливостью. Души летающими искрами кружатся перед Данте. Из них поочередно составляются три буквы: D, I и L. В числовом значении этих букв (500, 1, 50) комментаторы иногда пытаются увидеть знак загадочного Пятьсот Пятнадцать или же хронологические намеки. Далее эти буквы оказываются началом целой фразы, составленной из душ: Diligite iustitiam, qui iudicatis terrain. Это библейское изречение Соломона: «Любите справедливость, судьи земли…» (Прем. 1, 1). В последнем М души застывают, образуя подобие перевернутой лилии. М можно истолковать как первую букву слова «монархия» или же как число 1000, означающее тысячелетнее царство божие на земле (белая лилия в Средние века считалась символом праведности). Затем с лилией происходят следующие метаморфозы: стая душ опускается на вершину М, преобразуя букву в фигуру орла, символ имперской власти. Особую фигуру образуют пять избранных душ: они составляют глаз орла. По легенде, орел — единственное существо, которое может смотреть прямо на солнце. Так и эти пять душ, пять знаменитых царей, устремляют взор прямо на свет божественной истины. Зеница — царь Давид, дугой его окружают император Траян, библейский царь Езекия, император Константин, сицилийский король Гульельмо II, троянский вождь Рифей. От орла Данте узнает ответ на волнующий его вопрос, почему от царства божия отлучены люди, которые были совершенно праведными и в мыслях, и в делах, но не могли быть христианами в силу обстоятельств (например, они родились в Индии). «Пути господни смертным непонятны», — отвечает орел, но все же приоткрывает завесу тайны. Не верившие в Христа не могут попасть в Рай, но путь к Христу может быть самым необычным. Орел рассказывает историю Рифея (выдуманную самим Данте) и средневековую легенду о Траяне. Рифею за его стремление к правде бог открыл будущие события, и тот стал христианином. Траян, уже находившийся в Аду, но не потерявший надежды, вознес мольбы, на короткий срок вернулся в свое тело и уверовал в Христа, что и открыло ему путь на небеса. Здесь Данте разворачивает свои оригинальные комментарии к евангельскому афоризму: «…Царство Небесное силою берется…» (Матф. 11, 12). Воля бога к осуществлению морального порядка непреклонна, но она же стремится быть бесконечно благой. Чтобы не противоречить себе, она должна быть сломлена извне, и потому она ждет принуждения от любви и надежды. Но если воля бога побеждена силами «живой надежды и любви возжженной», то победителем остается все же бог, ибо осуществилось его желание быть благим (XX 94–99). В стихах этого фрагмента настойчиво звучит сочетание vi, объединяющее корни слов «жизнь», «победа», «сила», «божественность». Этот прием мы уже встречали у Данте: ключевое понятие фонетически внушается читателю и отпечатывается в его подсознании.