Белинский - Филатова Евгения Михайловна - Страница 4

Наученный прежним опытом, Белинский многие свои мысли в этой статье излагает эзоповским языком, намекая, что ее надо читать и между строк. «…По особенным обстоятельствам, — пишет он, — впрочем, важным только для одного меня, не могу говорить всего, что думаю» (3, 1, 86). Белинский выдвигает вызвавшее много шума положение: «У нас нет литературы!» Положение это было ошибочным, критик от него потом отказался, но по существу за этой ошибочной формулой скрывался глубокий смысл. Она явилась резким протестом против господства в литературе таких реакционных авторов, как Булгарин, Сенковский (барон Брамбеус), Греч, Кукольник и др. Доказывая, что все написанное этими авторами ничего общего не имеет с художественным творчеством, Белинский развивает мысль о тщетности попыток искусственно создать литературу в духе официальной народности. «…Литературу не создают, — утверждает критик, — она создается так, как создаются, без воли и ведома народа, язык и обычаи» (3, 1, 87).

Белинский останавливается на самой больной для передовых русских людей проблеме — на глубокой пропасти, существовавшей между народом и образованными классами. Борясь за сближение интеллигенции с массами, он выдвигает задачу создания народной литературы. «…Литература непременно должна быть народною, если хочет быть прочною и вечною!» (3, 1, 61). И далее: «…народность — вот альфа и омега нового периода» (3, 1, 91).

Провозглашение идеи народности литературы было на этом этапе составной частью философии просветительства Белинского. В эти годы он видит выход для России в широком распространении образования, просвещения, считая, что в результате этого «умственная физиономия народа выяснится», т. е. сформируется народное самосознание. А это, по его мнению, будет означать свободу и счастье для народных масс. По существу Белинский в это время рассматривает просвещение как главную движущую силу истории. В одной из своих рецензий, написанной вскоре после «Литературных мечтаний», он говорит: «…история есть картина успехов человечества на поприще самосовершенствования... Человечество делается лучше… от полного гармонического сознания своего назначения, цели своего существования; а это сознание может произойти от повсеместного, общего просвещения» (3, 1, 191, 192).

Философия просветительства у Белинского пронизана гуманистическими принципами. В своей «Элегии» он призывает к бескорыстному служению человечеству, родине, истине, клеймя путь эгоизма, угнетения слабых, лести сильным, корыстных расчетов, торговли своим талантом. Этим гуманистическим принципам, понятым затем более глубоко, он остается верен до конца жизни.

Философские взгляды Белинского этого периода, как и всякая философия просветительства, имели свои слабые стороны. Противопоставляя добро злу, истину заблуждению, должное существующему, он судит о них отвлеченно. Его идеал носит абстрактный характер, он не выводит его из фактов, а строит априорно. Русские крепостнические порядки Белинский осуждает с точки зрения абстрактного «разума». Видя в распространении просвещения средство для преобразования России, он первенствующую роль отводит сознанию, т. е. подходит к историческому процессу идеалистически. И все же абстрактное «добро», «истина», «разум» служат для него оружием борьбы против крепостнической идеологии.

На философию молодого критика в этот период заметное влияние оказал ранний Шеллинг. Белинского привлекают мысли немецкого философа о единстве всего сущего, об общности материи и духа. Как и Шеллинг, он рассматривает эту общность в русле объективного идеализма, включая в него и религиозные мотивы. В «Литературных мечтаниях» он пишет: «Весь беспредельный, прекрасный божий мир есть не что иное, как дыхание единой, вечной идеи (мысли единого, вечного бога), проявляющейся в бесчисленных формах, как великое зрелище абсолютного единства в бесконечном разнообразии» (3, 1, 30).

В познании Белинский вслед за Шеллингом отдает предпочтение искусству перед наукой. Шеллинг позже отказался от этой концепции, но в «Системе трансцендентального идеализма» он утверждал: «…наука лишь поспешает за тем, что уже оказалось доступным искусству» (46, 387). Эту мысль Шеллинга и развивает Белинский, пытаясь доказать, что «синтетическое представление» о мире дает не ум, а художественное восприятие, так как вселенная есть «воплощенный идеал, созданный всемогущим художником». «Разве вы можете постигнуть ее жизнь одним умом? — рассуждает критик. — Ум анализирует жизнь вселенной, ибо не может охватить ее вдруг: искусству представляется синтетическое представление ее жизни, ибо цель искусства есть предображать явления жизни» (3, 1, 134). Как и Шеллинг, Белинский придает особое значение интуиции. Его привлекают мысли Шеллинга о том, что художник творит «безотчетно», что в его творчестве содержится «бесконечность бессознательного», не доступная ни для какого «конечного рассудка» (см. 46, 378). «Главный отличительный признак творчества, — заявляет критик, — состоит в таинственном ясновидении, в поэтическом сомнамбуле» (3, 1, 286).

Шеллинг сыграл роль и в выработке Белинским диалектического метода. Человек большой культуры, критик и писатель В. Ф. Одоевский, хорошо знавший Белинского, отмечает, что он развивал тогда свои диалектические идеи хотя и оригинально, но отправляясь от натурфилософии Шеллинга. Это подтверждается некоторыми высказываниями Белинского. Так, в «Литературных мечтаниях» он пишет, что для идеи, под которой он подразумевает вселенную как воплощение бога, «нет покоя: она живет беспрестанно, то есть беспрестанно творит, чтобы разрушать, и разрушает, чтобы творить… Кружится колесо времени с быстротою непостижимою, в безбрежных равнинах неба потухают светила, как истощившиеся волканы, и зажигаются новые; на земле проходят роды и поколения и заменяются новыми, смерть истребляет жизнь, жизнь уничтожает смерть; силы природы борются, враждуют и умиротворяются силами посредствующими, и гармония царствует в этом вечном брожении, в этой борьбе начал и веществ» (3, 1, 30). Особую роль Белинский отводит борьбе: «Жизнь есть действование, а действование есть борьба» (3, 1, 30). Он распространяет эту мысль и на нравственную жизнь, где существует «борьба между добром и злом, любовию и эгоизмом, как в жизни физической противоборство силы сжимательной и расширительной» (3, 1, 32). Так уже в первом значительном произведении Белинского, появившемся в печати, содержатся зачатки диалектики.

Свои диалектические идеи критик развивает преимущественно в области эстетики. И здесь можно увидеть влияние Шеллинга, проявляющееся в историческом подходе к литературе. Но Белинский не мог долго удовлетворяться эстетикой, послужившей теоретическим обоснованием романтизма. Именно с философии искусства начинается его постепенный отход от Шеллинга. Раньше Белинский считал, что «законы изящного» уже открыты, имея, видимо, в виду эстетику Шеллинга и Шлегеля (однажды он прямо указал на них). Но вскоре он стал утверждать, что человечеству известны лишь некоторые из этих законов, что понятия об изящном относительны, изменчивы и что философия искусства нуждается в развитии на основе новых фактов художественного творчества. Отмечая связь и различия эстетики и критики, Белинский называет последнюю «движущейся эстетикой». Говоря о ее задачах, он прямо заявляет, что она не должна копировать ни умозрительную немецкую, ни историческую французскую критику, а должна синтезировать их (см. 3, 2, 125). По существу Белинский ставит вопрос о необходимости нового направления в критике и в эстетике.

Особенно сильным контрастом шеллингианской эстетической теории было выступление Белинского за реализм в искусстве. Ведь романтическая школа, в основе воззрений которой лежала философия Шеллинга, боролась против представления об искусстве как о воспроизведении жизни. А как раз такое представление постепенно занимает центральное место в эстетических воззрениях Белинского. Следует отметить, что в первое время оно существует рядом с его мыслями об искусстве как о «таинственном сомнамбуле» и пр. Но Белинский не замечает таящегося тут противоречия. Первые его высказывания в защиту реализма относятся еще к «Литературным мечтаниям», т. е. к периоду наибольшего влияния на критика шеллингианства. Чернышевский считает, что Белинский в это время был реалистом «по предчувствию».