Бизнес как экспедиция. Честные истории для героев и волшебниц - Кравцов Александр - Страница 38

• Предыдущая
• 38/50
• Следующая

— Да, ладно, Бровцев, не суетись, — сказал я и переместился в салон экономического класса. Саша Давыдов последовал за мной.

Так получилось, что перед нами сидели муж с женой, паломники, путешествующие по святым местам по всему миру. Мы познакомились и всю дорогу вели оживленную беседу. В конце ее Давыдов сказал мне: «Саш, а ведь с точки зрения Православной церкви ты человек опасный. Потому как, с одной стороны, ты православный, с другой стороны, тебе по барабану все каноны и формальности, на которых церковь стоит как организация».

В ответ я рассказал Давыдову о принципе «и-и», сформулированном в книге Коллинза «Построенное навечно». Суть его в том, что посредственная компания играет в «или»: или спекулятивная прибыль, или долговременные инвестиции; или творческий креатив, или жесткая корпоративная идеология и т. д. А выдающиеся компании всегда выбирают «и-и»: и то, и другое одновременно! Поэтому мне комфортно и находиться в лоне Православной церкви, и не признавать ее формальных бюрократических догматов.

— Пока, волшебник! Все было классно. Приятно было с тобой потусоваться, — сказала мне своенравная красавица. И ушла.

Я был ошеломлен.

Мои откровения на крыше ресторана «Экспедиция» вдохновили ее слетать со мной на Север, где была в разгаре весенняя охота, но эти три великолепных дня, как выяснялось теперь, не слишком-то много для нее значили.

В чем-то мы внутренне совпадали, в чем-то совпадали не совсем, а в чем-то совсем не совпадали. И, как часто бывает в таких случаях, было много явных и тайных мистических знаков, много лирики, а с другой стороны — много боли. То мы пытались понять друг друга, то понимали, что быть вместе нам совсем не стоит.

У нее была богатая и разнообразная история до меня, и в самый напряженный момент я узнал, что в Москву приезжает ее бывший друг, латыш Эдгар — капитан одной из самых звездных команд за всю историю гонок «Экспедиция-Трофи», команды, членом которой была моя гонщица.

Сказать, что я пылал от ревности, — это не сказать ничего. Но сказать, что у меня не хватало изобретательности в этот момент, тоже нельзя.

Я надел черный жетон с первой, особенной для нас, гонки, что означало выход на тропу войны, и придумал себе одиночное путешествие, вероятность вернуться живым из которого составляла 20 % из 100: четыре реки, две из них — первоходом (это означает, что по тем рекам никто никогда не ходил или по ним нет никакой информации), без продуктов, без спутникового телефона, без GPS.

Потом я первый раз в жизни исповедался и перед тем, как отправиться в путь, сказал ей, что если она будет меня ждать, я вернусь живым, а если не будет — что ж, чему быть, тому не миновать.

Вертолет высадил меня у подножия огромной черной скалы, покрытой кровавыми пятнами лишайника. Вертолетчики сняли GPS-координаты места и улетели. Неожиданно пришли первые строчки стихотворения:

Я стал ставить лагерь. У меня была одноместная альпинистская палатка «Мармот» — мое единственное спасение от комаров — я уже натянул ее, и оставалось лишь привязать палатку к камню, когда внезапным порывом ветра ее сдуло и с ураганной скоростью поволокло по галечной отмели — туда, где река делала поворот.

Я бежал за палаткой, падая и спотыкаясь. Мне пришлось прыгнуть за ней в воду и проплыть какое-то расстояние по горной реке. «Ничего себе, начало!» — подумал я, положил рядом ружье и начал вести свой дневник.

На следующее утро я собрал судно и решил поймать несколько хариусов: продуктов у меня не было, и голод уже набирал силу.

В надежде высмотреть «улов» («улов» — это сбой струй, где под водой есть яма и в ней обычно сидит хариус) я вскарабкался на плоское горное плато, тянувшееся вдоль реки, и пошел по его краю. Стоял июль, но между отвесной скалой и берегом, где могла дежурить рыба, лежал глубокий снег.

Через несколько километров нашелся распадок — овраг, по которому снежник спускался вниз. С высоты я увидел идеальное место для ловли хариуса. Внутренний голос тут же прокричал «Опасно!», но будто черт толкнул меня в спину, и я двинулся вниз по распадку.

Склон становился все круче и круче, но что-то не давало мне повернуть назад. И тут я сорвался и полетел вниз.

В такие секунды время нелинейно: оно растягивается в часы. Я летел и понимал, что если еще тридцать метров пролечу по камням в таком режиме, то до воды доедут только уши.

Буквально в метре-полутора от меня мелькал белоснежный ледниковый склон, на который я и перекинулся. Скорость десятикратно возросла, в ушах раздавался свист. Эта вертикальная лыжня заканчивалась обрывом, и с высоты примерно двухэтажного дома, сгруппировавшись в прыжке, как кошка, я упал вниз лицом на острые камни, а сверху меня еще пристукнуло по голове стволами ружья.

Я лежал с разбитым в кровь лицом, и было не очень понятно, какие кости целы, а какие нет. Слегка пошевелил правой рукой — все в порядке, левой — живая! Но вот правая нога… Как выяснилось потом, у меня разорвались связки внутри голени — часть из них отползла к колену, часть уехала к пятке. С левой ногой дела обстояли лучше.

Итак, ставки сделаны. А впереди еще четыре реки, две — первопроходом.

В каньоне по обе стороны от места, где я упал, высились вертикальные стены из камня. Выходить оттуда пришлось по реке до ближайшей отмели. Без всякого хариуса через пару часов я добрался до своего крошечного лагеря и продолжил писать свой дневник.

Есть было нечего, я слабел, болела нога, но дальше оставаться на месте было никак нельзя.

На следующее утро я тронулся в путь на маленькой надувной лодке, которая довольно бойко управлялась двухлопастным веслом. К обеду вышло солнце. Я встретил хороший «улов» и поймал двух больших хариусов.

Никогда — ни до, ни после — я так тщательно не готовил рыбу. Из голов сварил уху и залил ее про запас в две пластиковые бутылки, а филе запек в фольге. Не зная, когда у меня в следующий раз появится еда, съел четвертинку одного из хариусов и, взяв с собой остальное, двинулся дальше.

Вскоре река снова вошла в каньон, собирающий ее в складки — шеверы (шеверы — это протяженный участок, где всегда большие стоячие волны). И здесь мою лодку начало заливать. Вода набралась до края бортов, и лодка абсолютно потеряла управление.

Это был такой же критический момент путешествия, как и ныряние в воду за палаткой, как и падение с разрывом связок, но здесь мне сопутствовала удача: кое-как, но все же удалось зацепиться за берег.

Вытащив лодку, я развел костер и съел еще четверть хариуса. А потом — разложил мокрые фотографии моей девушки по всему берегу, устроил фотовыставку и продолжил писать свой дневник.

Наступило утро. Идти нужно было все быстрее: сил становилось меньше и меньше, к тому же болела нога.

На спокойных участках реки, на прогонах, я позволял себе засыпать, просыпаясь только для того, чтобы оттолкнуть лодку веслом от берега.

Сначала я шел по реке, которая называлась Тумболово, потом по реке с не менее странным именем Кокпела и наконец впал в свою любимую Лагорту.

Я поздоровался с ней, но на этот раз мне было не до ее красот. Решил идти круглосуточно, благо на Севере стоял полярный день и ночью тоже было светло.

Километров через двадцать Лагорта впадала в Войкар (это четвертая и последняя река моего путешествия), там несло еще довольно быстро, но река была намного спокойнее. Я лежал на дне лодки, смотрел в небо и вдруг услышал крик.

• Предыдущая
• 38/50
• Следующая