Родник - Тайц Яков Моисеевич - Страница 20
- Предыдущая
- 20/37
- Следующая
А теперь он ещё, чего доброго, и в классе расскажет. Тогда хоть и вовсе в школу не ходи.
Владик на миг потерял Тату в толпе, но сразу же опять нашёл её. Она неуклюже передвигалась на льду, то и дело вскидывая руками в ярких полосатых варежках. Хорошо, что Петя не заметил её и снова уставился на заманчивую огненную надпись: «Буфет».
— Петух, — сказал Владик, — ты вот что: ты пойди вперёд, возьми там на двоих, а я сейчас…
— Как «сейчас»? — удивился Петя.
— Ну да, сейчас приду. Надо мне… На вот тебе денег, возьми.
— Это ещё что за номер?
— Да я сейчас приду, — подтолкнул его Владик. — Шагай, двигай!
Петя пожал плечами, сунул Владькину трёшку в рукавицу и послушно зашагал на коньках к буфету, поминутно оглядываясь на товарища.
Владик махнул ему рукой:
— Шагай, иди, не задерживайся!
Как только Петя скрылся за поворотом аллейки, Владик спустился на изрезанный лёд и принялся искать Тату, которую опять потерял, пока уговаривал Петю.
Здесь было гораздо меньше света, чем на Зеркальном катке. Всё же он скоро нашёл её. Попрежнему взмахивая руками и высоко, по-журавлиному, поднимая ноги, она коротенькими толчками, кое-как двигалась по льду.
Владик легко разбежался на своих быстрых, послушных конёчках и крикнул:
— Тата Винокур!
Тата обернулась, потеряла равновесие и с размаху села на исцарапанный лёд.
— Ой! — жалобно протянула она. — Седьмой раз сегодня падаю. Ну что же это такое, на самом деле!
Она стала неловко подниматься, потирая ушибленный бок.
Владик помог ей встать.
— Пусти, мальчик, я сама! — сказала Тата, держась за Владикову руку. — А ты почему меня знаешь? — строго спросила она, перекидывая косы за спину.
Владик растерялся.
— Как «почему»? — спросил он. — Разве ты меня не помнишь?
Тата пристально посмотрела на Владика. Её глаза сурово заблестели.
— А, знаю, — сказала она. — Ты, наверно, приходил в музей?
— В какой музей? — не понял Владик.
— Нет, нет, я спутала, постой… Ой, кажется вспомнила! Теперь знаю… Ну да, ты обманщик, вот кто!
Она и так была румяной после катанья, а тут ещё больше покраснела. Её брови-шнурочки насупились, как в тот раз, когда Владик летом впервые увидел её в лесу.
— Пусти!
Она вырвала свой локоть из Владиковой руки, но чуть не упала при этом, и Владику пришлось её снова поддержать.
Она ещё больше рассердилась:
— Пусти! Обманщик… Я тогда в парке сидела, ждала, а ты всё наврал. А ещё честное слово дал. Эх, ты!
Владику было очень горько всё это слышать.
— Постой, Тата… Не говори так… Раз не знаешь, так не говори!
— Как же я не знаю! — сердито сказала Тата и даже пристукнула коньком. — Что я, не ходила, что ли? Сидела там, как дурочка, на скамейке!
Она зубами сдёрнула с руки полосатую варежку, нагнулась и стала завязывать шнурок на ботинке.
— Дай-ка я, — сказал Владик. — Потому что для катанья надо знать, как завязывать.
Он быстро снял варежки, сунул их в карман, присел и стал завязывать белый шнурок на Татиной ноге:
— Вовсе я не обманщик, потому что я тут ни при чём…
Сидя на корточках, он стал торопливо рассказывать, как учительница отняла кинжал, как потом отдала его, как он ходил с ним в парк и всё ждал её, Тату, а она всё не приходила…
— Сама виновата. Почему ты не приходила?
Он завязал шнурок аккуратным бантиком и выпрямился. Тата посмотрела на свою ногу, потом на Владика:
— А ты правду говоришь?
Владик вспылил:
— Конечно, правду! Кинжал у меня дома лежит. Если хочешь, можно хоть сейчас поехать!
— Ну и поедем!
— И поедем!
Тата сделала было шаг вперёд, чуть не упала при этом и задумалась:
— Нет, сейчас уже поздно, дедушка будет беспокоиться. Давай лучше завтра, после школы.
— Ладно!
— Только приходи ко мне домой — за то, что тогда не пришёл.
— Я приду, Тата, вот увидишь. А дедушка не будет ругаться?
— Что ты! — засмеялась Тата. — Он даже спасибо скажет, если принесёшь.
— А зачем ему?
— А вот придёшь, тогда узнаешь.
Они стояли на льду, на самой середине катка для начинающих, и разговаривали. Их задевали, толкали, им кричали: «Здесь стоять нельзя!», но они ничего не слышали, увлечённые разговором. Потом Тата сказала:
— Пойдём в буфет! У меня деньги есть, мне дедушка дал.
Владику хотелось съесть что-нибудь вкусное, но он вспомнил про Петю и твёрдо сказал:
— Не надо в буфет. Давай лучше покатаемся!
— Да я не умею, я начинающая, — жалобно сказала Тата. — Падаю, и всё! И только падаю, и падаю…
— Давай вместе попробуем!
Владик и Тата взялись крест-накрест за руки и пошли по исполосованному льду.
— Да ты не поднимай так ноги, — сказал Владик, — а тяни их по льду, тяни… Вот так!
Тэта падала, спотыкалась, цеплялась за Владика и повисала на нём всей тяжестью. Ему было смешно, что такое простое дело может показаться трудным. Сам он бегал на коньках с первого класса. То и дело он украдкой от Таты озирался по сторонам: а вдруг кто-нибудь из знакомых ребят увидит, что он катается с девчонкой! А вдруг сюда Петя пришёл!
Но Петя в это время сидел в буфете. Он взял кофе, две булочки, занял два места за столом и стал ждать приятеля.
Скоро кофе остыл, а Владика всё не было. Петя терпеливо ждал, как полагается верному, стойкому другу.
Прошло минут пятнадцать — Владика всё не было. Петя рассердился, выпил стакан кофе, съел одну булочку и снова подождал.
Немного погодя он выпил второй стакан кофе и съел вторую булочку. Потом он потерял терпение и побежал на главный каток.
Вот где было весело! Петя принялся как угорелый носиться по льду. Он выписывал восьмёрки, катился «пистолетиком», ехал спиной…
В толпе сновали милиционеры. Они тоже были на коньках. Может быть, поэтому Петя их нисколько не боялся. И когда в рупорах раздался голос: «Говорит радиоузел Центрального парка. Двадцать один час. Все дети до четырнадцати лет должны покинуть катки», он не обратил на это никакого внимания и продолжал беззаботно выписывать свои восьмёрки.
Милиционеры начали выпроваживать детей с катка — отдыхать, ужинать, спать… Петя ловко улепётывал от них. Наконец один милиционер, который, видно, бегал на коньках не хуже Пети, догнал его, ухватил сзади за плечо и сказал:
— Вы что, мальчик? К вам не относится?
— Я ещё немножко…
— Никаких «немножко»… Давайте очистим помещение.
Петя хотел сказать, что каток — это не помещение, но милиционер легонько подтолкнул его, и коньки сами подвезли Петю к деревянным ступенькам.
Упрямец Петя всё же домой не поехал. Он только сейчас вошёл во вкус и долго ещё катался в боковых аллейках, где потемней.
А Владик всё время терпеливо учил Тату кататься. Когда по радио объявили, что детям пора уходить, она отпустила руку Владика и сказала:
— Поедем!
Они пошли в раздевалку. Владик помог Тате достать пальто, потом стянул её коньки ремешком, и они вместе поехали на Красную Пресню.
Владик проводил Тату до самого дома.
Здесь, на окраинной, тихой улочке, было мало народа. Молодой снежок скрипел под ногами…
У высоких деревянных ворот Тата остановилась, сняла полосатую варежку и протянула Владику тёплую руку:
— Спасибо, Владлен! Приходи завтра после уроков. Только, чур, с кинжалом. И запомни, где я живу. — Она показала варежкой на ворота. — Видишь, легко запомнить, тут вывеска.
— А твои родители дома сейчас? — спросил Владик.
— Нет. Их и в Москве нету, — ответила Тата.
— Где же они?
— Они на Дальний Восток уехали. Я, когда кончу школу, к ним поеду…
— С кем же ты тут?
— Я пока у дедушки живу… Ну, приходи. До свиданья!
Тата толкнула скрипучую калитку и скрылась за ней.
А Владик, потирая варежкой озябший нос, подошёл поближе к небольшой стеклянной вывеске и, подняв голову, прочитал при неярком свете уличного фонаря:
- Предыдущая
- 20/37
- Следующая
