На Красном дворе - Равита Францишек - Страница 13

• Предыдущая
• 13/39
• Следующая

Впереди — Изяслав с Болеславом. Остановились. Духовенство осенило их крестами, а весь народ, как один человек, упал на колени, и хор, который напоминал глухой стон, выдохнул:

— Милости, милости просим!..

От толпы отделился тысяцкий и с поклоном поднес князю на серебряном блюде ключи от городских ворот.

— Милостивый князь, — сказал он, — киевляне просят прощения и справедливости. Твоя праведная месть удовлетворена, те, кого ты должен был наказать, наказаны, поэтому не разоряй город твоего отца. Мы станем повиноваться тебе, возьми ключи от города и изволь княжить!

Послы вручили князю ключи. Теперь только покорностью они и могли усмирить бурю, грозившую им.

Изяслав принял ключи и торжественно вошел в город.

Князь и король уже давно расположились на княжьем дворе, а войска все еще продолжали входить; казалось, что им не будет конца. За ляшскими латниками, закованными в тяжелые немецкие доспехи, двигалась легкая кавалерия, за ними шла дружина Изяслава, потом княжеская и боярская рать, а затем, без конца, ляшская и полянская пехота, вереницу эту замыкал обоз и запасные лошади.

Эта многочисленность рати поражала киевлян, которые еще никогда не видели столько войска, столько блеска и силы. Ими овладел страх, и им казалось, что с наступлением ночи вся эта масса блестевших латами воинов бросится на их дома и имущество, спалит город.

Желая смягчить гнев князя и расположить к себе короля польского, киевляне понесли на княжий двор богатые подарки, и не прошло нескольких часов, как просторный двор был завален грудами собольих и куньих шуб, яркими тканями, искрившейся на солнце золотой и серебряной утварью. Все это валили у ног победителя с мольбою о пощаде и милости.

— Видно, ты порядочно насолил киевлянам, — сказал король Изяславу, — если они так низко тебе кланяются.

— Как видишь, кланяются, — отвечал князь, — но я не особенно верю их поклонам… Знаю я их!

— Боишься? — пошутил Болеслав.

— Не боюсь, а знаю! — подчеркнул князь. — Кажется, все спокойно, да только крикнет кто-нибудь: «Зачем впустили этого рыжебородого в Киев? Хотите, чтобы он тиранил ваших детей и грабил ваше добро? Да разве не найдется лучших князей?» — и этого будет достаточно, чтобы все изменилось… Тут тебе и готов бунт, искра брошена, народ повалит на вече и станет орать.

Болеслав усмехнулся.

— Ты ссоришься с народом — сказал он, — а у меня неприятности с панами да князьями. Народ добивается только ласки, спокойствия и справедливости, а паны да князья требуют денег, должностей, положения, власти. Народ должен работать на них, потому что панство любит легкий хлеб и не любит работать.

Приближался вечер. Большая часть войска уже была расставлена по квартирам. Для Болеслава и приближенных Изяслав определил Красный двор над Днепром; король намеревался отправиться туда только завтра, а первую ночь переночевать на княжеском дворе.

Не успело еще все успокоиться на княжеском дворе, как князю доложили, что на Подоле ударил вечевой колокол.

— Я ожидал этого! — сказал князь, обращаясь к королю. — Видишь, не долго пришлось нам ждать…

Посланный на вече отрок вернулся и доложил:

— Киевляне боятся ляхов, милостивый княже, и желают, чтобы ты приехал на вече и поручился за их безопасность… Иначе угрожают взбунтоваться все до последнего человека и драться с войсками до тех пор, пока всех ляхов не перебьют.

Выслушав отрока молча, Изяслав отослал его.

— Ну вот видишь, — обратился он к Болеславу, — мы не ограждены от опасности, пока еще нет спокойствия!

— Ты слишком уж много позволил Мстиславу, — задумчиво отвечал король.

— Этого не воротишь… Знаю, они боятся не столько ляхов, сколько вот этой руки!

При этом князь поднял свою руку.

Настало минутное молчание.

— Надо тебе, милостивый король, — продолжал он, — съездить к ним… Скажешь им словечко и убедишь, что приехал ко мне как гость и что скоро уедешь… словом, скажи, что хочешь, только бы успокоить крикунов, иначе придется собирать войско…

Болеслав не долго думал. Позвав отрока, велел седлать коней и в сопровождении конного отряда отправился на вече.

У него достаточно было смелости, чтобы удовлетворить свое любопытство. Ему хотелось видеть бушующую народную волну, которая, расходившись, свергала князей с престола.

Киевляне были уведомлены, что сам король приедет на вече. Весть молнией облетела Подол…

Королевский отряд остановился на площади, где висел вечевой колокол. Старшины, окружавшие колокол, уже ожидали прибытия короля. Как только отряд остановился, к королю подошел Варяжко и спросил:

— С миром или с войною приехал ты к нам?..

— С миром, с миром, киевляне! — отвечал польский король. — Мой свояк Изяслав просил меня защищать его от Всеслава, и я ему обещал. Но теперь, как всем известно, Всеслав бежал, а я не намерен воевать с народом.

— Умны речи твои, король, — отозвался белгородский посадник. — Народ виноват разве только в том, что желает спокойствия и добра.

При этом он повернулся к народу, толпившемуся вокруг колокола, и громко крикнул:

— Слышите, что говорит король? Он не желает нашей гибели…

— Не желаю, киевляне, вашей гибели, — повторил Болеслав, — напротив, хочу жить мирно и ищу вашей дружбы. Теперь я только ваш сосед, а хочу быть и вашим приятелем, потому что силою и богатством народа сильны короли и царства!

— Да вознаградит тебя Господь, — крикнул кто-то, — что ты уважаешь сермяжников! Да послужит тебе наградою любовь народа! Мы нанесем тебе подарков и гривен, только пощади наш город и землю, матушку нашу!

— Я приехал к вам не за подарками и гривнами. Живите себе спокойно и пользуйтесь своим имуществом, нажитым трудами, а мне позвольте только отдохнуть в вашем городе, мы ведь проехали большое расстояние от Польши, и люди, и лошади нуждаются в передышке. Отдохнем и вернемся восвояси, не причинив вам никакого вреда.

Варяжко торжествовал.

— Мы верим тебе, — сказал он королю. — Если ты ручаешься за нашу безопасность, будь нашим гостем и оставайся с нами, пока тебе не надоест. А если — на то Божья воля — на нас обрушится гнев князя нашего Изяслава, просим и молим быть нашей защитой. Если ты любишь свой народ, то и нам зла не пожелаешь.

Король поклонился и уехал. После отъезда короля на княжий двор народ, успокоенный его ласковыми словами, помаленьку разбрелся по домам.

— Польский король будет нашим милостивым защитником перед князем, — раздавались голоса вокруг.

После ареста воеводы Коснячко Люда и Добромира остались в девичьей светелке на вышке. Люда сидела и плакала. Проходили долгие часы ожидания, а отец все не возвращался домой. На Горе было тихо, как в могиле. Люди сидели дома, и никто не смел показать своего носа на улицу. Только на Подоле народ шумел и кричал на вече.

Люда посылала отрока на княжий двор узнать об отце, но тому неопределенно ответили: «Воеводу задержал князь…» Уже Болеслав и Изяслав вошли в Киев и заняли княжеский дворец, уже начали разводить войска по квартирам, а воеводы все не было и не было. Никто не знал, куда девался старик: все видели, как его насильно увезли на княжий двор, но никто не видел, чтобы он уехал оттуда.

В таком беспокойстве Людомира дождалась вечера. И вот теперь, как и в прежние времена, она услыхала звуки вечевого колокола. Она невольно задрожала при одном воспоминании о том, какое чувство возбуждали в ней эти звуки.

«Что же это значит? — подумала она. — Неужели опять бунт? Неужели новая междоусобица?»

А колокол все гудел и стонал. Там и сям по дороге двигались вооруженные отряды польских дружин и рати Изяслава; они шли на ночлег. Время от времени люди крадучись выбирались за ворота собственных домов и, влекомые любопытством — а что там, на вече? — стремительно бежали к Кожемякским воротам.

Наконец звон утих, собрав на площадь столько народа, что на ней было теснее, чем в муравейнике.

• Предыдущая
• 13/39
• Следующая