Плач к небесам - Райс Энн - Страница 64

• Предыдущая
• 64/144
• Следующая

– Маэстро, не устраивайте для меня испытание, – пробормотал он, призывая на помощь все свое венецианское воспитание. – Я не могу пока положиться на свой голос. Если вы заставите меня петь соло, я подведу вас.

Гвидо скорее удивился, чем рассердился.

– Тонио, разве я когда-нибудь обманывал тебя? Я удивлен. Ты готов петь соло!

Тонио не ответил. Он тоже был удивлен, потому что не мог припомнить, чтобы Гвидо прежде называл его по имени. И он был не готов к тому волнению, которое почувствовал при этом.

Однако он продолжал настаивать, что не может петь, и одновременно пытался рассеять атмосферу собора Сан-Марко. Но Алессандро стоял рядом с ним. И Алессандро говорил: «Я никогда в это не верил!»

К концу дня он был совершенно измучен. Гвидо ни слова больше не произнес о предстоящем выступлении, но дал ему пропеть несколько рождественских песен, среди которых, он знал наверняка, было и то самое соло. Собственный голос казался Тонио немелодичным и грубым.

Поднимаясь по лестнице, он испытывал тревогу и неуверенность. Ему не хотелось видеть Доменико, но тонкая полоска мерцающего света под дверью выдавала его присутствие. Доменико был одет и готов к вечернему выходу.

– Я устал, – сказал Тонио и повернулся спиной, желая подтвердить это всем своим видом.

Часто бывало так, что они с Доменико успевали быстро совокупиться, прежде чем тот куда-нибудь отправлялся. Но сегодня вечером Тонио не мог этого сделать, сама мысль об этом угнетала его.

Он смотрел на свои руки. Уже и черная консерваторская униформа стала коротка; он нарочно избегал взгляда на свое отражение в зеркале.

– Но я специально готовился к нынешнему вечеру, – возразил Доменико. – Ты не помнишь? Я ведь тебе говорил.

В голосе возлюбленного слышалась еле заметная робость. Тонио обернулся, чтобы при свете единственной свечи лучше рассмотреть Доменико. Юноша был одет великолепно. На его стройной фигуре одежда смотрелась так же изящно, как на моделях, демонстрирующих французскую моду на гравюрах. Тонио впервые заметил, что они с Доменико одного роста, хотя тот на два года старше его. И еще он подумал, что если не избавится от него, то просто сойдет с ума.

– Я устал, Доменико, – прошептал он, сердясь на себя самого за свою грубость. – Оставь меня одного…

– Но, Тонио! – Доменико явно был удивлен. – Я уже все организовал. Я говорил тебе. Утром я уезжаю. Ты не мог забыть, что…

Он замолчал.

Тонио никогда не видел это лицо таким взволнованным. Волнение придавало ему особую привлекательность, и, глядя на него, Тонио почувствовал невольное возбуждение.

И тут неожиданно до него дошло то, что Доменико пытался ему сказать. Ну конечно! Это же его последняя ночь, потому что он уезжает в Рим! В последнее время все вокруг только и говорили, что о его отъезде, и вот момент настал. Маэстро Кавалла хотел, чтобы он поехал туда пораньше и порепетировал с Лоретти. Лоретти упрашивал маэстро дать ему возможность написать оперу для Доменико, и капельмейстер, чей вкус намного превосходил талант, уступил.

Итак, момент расставания приблизился, а Тонио этого даже не заметил.

Он немедленно начал одеваться, тщетно пытаясь вспомнить, что же говорил ему Доменико.

– Я заказал для нас номер с ужином в «Ингилтерре»[31],– сообщил Доменико.

Это было то самое роскошное заведение у моря, где Тонио отдыхал после ночи, проведенной на склоне горы. На миг он замер, услышав название, но потом обулся и снял с крючка шпагу.

– Прости. Не знаю, чем были заняты мои мысли, – пробормотал он.

Он испытал еще более жгучий стыд, когда они вошли в номер. Это были не те комнаты, которые отвели ему в прошлый раз, но из них открывался прекрасный вид на море, и сквозь свежевымытые оконные стекла отлично просматривалась совершенная белизна освещенного лунным светом песка.

В отдельной маленькой спальне стояла кровать, а ужин был сервирован в большой комнате – на белой скатерти и с серебром.

Все было очень мило, но Тонио не мог сосредоточиться на том, что говорил Доменико.

А говорил он о соперничестве между Лоретти и его учителем, о том, как робеет перед римской публикой, почему он должен ехать в Рим и почему не мог впервые выйти на сцену в Неаполе.

– Помимо всего, посмотри, что римляне сделали с Перголези.

– Перголези… Перголези, – прошептал Тонио. – Я слышу это имя повсюду.

Но это была одна видимость беседы. Взгляд его скользил по белым панелям стен, по нарисованным на них темно-зеленым листьям, красным и синим цветам. В приглушенном свете все казалось пыльным, сумрачным. Но упругая, бледная кожа Доменико выглядела такой нежной…

Он должен был купить ему какой-нибудь подарок. Просто ужасно, что он не сделал этого! Что теперь, черт побери, сказать в свое оправдание?

– Ты приедешь! – повторил Доменико.

– Что? – не понял Тонио.

Доменико с отвращением отбросил нож. Он закусил губу и стал похож на красивого ребенка, сердитого и обиженного. Потом взглянул на Тонио так, словно не мог поверить в происходящее.

– Приедешь в Рим, – повторил он. – Ты должен приехать! Тонио, ты ведь не из тех студентов, кого обучают из милости. Если ты скажешь маэстро Маффео, что должен поехать, он позволит тебе. Ты можешь приехать с графиней! Почему вообще…

– Доменико! Я не могу приехать в Рим! Почему я должен ехать в Рим?

Не успел Тонио выговорить эти слова, как отдельные куски разговора вдруг всплыли в его памяти.

На лице Доменико была написана такая боль, что Тонио не мог смотреть на него.

– Ты просто волнуешься, и без всякой на то причины, – решил успокоить его Тонио. – Ты произведешь сенсацию!

– Я не волнуюсь, – прошептал Доменико. Он отвернулся в сторону и смотрел куда-то в угол. – Тонио, я думал, что ты захочешь поехать туда…

– Я бы поехал, если бы мог, но я не могу вот так взять и уехать.

Видеть Доменико в таком состоянии было невыносимо. Он выглядел совершенно несчастным. Тонио провел рукой по волосам. Он чувствовал усталость; плечи болели, и больше всего на свете ему хотелось спать. Внезапно перспектива остаться в этой комнате еще хоть на мгновение показалась ему невыносимой.

– Доменико, когда попадешь в Рим, ты не будешь думать обо мне, наверняка не будешь, – сказал он. – Ты забудешь и меня, и всех, кого знал здесь.

Мальчик не смотрел на него. Он сидел, уставившись в одну точку, словно не услышал ничего из того, что сказал Тонио.

– Ты будешь знаменитым, – продолжал Тонио. – Боже мой, что сказал маэстро? Если бы ты захотел, то поехал бы в Венецию или прямо в Лондон. Ты знаешь это так же хорошо, как и я…

Доменико отложил салфетку и поднялся со стула. Он обошел вокруг стола и, прежде чем Тонио успел остановить его, встал перед ним на колени.

– Тонио! – воскликнул он. – Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Не только в Рим, но и дальше. Я не поеду в Венецию, если ты не захочешь туда ехать. Мы можем отправиться в Болонью и Милан, а потом в Вену. Или поедем в Варшаву, Дрезден, не важно куда, но я хочу, чтобы ты был со мной. Я не собирался просить тебя об этом до Рима, потому что видел, что все идет хорошо, но теперь, раз так вышло, я… Я не в силах об этом думать. Но раз все… Тонио…

– Нет. Нет, прекрати, – оборвал Тонио. – Ты не понимаешь, что говоришь, и это не обсуждается. Я не могу бросить учебу.

– Не навсегда, – убеждал его Доменико. – Только вначале, может быть, первые полгода. Тонио, у тебя есть средства! Если бы ты был беден, но ты никогда не испытывал нужды, и ты…

– Это здесь совершенно ни при чем! – воскликнул Тонио, внезапно разозлившись. – Я просто не хочу ехать с тобой! Что вообще дало тебе повод думать, что я с тобой поеду!

Тут же он пожалел о своих словах. Но было уже поздно.

Доменико отошел к окну. Он стоял спиной к комнате, и его худенькая фигурка терялась в полутьме. Тонио почувствовал, что должен утешить его.

• Предыдущая
• 64/144
• Следующая