Витторио-вампир - Райс Энн - Страница 30
- Предыдущая
- 30/57
- Следующая
Казалось, Урсулу смутили такие речи, и она нежно прикоснулась ко мне своими длинными пальцами. Я неотрывно смотрел ей прямо в глаза.
– Я просто опьянел от восхитительных ароматов.
– Вся моя кровь отныне предназначена лишь тебе одному, – шепнула она.
– Тогда дай ее мне сейчас же, я так сильно жажду ее, я ослаб настолько, что умираю, – отвечал я. – О Господи, ты сама втянула меня во все это. Нет, нет, во всем виноват только я сам!
– Тихо, тихо, успокойся, мой возлюбленный, моя радость.
Ее рука обвила мою талию, и возле самого моего уха ее нежные губы жадно впились в мою плоть, словно она хотела собрать в складку кожу на шее, разогреть ее языком, а затем вонзиться в нее зубами.
Я ощущал себя совершенно опустошенным и мысленно представлял, как мы вместе бежим по медовому лугу, существующему лишь для нас двоих, и я обнимаю, прижимаю к себе ее хрупкое тело.
– О мой нежный, наивный возлюбленный, – приговаривала она, насыщаясь моей кровью, – о, как невинна, как непорочна твоя любовь…
Затем неожиданно ледяным, обжигающим языком вонзилась в рану на моей шее, и я почувствовал себя так, будто длинные усики какого-то изощренно нежного растения проникают в самые недоступные уголки тела.
Луг по-прежнему расстилался перед нами, необъятный и прохладный, весь сплошь покрытый цветущими лилиями. Была ли она со мной? Рядом со мной? В одно ослепительное мгновение мне показалось, что я стою там один и слышу ее крик, доносящийся откуда-то сзади.
Пока я находился в таком исступленном состоянии, мне хотелось, оказавшись в этом трепещущем вихре впечатлений от сияющих голубизной небес и нежных сломленных цветочных стебельков, повернуться и подойти к ней. Но краем глаза я заметил нечто великолепное и сверкающее, заставившее дрогнуть душу.
– Понимаешь? Да? Теперь ты сам видишь! Голова моя откинулась назад. Мечта исчезла. Высокие белые мраморные стены замка-тюрьмы снова окружили меня со всех сторон. Она обнимала меня и смотрела мне в глаза сверху, смущенная, растерянная, с окровавленными губами.
Я чувствовал себя беспомощным как дитя. Она подняла меня, отнесла вниз по ступеням, в то время как сам я не смог бы пошевелить и пальцем.
Казалось, весь мир надо мной состоит из крошечных фигурок, усевшихся на балконах и зубчатых стенах крепости, смеявшихся, указывавших на меня по-детски маленькими ручками, такими темными на фоне ярко полыхающих вокруг них факелов.
Красная кровь… Ощути ее запах…
– Но что это было? Ты видела? Там, на лугу? – спросил я ее.
– Нет! – рыдала она и выглядела очень испуганной.
Я лег на охапку сена – самодельную постель, – и бедные, истощенные, но нахальные сельские мальчишки тупо уставились на меня налитыми кровью глазами, а она… она рыдала, закрыв лицо руками.
– Я не могу оставить его здесь, – проговорила она.
Она уже была далеко, далеко от меня. Я слышал, как вокруг плачут люди. Неужели они восстали – эти опоенные зельем, обреченные на погибель человеческие создания? Я слышал их рыдания.
– Ты обязана так поступить, но сначала ступай к котлу и отдай свою кровь…
Кто произнес эти слова? Я не знал.
– …Время для мессы…
– Ты не должна забирать его сегодня ночью…
– Почему они плачут? – спросил я. – Послушай, Урсула, почему все они вдруг заплакали?
Один из мальчишек, совсем худенький, истощенный, уставился мне прямо в глаза. Одной рукой он придерживал мою шею, а другой поднес мне ко рту чашку с теплым супом. Мне не хотелось, чтобы это пойло выплескивалось на подбородок, и я пил, пил и пил, едва не захлебываясь…
– Не сегодня… – послышался голос Урсулы, и я ощутил ее поцелуи на лбу, на шее…
Кто-то оторвал ее от меня. Я чувствовал только, как резко отдернулась ее рука.
– Ну полно, Урсула, оставь его.
– Усни, мой дорогой! – крикнула она, слегка скользнув по мне юбками. – Витторио, спи!..
Чашка отлетела прочь. Тупо, в состоянии полнейшего опьянения, я смотрел, как ее содержимое медленно выливается и темным пятном растекается по сену. Она опустилась передо мной на колени, приоткрыв рот, нежный, ароматный и рдеющий.
Прохладными руками она обхватила мою голову. Кровь, хлынувшая из ее рта, потекла мне в горло.
– Любовь моя…
Мне хотелось снова увидеть ту луговину. Но фантазия не возвращалась.
– Дай мне взглянуть на тот луг! Позволь побывать там еще раз!
Но уже не было и следа от того луга, и снова передо мной возникло ее искаженное мукой лицо, а затем свет стал меркнуть, я пал в объятия тьмы, в голове зашумело… Я не мог больше сопротивляться. Я не мог ничего вспомнить… Но ведь кто-то произнес именно эти слова…
А затем – рыдания… Такие горькие… страдальческие… обреченные…
Когда я вновь открыл глаза, уже наступило утро. Слепящее солнце обжигало, а головная боль терзала невыносимо.
На мне верхом сидел какой-то человек, он пытался сорвать с меня всю одежду. Пьяный идиот. Я перевернулся, ошеломленный и слабый, охваченный приступом жуткой дурноты, и сбросил его, а потом, размахнувшись, ударил, оглушил до полного беспамятства.
Я попытался встать, но не смог. Тошнота была нестерпимой. Все вокруг меня еще спали. Солнце слепило глаза, обжигало кожу. Я прижался к сену. Жара опаляла голову, а когда я пальцами провел по волосам, они показались мне раскаленными. Головная боль пульсировала в висках.
– Иди в тень, – произнес чей-то голос. Какая-то старая карга, вынырнувшая из-под соломенной крыши. – Ступай сюда, здесь прохладно.
– Провалитесь все вы, – отозвался я. И вновь провалился в сон. Меня уносило куда-то…
Незадолго до наступления вечера я опять пришел в сознание. Старуха – та самая – подала мне миску с бульоном, и я принялся пить, забыв о хороших манерах, неряшливо, торопливо.
– Демоны, – сказал я. – Они уснули. Мы можем… мы можем…
Но тут до меня дошла вся бессмысленность такой затеи. Мне захотелось перевернуть миску, но я продолжал отхлебывать горячее варево.
– Это не просто кровь, это вино, и притом доброе вино, – заверила меня старуха. – Пей его, мой мальчик, и вся боль уйдет, ты не будешь ее чувствовать. Ведь они скоро убьют тебя. На самом деле все не столь ужасно.
Я понял это, когда снова стемнело. Я перевернулся.
Наконец я смог полностью раскрыть глаза, и они уже не болели, как днем.
Значит, все это время, от восхода до заката солнца, я провел в опьяненном, отупляющем и ужасном состоянии. Я покорился их замыслам. Я был беспомощен, когда стоило попытаться призвать к мятежу этих людей, совершенно не способных действовать самостоятельно. Боже правый, как я позволил такому случиться! О, какая невыносимая печаль, какое ледяное уныние!.. И эта сладость оцепенения.
– Проснись, мой мальчик. Голос дьявола.
– Они хотят тебя этой ночью.
– Интересно, кому и зачем я понадобился? – спросил я, поднимая голову.
Факелы пылали. Все вокруг сияло и сверкало, а сверху доносился шелест листвы и острый запах апельсиновых деревьев. Весь мир был соткан из пляшущих языков пламени и завораживающего узора из черных листьев. Весь мир состоял из голода и жажды.
Варево кипело, и этот запах поглощал все другие. Я открыл рот, чтобы меня покормили еще, хотя поблизости никого не было.
– Я покормлю тебя, – произнес дьявольский голос. – Но ты должен сесть – тебя нужно умыть. Сегодня ночью тебе следует хорошо выглядеть.
– Зачем это? – сказал я. – Все они умерли.
– Кто?
– Моя семья.
– Здесь нет никаких семей. Здесь есть Двор Рубинового Грааля. Ты – собственность Властителя Двора. А теперь тебя надо подготовить.
– Для чего меня надо подготовить?
– Для мессы, тебе нужно туда явиться. Вставай, – сказал усталым голосом демон, наклонившись ко мне. Он опирался на свою метлу, непокорные кудри шапкой обрамляли лицо. – Ну вставай же, мальчик. Ты им нужен. Уже почти полночь.
– Нет, нет, полночь еще не настала, не может быть! – вскричал я. – Нет!
– Не пугайся, – равнодушно произнес он. – Это бесполезно.
- Предыдущая
- 30/57
- Следующая
