Шанти - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 17
- Предыдущая
- 17/79
- Следующая
– Съест, – усмехнулась Адана, – еще как съест. Если женщина чего-то захочет, она не остановится ни перед чем. Интересно, сколько времени он продержится?
– Делаем ставки?
– Все равно проиграешь, безумный бородач! – Адана потянулась, как кошка, и, высвободившись из рук мужа, стянула с себя ночную рубашку, бросив ее на стул. – Пойдем, докажешь, что ты не такой дурак, как этот парень, и что ты любишь свою жену?
– А разве я не доказываю это каждый день? – усмехнулся Урхард. – На протяжении восемнадцати лет?
– Еще докажи. Что, сил нет? Старенький стал? Некогда ты по восемь раз за ночь доказывал, а теперь разок – и сразу храпеть так, что простыню сдувает!
– Коварная обольстительница! Сейчас я тебе задам! – Урхард подхватил ее на руки и, сделав несколько шагов, бросил на постель. Мгновенно избавился от одежды, и через несколько секунд раздался негромкий женский стон-вздох…
– А лавка? Сегодня не надо открывать лавку, сидеть в ней?
– Вот видно, что ты нездешний, – ухмыльнулся Урхард. – Кто же в последний день седмицы ходит по лавкам? Может, где-то и ходят, но только не у нас. Этот день для души, для богов, для развлечений. Сегодня в полдень состязания охотников, перед этим в храм Создателя – надо же бросить хоть медяк, а то удачи не будет. А вечером молодежь танцует, невестится и женихается. Кстати, сегодня непростой день, сегодня праздник солнцестояния! Он как раз совпал с последним днем седмицы. Сегодня будут жечь костры, прыгать через них, приветствуя лето! Сегодня самый длинный день и самая короткая ночь, солнце стоит над миром дольше всего, и так будет еще три дня, потом пойдет на зиму. Мы приветствуем лето и отгоняем зиму.
– А что плохого в зиме?
– Хм… в общем-то ничего, – признал Урхард, – но лето лучше, согласись. Зимой холодно, лес завален снегом. Правда, зимой охота начинается, с чего мы и живем. Да, везде свои преимущества, но живое тянется к теплу, к свету. Что-то заговорились мы… Адана приготовила тебе штаны, рубаху – слегка ушила мои под твою худосочную тушку… когда нарастишь мяса, доходяга? Надевай, и идешь с нами на праздник. Без возражений!
– А я и не возражаю, – улыбнулся Андрус. – Беа, ты тоже пойдешь?
– Это ты – «тоже»! А я пойду!
– Чего это она? – усмехнулась Адана. – Живот болит? Или поругались?
– Мам, не лезь не в свое дело! – фыркнула Беата. – Ни с кем я не ругалась! Не с кем мне ругаться – с лошадьми, что ли?! Не вижу здесь того, с кем мне можно было бы ругаться!
Девушка выскочила из комнаты, а родители сделали вид, что ничего не произошло. Адана подвинула к Андрусу крынку со сливками, настаивая, чтобы он хорошенько поел, а то так и не потолстеет, будет всегда худой как палка. Урхард шумно отхлебнул травяного отвара, приправленного медом. – Он тихо улыбался в усы – происходящее его забавляло.
Наконец завтрак окончился, и Андрус, слегка удрученный утренней сценой, побрел в свою комнату.
Штаны были почти впору и не болтались на нем, как прежние, рубаха немного свободна – Урхард был чуть не в два раза шире своего работника, но это даже хорошо, Андрусу не нравилась тесная одежда, сковывающая движения. Он сделал несколько упражнений для растяжки, для разгона крови по организму и, освеженный, бодрый, был готов к выходу.
Храм Создателя совсем прост – обычный дом, правда, вместительный. Стены украшены росписями, показывающими процесс создания мира, ликами Создателя в различных обстоятельствах своей божественной жизни.
В глубине души Андруса вдруг всколыхнулось странное чувство – будто он когда-то видел что-то подобное, более того – был непосредственным участником действа. Как жрец. Может, и он когда-то был жрецом? Впрочем, жрецам, насколько он знал, запрещено брать в руки оружие, кроме жрецов бога войны. Вот у тех было даже что-то вроде своего воинства, выполнявшего скорее ритуальные функции. Жрецы-воины не участвовали в набегах или войнах между кланами, они лишь совершенствовались в воинском искусстве, посвящая его богу войны, и выступали в дни крупных праздников, вызывая восторг толпы.
Это рассказала Андрусу Беата и, когда он спросил, чем же воины-жрецы отличаются от обычных уличных комедиантов, долго молчала, а потом сказала, что он глупый и ничего не понимает – это же для бога! На том и порешили.
Служба была недолгой. Жрец говорил о благодетелях, о пороках – нельзя напиваться, нельзя желать чужих жен, а надо нести пожертвования богам, а лучше всего Создателю, и тогда будет вам счастье и радость в жизни. С чем-то Андрус был согласен, с чем-то – нет, но, само собой, держал мысли в голове, а не вываливал их на окружающих. Он-то не жрец, чтобы приводить в свою веру.
Народ в храме разный. Все желающие не уместились, и часть стояла снаружи, слушая проповедь под утренним ветерком, часть внутри – как Андрус понял, тут были в основном самые уважаемые члены общины, как тот же Урхард с супругой, стоявший перед жрецом, как и его дочь с работником, которые тоже были под сенью авторитета лавочника.
Андрус с любопытством тихонько разглядывал людей, ведь он никогда не бывал в местном обществе, все общение с жителями села ограничивалось короткими беседами в лавке. Да и можно ли было назвать их беседами? Так только – «подай» и «сколько стоит». И теперь чужак, непонятно как оказавшийся в этой местности, рассматривал тех, с кем ему придется прожить всю свою жизнь. Наверное, всю свою жизнь.
Высокие люди. Некоторые просто гиганты. Русоволосые. Многие – бородаты. Но не все. Есть и с усами, есть гололицые, как Андрус, но таких немного. Андрус не любил носить бороду, хотя откуда-то знал, что некогда она находилась на его лице. Лето – жарко, неудобно для ношения бороды.
Женщины ниже мужчин, но тоже крепкие, статные. Среди них Беата казалась худышкой, впрочем, фигуристой и очень привлекательной худышкой, и это мнение не только Андруса – парни, пришедшие на проповедь, упорно пялились на ее зад и крепкую грудь, обрисованную белой рубахой, просвечивающей под солнечными лучами, которые падали из открытых окон. Эти самые лучи будто нарочно освещали именно Беату, словно Создатель решил выделить девушку среди толпы деревенских девиц.
Парни, мощные, с толстыми крепкими запястьями, были похожи один на другого, как горошины из стручка. Это и понятно – жизнь в Лесу заставляет человека производить свой род по определенному лекалу, другие здесь не выживут. И не выживали.
Все вооружены – на поясе висел нож или кинжал, мечей Андрус не увидел, похоже, что мечи брали только для боя. А какой бой в храме? Зачем туда тащить здоровенную железяку? А вот хороший кинжал или нож всегда поможет, если… а вот что «если», Андрус так и не понял. Когда они уходили из дома, Урхард протянул ему ремень с ножом приличного размера – с локоть длиной. Андрус выдвинул его из ножен и удивился – это был такой же, как у Беаты, нож против тварей из Леса. Хозяин дома не стал комментировать удивленный взгляд работника, не сказал ничего про опасность, лишь буркнул под нос:
– Повесь на пояс. Мало ли что… пригодится. Тем более что у нас не принято ходить без ножей.
Андрусу оставалось лишь пожать плечами и нацепить железяку, больше смахивающую на короткий меч. Такой же висел на поясе Урхарда, – у супруги – поменьше, похожий на нож Беаты.
Все время, что Андрус был в храме, он чувствовал на себе взгляды. Ну как же, деревенским интересно, что за человек объявился в доме Урхарда! Да еще такой странный – половина волос белая, половина черная. И лицо со шрамом… по виду то ли беглый преступник, то ли охотник за золотом. Говорят, те отличаются буйным нравом и всегда готовы схватиться за нож. Соответственно получают в ответ.
После окончания службы толпа пошла за околицу, туда, где между лесом и селом, над берегом озера была устроена ровная площадка, на которой, собственно, и происходили состязания. Ничем особенным она не выделялась, кроме, пожалуй, рыхлого песка на том месте, где должны были бороться бойцы. Рядом площадка для мечников, подальше щиты-мишени лучников. Вот в общем-то и все. Нет, не все – ряды скамеек, укрепленных в твердой, вытоптанной земле. Даже без навеса – видимо, считалось, что настоящий лесовик не должен бояться дождя и солнца.
- Предыдущая
- 17/79
- Следующая
