Изумленный капитан - Раковский Леонтий Иосифович - Страница 68
- Предыдущая
- 68/81
- Следующая
Анна Иоанновна дрыгнула ногой – щекотно.
– Топить будешь? – спросила она.
– Надобно, ваше величество, – сказал истопник и загремел вьюшками.
Анна Иоанновна накинула голубой турецкий шлафрок, повязала голову красным шелковым платком и позвонила. Вошла любимица Анны Иоанновны, веселая говорливая тезка, Аннушка Юшкова.
Она когда-то бегала босиком по дворцовой кухне с вехоткой в руках, мыла посуду и без умолку тараторила. За всю черную кухонную прислугу огрызалась, отшучивалась с захожими лакеями или гайдуками, говорила подружкам разные скоромные речи.
Анна Иоанновна однажды услышала из окна, как Юшкова складно рассказывала про попа и попадью, и взяла Юшкову к себе наверх, в покои.
– Здравствуйте, ваше императорское величество! – Юшкова припала к руке. – Как спали-почивали, матушка?
– Куку! – ответила любимым присловьем императрица. – Давай скорее умыться! А кофий готов?
– Готов!
Анна Иоанновна пошла умываться.
Не любила она этой процедуры – мылась наскоро, ровно архиерей среди собора: плеснуть на пальцы, вымыть глаза – и готово! Да к чему мыть-тереть лицо? Только лишние морщины нагонишь!
За кофеем сидела охотно. Пила обычно одна – герцог и герцогиня Бироны, без которых Анна Иоанновна не садилась за стол, в эту пору еще почивали. Сон у них у обоих был утренний. Пила кофе и слушала городские и дворцовые сплетни, которые рассказывала Юшкова: кто с кем поссорился, чья жена наставляет рога своему мужу, кто по ком вздыхает.
– Гайдук Карп Макаров повадился к прачке Аксинье. Вчера иду с галдарси, а он тут, под лестницей, ее тискает…
– А которая это Аксинья – ты ее мне покажи!
– Да вы ее, матушка, знаете! Лупоглазая такая…
– Молодая?
– Еще не старая – годов сорок пять, – ответила хитрая Юшкова, памятуя, что при императрице, которой было давно уже за сорок, надо остерегаться со старостью.
– А уж до чего фрейлина Менгден скучает по своем молодом Минихе, что уехадчи! Видать, невтерпеж бедной девке. Время-то весна на дворе. Лед на Неве не сегодня-завтра тронется…
– Хорошо, что вспомнила! Пойду напишу Семену Андреичу про Соймонова. Надо женить парня – извелся тоже…
Анна Иоанновна встала и направилась к себе в кабинет. На столе лежала почта – пакеты из Москвы. Анна Иоанновна взяла один. Сломала печать, развернула:
«Ведомость о присланных из Казанской губернии для определения в службу в Остзейские полки в солдаты и для ссылок в Рогервик в работу, Башкирцах и Татарах.
Отправлено из Казани февраля от 22 с капитаном Шураковым Башкирцев же и Татар 418 человек. Капитан Шураков явился с ними в Военной Конторе марта 31 числа и объявил, что из того числа померло в Казани 33 человека, будучи в пути – 238 да с прибытием его в Москву февраля с 5 по 28 померло 61.
За тем осталось 86 человек…»
– Эка беда, хватит их! Меньше нехристей будет! – швырнула она бумагу и не захотела смотреть остальные пакеты. Села писать Салтыкову.
Сейчас писала сама редко – все больше Эйхлер пишет. Отвыкла, даже рука дрожит. А сколько, бывало, бумаги измарывала, в Митаве сидя! Кому ни писала, чтобы только вспомнили, прислали лишний рубль!
«Надо прежде его поздравить. Прислал, ведь, письмо на праздники».
«Семен Андреевич.
Письмо ваше с поздравлением прошедшего праздника воскресения христова мы получили, и при сем поздравляю вас с наступающим праздником моей коронации и пребываю в милости.
Потом взялась за другое – о Соймонове:
«Семен Андреевич.
Сыщите воеводскую жену Кологривую и, призвав к себе, объявите, чтоб она отдала дочь свою за Дмитрия Соймонова, которой при дворе нашем служит гоф-фурьером, понеже он человек доброй, и мы его нашею милостию не оставим; однакож объявите ей о том не с принуждением, но как возможно резонами склонять.
Анна Иоанновна задумалась. Что-то еще надо было написать, а что – вылетело из головы.
В это время где-то в дальних покоях сразмаху сильно хлопнули дверью – даже зазвенела хрустальными подвесками люстра. Это, значит, проснулись мальчики – Петруша и Карлуша. Баловники, императрицыны любимцы.
«Ах, да – о доме!» – вспомнила.
«Семен Андреевич.
По получении сего доведайтесь у жены Алексея Петровича Апраксина, желает ли она продать двор свой, который здесь имеет на реке Фонтанке; и ежели продает, то спросить вам о подлинной цене и нам репортовать немедленно. Однако приговори ей, чтоб она оной дом продала, понеже отец ее здесь с князем Куракиным почти договорился, чтоб ему продать. И пребываю неотменна в милости.
Сложила все и позвонила. Вошел лакей.
– В Москву! Отослать немедля!
– Слушаю-с, ваше величество!
– Герцог уже вставши? – спросила Анна Иоанновна.
– Точно так, изволил встать.
– Меня никто не ждет?
– Ждут, ваше императорское величество. Господин тайный кабинет-секретарь с бумагами.
– Пусть входит!
В кабинет вошел секретарь императорского кабинета Иван Черкасов.
Остерман вот уже несколько месяцев страдал «судорогами в глазах». Злые языки говорили, что граф переменил болезнь – раньше все бывало жаловался на подагру – и что хитрый немец не явится во дворец до тех пор, пока Миних не заключит с турками мира. С болезнью Остермана кабинет не очень докучал императрице делами.
Черкасов подал для прочтения несколько докладов по разным пустяковым делам. Анна Иоанновна, не читая, написала на них обычное «опробуэца Анна» и глянула на секретаря:
– Все?
– Все, ваше императорское величество, – ответил, кланяясь, Черкасов и попятился задом к двери.
Заболела спина. Анна Иоанновна с отвращением бросила перо: «Ни черта эти архиатеры не ведают! Даром только деньги получают! Ни Санхец, ни Листрениус! Давали красный порошок доктора Шталя, божились, что как рукой снимет, – а какая от него польза? Может, правду говорит Аннушка Юшкова: лучше попробовать толченый изумруд пить в воде?»
– Ваше императорское величество, генерал Ушаков! – доложил лакей.
Анна Иоанновна выпрямилась. Позвала:
– Андрей Иванович!
– Я здесь, ваше императорское величество! – ответил из-за двери бас с хрипотцой.
В кабинет вошел высокий, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, еще очень бодрый человек.
– Здравия желаем, ваше величество! – целуя императрицыну руку, сказал Ушаков.
– Вот вы желаете здравия, а я все болею: поясница ломит, в ногу стреляет! – с досадой сказала Анна Иоанновна. – Ничего не поделаешь – старость! Куку!
– Ваше величество, какая ж это старость? Вам еще до старости далеко! – растянул свой и без того широкий рот Ушаков. – Я вдвое вас старше, а и то не почитаю себя стариком.
Анна Иоанновна немного повеселела.
– Значит, еще поживем?
– Поживем, ваше величество! – тряхнул париком Ушаков.
– Ну, с чем, граф?
– Объявилось одно дельце в Москве. Отставной капитан-поручик Александр Артемьев сын Возницын оставил православную веру, перешел в иудейский закон.
– Господи, твоя воля! Как же это он так? – повернулась в кресле Анна Иоанновна. – Погоди, Андрей Иванович, который же это Возницын? – наморщила она лоб.
– Был кавалергардом…
«Хорошо сделала, что расформировала их; хоть и просили тогда на царство, а ненадежное, все-таки, шляхетство это! Все им не так: сами лезут государством править. А теперь прародительская вера негожа», – думала она.
– Ну, что ж дальше? – спросила Анна Иоанновна.
– После расформирования кавалергардов определился во флот. Назначен на «Наталию»…
- Предыдущая
- 68/81
- Следующая
