Сокол Ясный - Дворецкая Елизавета Алексеевна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/109
- Следующая
Но здесь, в роще, Младина не думала о распре, которая грозила лишить ее будущего и загубить род. Ее тянуло куда-то настолько далеко, что вся сежанская волость оттуда казалась маленькой и неважной. Неужели так всегда бывает, когда взрослеешь? Девичья тоска одолевает?
Она часто думала о празднике Ярилы Молодого. Кроме прочего, в этот день Велес замыкает пасть лесным волкам, запрещая им трогать людей и скот, а «зимние волки» возвращаются к своим родам и принимают человеческий облик. Для тех из них, кто осенью женится, это «превращение» будет уже навсегда. Может быть, ее нетерпеливое ожидание связано с женихом, который вернется из леса и осенью приедет за ней? Кто это? Когда она перебирала мысленно известных ей парней из Леденичей или других родов, никто из них не походил на того загадочного незнакомца, который мог избавить ее от этого томления. Младине нравился Вышезар, сын Красинега, самый видный из леденических парней, да и среди его братьев было на кого посмотреть. Может быть, когда она увидит их, у ее томления появится ясная причина и цель? Наверное, тогда ей станет легче. Останется лишь дождаться осени, там и до свадебного каравая рукой подать.
– И как ты, Младинка, не боишься одна в лес ходить? – как-то по возвращении сказала ей бабка Лебедица. – Вон чего люди рассказывают, и дома сидя страху натерпишься!
– Это по оборотня, да? – подхватила Домашка.
– Какого оборотня?
– А ты и не слышала! – Сестра округлила глаза. – По всей волости уже разговор идет. Оборотень у нас объявился по весне ужасный!
– Какой оборотень! – возразила Муравица. – Не болтайте зря, беду накличете.
– Но Угляна же сказала…
– Угляна сказала, что колдун объявился новый! – вставила Кукушка, третья сноха, жена Путимова брата Еловца.
Поскольку братья обычно берут невест в одном роду, то и Кукушка приходилась двоюродной сестрой Младининой матери. В роду мужа невесток зовут по имени их рода, поэтому жены и Путима, и Коряги, и Еловца с Бродилой, и Комеля, троюродного их брата, были все Бебреницы: одна Путимова, другая Корягина и так далее. У многих в мужнином роду появлялись новые прозвища: жена Путима с девичества отличалась красивым голосом и искусно пела, за что ее прозвали Соловушкой, а сестра ее, любительница болтать без умолку, звалась Кукушкой.
– Такой сильный волхвит, что все духи живые и мертвые ему повинуются! – упоенно трещала она, вытаращив глаза. – Береза срубленная с Углянкой не захотела говорить, а пообещала ему одному все дело раскрыть!
– Откуда же он взялся? – изумилась Младина.
– Пришел из лесов дремучих!
– Зачем?
– А кто же его знает? Сотворит, люди говорят, великие чудеса, только неведомо, на добро они нам будут или на худо.
– Оборотень это! – твердила бабка Лебедица. – А вы не знаете, как и не говорите! Откуда тут взяться волхвиту чужому?
– А оборотню откуда взяться?
– А вот есть откуда! Князь Волков, над всеми волками старший, зимой по лесу белым волком бегает, а на лето из лесов выходит, будто человек. Это он и есть! В наших краях он объявился, тут будет лето летовать.
– Это не Князь Волков! – заслышав бабий разговор, рядом остановился стрый Бродила. – Это Одинец, самый старший над всеми «зимними волками», что и летом в лесу живет. Он «отреченный волк», зверь в облике человеческом, хотя родился человеком.
– Так он разве не оборотень?
– Оборотень, да еще какой сильный! Людей в волков одним взглядом обращать может!
– Ну вот. А я про что говорю! Не ходите, девки, в лес, а то повстречаете его, в волчиц превратитесь, будете потом волчат рожать всю жизнь!
– Да откуда это все? – недоумевала Младина, устрашенная и запутанная этим противоречивыми слухами.
– Так Углянка же сказала! И сорок человек слышали, что Хотиловичи наши, что Леденичи, любой подтвердит!
Оборотень, белый Князь Волков, волхвит какой-то неведомый, Одинец… Как ни пугающе это все звучало, Младина почему-то не верила, что эти ужасы ей угрожают и что неведомое чудовище может поджидать в хорошо знакомой роще. Но если все-таки поджидает, то с ним нужно будет обойтись вежливо и просить пожаловать на Овсеневу гору, чтобы помочь в разборе дела о вырубке, коли уж единственный настоящий послух тут – дух срубленной межевой березы… Младина не знала, смеяться или плакать, хотя, по сути говоря, все это было не ее девичьего ума дело.
И однажды это пришло ей в голову, когда она сама не знала, а есть ли у нее вообще голова. Стоя возле березы и погружаясь мысленно в неоглядную тьму под тонкой коркой земли, Младина вдруг невольно подняла веки… То, что она увидела, сильно отличалось от того, что она привыкла видеть, но это ее не потрясло и не напугало, потому что сама она была совсем не такой, какой привыкла быть. Светлая березовая роща перед ее глазами была словно подернута сероватой дымкой, более тонкой и прозрачной, но при этом более осязаемой, чем обычный древесный дым. Каждый предмет – деревья, пни, поваленные стволы, кусты, муравьиные кучи, ветки, коряги – стал прозрачным, в нем обнаружилась внутренняя суть, его дух. Но часть из предметов была закрыта для Младины, а часть мерцала призрачным голубоватым светом, и эти вещи она видела насквозь. Она еще не поняла, что видит именно мертвые вещи – поваленные стволы, пни от срубленных деревьев, сухие сучья, – но осознала, что может говорить с этим мерцающим голубоватым огоньком внутри них. Мертвый дух срубленной березы… говорить… разве это трудно? Это очень легко… Она бросила мысленный взгляд через рощу и ухватила мерцающий огонек где-то вдали; даже не успела задуматься о том, что нужные ей березы росли за целый день пути отсюда и увидеть их, да еще через лес, никак невозможно. Мысленно она потянулась к ним, уже почти коснулась…
И вдруг мощный удар потряс все ее существо, так что Младина разом очнулась и пришла в себя; хорошо, что она успела безотчетно уцепиться обеими руками за ствол березы, иначе могла бы не устоять на ногах. Серая дымка исчезла, деревья приняли обычный вид, но перед глазами все плыло, мерцали белые и голубые огоньки, будто звезды, прячущиеся в листве и дразнящие. Цепляясь за березу, снова привыкая к маленькому и тесному телу, она подняла голову. Сильные порывы ветра раскачивали верхушки берез, по небу быстро тянулись темно-серые облака, и за ними ощущалось какое-то мощное движение. Да, с утра погода портилась, говорили, что будет дождь.
Не просто дождь – гроза! Буря, первая буря этой весны! Младина вдруг поняла это так ясно, будто у нее на глазах Перун седлал своего вороного коня-тучу… И при мысли об этом Младину вдруг наполнило ликование, будто она дождалась того, к чему стремилась все это время. Крепче держась за березу, словно порывы ветра могли унести ее, она вглядывалась в небо и ждала.
И порывы ветра, будто отвечая ее нетерпению, стремительно усилились; шум оглушал, гибкие стволы берез гнулись чуть ли не до земли, хлестали ветвями траву и друг друга, будто дрались; хорошо, что береза, под которой притаилась Младина, была довольно толстой и прикрывала ее. Платок свалился с головы на шею, ветер трепал и рвал косу Младины, как ветви вокруг, но ей не было страшно посреди этого сражения стихий, наоборот, все существо ее наполняли задор и ликование. Что-то огромное, мощное, горячее приближалось исполинскими шагами, от этих шагов колебались облака, прогибаясь под тяжелой поступью…
– Где же ты! – вдруг вырвалось у Младины, и она закричала, глядя вверх сквозь дико пляшущие ветви. Это кричало то, что давно зрело в ней, и у слабой человеческой оболочки больше не было сил удержать это нечто внутри. – Я жду тебя! Я давно жду тебя, я хочу тебя видеть, появись же наконец! Приди, Перун! Приди!
Она сама оглохла от своего отчаянного вопля, так ладно вливавшегося в шум ветра и ветвей, будто все они тысячей голосов подхватывают и усиливают ее призыв. И вот призываемый откликнулся: в гуще темных туч сверкнула золотая молния, будто скользнул между ними Огненный Змей, и небеса потряс громовой удар. И одновременно с эти Младина увидела лицо: сияющее, как солнце, одетое живым пламенем волос и бороды, оно заполонило чуть ли не полнеба и смотрело на нее сверху, улыбаясь…
- Предыдущая
- 8/109
- Следующая
