Таэ эккейр! - Раткевич Элеонора Генриховна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая

Все-таки свежего человека от эльфийских странностей оторопь берет, как ни крепись. Нет, привыкнуть к ним наверняка можно, однако если наскочить на них с размаху, как Лерметт… Оказывается, у эльфов имеется весьма необычное понятие о личной собственности. Или, вернее, у них как раз понятия этого и не имеется… или почти не имеется. И как только Лерметт не обратил внимания, что определение «личный» у эльфов почти неизменно прикладывается к существительным «честь», «достоинство» и жизнь" – а об имуществе ни единого словечка? Пользоваться чужими вещами у эльфов отнюдь не возбраняемо… стоп, а кто говорит о своих и чужих вещах? Опять человеческие понятия ум застят!

Насколько эльфы уважали неприкосновенность чужой личной жизни (именно против этого обыкновения, к слову сказать, вчера и погрешил Эннеари, навязываясь в вековечные сопровожатаи), настолько личное имущество неприкосновенным не было и быть не могло. Неприкосновенными считались только те вещи, которые не считались вещами… впрочем, об этом после, потом как-нибудь. Тем более что эту разницу Лерметт вроде как понимает. Например, «найди-себя» – никакое не имущество, никакая не вещь, верно? Ну конечно. Так, ладно, с этим покончили – а что там все-таки с имуществом?

А имущество не должно лежать плохо. В смысле без дела. В забытьи и пренебрежении. Пристроить бездельную вещь к делу – прямой долг того, кто ее увидит. И неважно, в чьем доме увидит. Или на чьем поясе. Или… впрочем, с этим вроде бы тоже все ясно – или все-таки нет?

У Лерметта голова шла кругом. Навязывать свою помощь поперек нежелания ее принимать – по меньшей мере бестактно, если не хуже. Но не помочь, когда в твоей помощи нуждаются – непростительно. Воспользоваться ради этого вещью, тебе не принадлежащей – не только допустимо, но даже похвально. Не заметить, что в твоей помощи нуждаются – хамство. А уж не оказать эту самую помощь своевременно, заставить себя просить о ней – мерзкое, непростительное бессердечие.

Зато теперь понятно, почему эльфы так редко среди людей показываются. И показываются-то, небось, не всякие эльфы, не любые, а только самые-самые понятливые. Те, кого можно хоть кое-как наставить в человеческих обычаях. Которые могут понять, что такое «мое», «не мое», что значит «припас», «собственность», что такое «на черный день»… интересно бы знать, каким этот черный день им представляется – неужто и вправду бессолнечным? Во всяком разе, те эльфы, которые с людьми дела ведут, должны смекать, что можно и чего нельзя. Наверняка должны. Иначе всех эльфов давным-давно ославили бы карманниками, если не чем похуже. Если всякой вещи, которая у людей плохо лежит, эльфы стали бы ноги приделывать… Или они только среди своих так себя ведут? Да, но ведь Лерметт ну никакой не эльф. Даже и не похож совсем.

Настроение Лерметта, и без того не самое солнечное, стремительно заволакивалось тяжелыми грозовыми облаками. Злость на самого себя, даже если ты в ее причине не очень и виноват – и тем более если не виноват – любое настроение способна испортить. Ничего не скажешь, весело утро началось. Не успел глаза продрать, а уже глупость брякнул. Хочешь, не хочешь, а разобраться пришлось. Другому бы кому спросонья недоразумения выяснять, да впридачу еще и натощак. Зря они вчера всю куропатку приели. Надо было хоть малую толику на утро оставить.

Да, это он хорошо придумал – оставить. Ну, что такое одна-разъединственная молоденькая куропаточка для двоих здоровенных парней, которые за день так намотались по нелегким горным тропам, что к вечеру уже и ноги не ходят! В горах, оно не то, что по торной равнинной дороге. Даже на лесной едва приметной тропке, и то бы легче. Вверх полезай, вниз спускайся, на всякий камешек ступай с оглядкой, да и кверху посматривать не забывай. А снизу дышит холодом нерастаявший лед. Набегаешься этак за день – поневоле горячему ужину обрадуешься. Кусок за куском… и не заметить даже, как от жареной птицы одни косточки остались. Все подъедено до последней крошки, до самого невзрачного волоконца. Если что на костях и осталось, этого и мышке пообедать не хватит. Да что там мышке угрызть – пожалуй, остатками и муха не насытится. Одна маленькая куропатка на двоих оголодавших путников – разве что аппетит раздразнить, и только. Лучше бы им обойтись подчерствелыми лепешками. Когда помногу не ешь, желудок привыкает жить вполсыта и лишнего не требует. Сколько уже раз Лерметт зарекался не соблазняться в дороге случайной прибавкой к обычному припасу! И воздержность обычно давалась ему легко. Надо же ему было вчера так разъесться! Или это всегда в горах так есть охота? Люди разное говорят. Одни – что кусок в горло не идет, а другие – что пока вниз не спустятся, никак не наедятся. И все же стоило быть умереннее. Ничего не поделаешь, сам виноват, что к утру о еде довольно подумать, а уже слюнки текут. Нечего было с вечера обжорству предаваться.

Мысли о собственной недопустимой распущенности доконали принца окончательно. Такого он себе и в детстве не позволял. Однако Лерметт почти сразу же сообразил, что дело поправимо. Впредь совладать с собой ему труда не составит, а утренний голод утолить можно немногим. Это ему по старой памяти на ум взбрело, вот и все… пора бы уже и позабыть тот давний, единственный в его жизни голодный обморок. Сейчас-то им с Эннеари ничего подобного не грозит. Конечно, припасов дорожных он собирал на одного, а никак не на двоих, но по привычке прихватил все-таки полишку. Если с умом, так оставшегося не только позавтракать, а и поужинать достанет.

Приободрившись, Лерметт потянулся к дорожной сумке. Эннеари, небось, тоже после очередной нелепой беседы проголодался – а он тут сидит, размышляет… нет бы дорожному спутнику лепешку-другую предложить. Еще не хватало себя упрашивать заставить! Что о нем тогда воспитанные эльфы подумают? А Эннеари – эльф хоть малость и свихнувшийся, но, вне всяких сомнений, воспитанный. Стыдоба какая.

Однако воспитанный Эннеари и не подумал взять из рук принца протянутую ему лепешку. Зря Лерметт полагал, что после вчерашней беседы с дурацкими выходками покончено. Воспитанный эльф – чтоб ему пусто было, и не когда-нибудь, а прямо сейчас! – опять принялся фордыбачить.

– Спасибо, я сыт, – равнодушно произнес Эннеари, даже не поглядев на лепешку.

Лерметт хотел было поинтересоваться, когда это эльф успел насытиться и чем – но сжатые губы Эннеари выглядели настолько решительно, что у Лерметта мигом исчезла всякая охота спрашивать о чем бы то ни было. Он с тоской поглядел на лепешку, тихо скрипнул зубами и упрятал лепешку обратно в дорожный мешок. Ничего, Лерметт, потерпишь. Так тебе и надо. Хоть и говорят, что пустой болтовней сыт не будешь, а придется тебе именно этой закуской и обойтись. Стыдись, принц. Да разве это называется голод? Такой голод за хорошей беседой забывается мигом. А там, глядишь, пора настанет на привал устраиваться. Там и пообедаем. За столько-то времени эльф свою дурь по камешкам порастрясти успеет.

– Сыт так сыт, – небрежным тоном промолвил Лерметт, забрасывая сумку на плечо. – Тогда пошли.

Еще и часа не минуло, как Лерметт понял, что все его расчеты развеялись в прах. Это вчерашнюю дорогу они с эльфом в беседе скоротали. Сегодняшняя выдалась не в пример тяжелее. Слишком много ненадежных камней, слишком крутой склон… разговор заглох, едва успев завязаться. Путники шли молча, сторожась при каждом шаге. Тропа петляла как сумасшедшая, кривилась, сменялась нежданными тупиками. Вчера Лерметт досадовал, что им несколько раз пришлось спускаться и подниматься. Сегодня они почти ничем иным и не занимались. Вверх, снова вверх, солнце слепит глаза, вниз, направо, опять вверх… Лерметт хоть и помнил карту наизусть, но троп, которыми им пришлось пробираться, не узнавал решительно. Слишком многое поменял давешний сход. Поначалу Лерметт мысленно перечерчивал воображаемую карту заново, делая все новые и новые пометки, но вскоре после полудня новые тропы и старые начали мешаться у него в голове.

– Стой! – взмолился он. – Отдохнем.

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая