Плач к небесам - Райс Энн - Страница 25

• Предыдущая
• 25/144
• Следующая

Когда они шли по маленькой пристани, Тонио едва сдерживал слезы.

– Вытри глаза, – шепнул ему Алессандро, помогая взойти на лодку. – Он на балконе, вышел пожелать нам счастливого пути.

Тонио взглянул вверх; он увидел призрачную фигуру, поддерживаемую с обеих сторон. На Андреа была красная мантия; волосы приглажены, а на губах, как в белом мраморе, застыла улыбка.

– Я никогда больше его не увижу, – прошептал Тонио.

Хвала Господу за быстроту лодки, за извилистое русло канала. Когда дом скрылся из виду и Тонио наконец оказался в маленькой каютке, он заплакал беззвучно, но неудержимо.

Алессандро крепко сжимал его руку. Когда же Тонио поднял голову, он увидел, что Марианна выглядывает в окно с самым мечтательным выражением.

– Брента! – почти пропела она. – Я не видела большую землю с раннего детства!

В королевстве Неаполь и Сицилия Гвидо не нашел ни одного ученика, ради которого стоило бы отправляться в обратный путь. То тут, то там ему показывали многообещающих мальчиков, но у него не хватало силы духа порекомендовать их родителям подвергнуть своего ребенка хирургической операции.

А среди тех мальчиков, что уже были оскоплены, он не обнаружил ни одного подающего надежды.

Тогда он отправился дальше, в Папскую область, потом в сам Рим, а затем дальше на север, в Тоскану.

Проводя ночи в шумных гостиницах, а дни – в наемных каретах, изредка обедая с прихлебателями каких-нибудь знатных семейств, он сам таскал свой скудный скарб в потертом кожаном саквояже, в правой руке под плащом сжимая кинжал, чтобы защитить себя от разбойников, которые повсюду охотились за путешественниками.

В маленьких городках он заходил в церкви. И везде – в деревнях и в городах – слушал оперу.

К тому времени, когда Гвидо покидал Флоренцию, у него было уже два более или менее талантливых мальчика. Он поместил их в один из монастырей и собирался забрать оттуда, когда будет возвращаться в Неаполь. Не бог весть какое чудо, они были лучшим из всего, что он слышал за время путешествия, а вернуться ни с чем казалось ему совершенно невозможным.

В Болонье он часто посещал кафе, встречался с известными театральными импресарио, проводил долгие часы с певцами, собравшимися там в надежде получить предложение о сезонном контракте, и все надеялся встретить какого-нибудь одетого в лохмотья и мечтающего о сцене мальчишку с восхитительным голосом.

Старые друзья покупали ему выпивку. Это были певцы, учившиеся с Гвидо в одном классе. Они были рады повидать его и, ощущая свое нынешнее безусловное превосходство над ним, с гордостью рассказывали о своей жизни.

Но и здесь он ничего не нашел.

Когда пришла весна, воздух стал теплей и ароматней, а тополя оделись зелеными листьями, Гвидо двинулся дальше на север, чтобы проникнуть в глубочайшую тайну Италии: в великую и древнюю Венецианскую республику.

Андреа Трески умер в самый разгар августовской жары. Синьор Леммо немедленно сообщил Тонио, что отныне Катрина и ее муж являются его опекунами. А Карло Трески, за которым отец послал, поняв, что смертный час близок, уже покинул Стамбул и на всех парусах несется домой.

Дом был наполнен смертью и чужими людьми: пожилыми господами в черных и алых мантиях, бесконечно перешептывающимися между собой. А потом в глубине отцовских покоев раздался тот ужасный, нечеловеческий крик. Тонио слышал, как возник этот страшный звук и как он нарастал.

А когда наконец двери распахнулись, в коридор вышел его брат Карло и, встретившись с ним глазами, еле заметно улыбнулся. Улыбка была нерешительной, печальной. Всего лишь тонкий заслон для гнева, бушующего в душе этого человека.

А перед этим Тонио видел прибытие брата… Лодка шла вверх по Большому каналу. Брат стоял на носу лодки, и его плащ слегка развевался на сыром ветру. И черные волосы Карло, и сама форма головы были знакомы Тонио. Встречая его на верхней ступеньке лестницы, он смотрел, как Карло входит на пристань.

Черные глаза, точь-в-точь как у самого Тонио, наполнились удивлением, когда Карло обнаружил их с братом сходство. На его лице, более крупном и загорелом, чем у Тонио, неожиданно отразилось волнение. Брат шагнул вперед, развел руки в знак приветствия и, заключив Тонио в объятия, прижал к себе так крепко, что мальчик кожей почувствовал вздох Карло, прежде чем услышал его.

Но что он ожидал в нем увидеть? Злобу? Горечь? Иссушенную страсть, переросшую в коварство? Его лицо было таким открытым, что казалось бесхитростным отражением внутреннего тепла. Руки судорожно гладили волосы Тонио, а губы прижались к его лбу. В этих ласковых прикосновениях было нечто собственническое, и в тот миг, пока они не разжали объятий, Тонио испытал самое тайное и самое прекрасное облегчение.

– Ты здесь, – прошептал он.

И брат произнес, столь мягко, словно это был голос сердца, исходивший из его массивной груди:

– Тонио.

А всего через несколько минут раздался рев, сначала глухой, но постепенно усиливающийся, – рычание сквозь стиснутые зубы, стук кулака, снова и снова обрушивающегося на отцовский стол.

– Карло! – прошептала Катрина, с шелковым шуршанием возникшая за спиной Тонио, когда дверь открылась и выпустила его брата. Она откинула траурную вуаль. Лицо тетушки было полно печали.

Вокруг слышались негромкие голоса, шепот; синьор Леммо суетился и сновал туда и сюда. Катрина пошла за ним по коридору. А Марианна, вся в трауре, смотрела себе под ноги, уставившись в одну точку.

Но то и дело Тонио видел блеск четок, которые она перебирала, и блеск в ее глазах, когда она на мгновение поднимала взгляд.

Однако она никак не прореагировала, когда Карло вошел в комнату. А тот уголком глаза сразу заметил ее. Поклонился и произнес, глядя в пол:

– Синьора Трески.

Он был такой же, как на своих портретах, разве что кожа на солнце Леванта стала более смуглой. Руки брата с тыльной стороны покрывали черные волосы, и от него исходил пряный запах мускуса и специй.

А теперь, где-то, за еще одной закрытой дверью, Катрина упрашивала его о чем-то:

– Карло, Карло!

Наверху лестницы появился Беппо, за ним возвышался Алессандро.

Алессандро обнял Тонио за плечи. Они молча, медленно прошли в комнату Тонио. На секунду из-за стены донесся голос Катрины:

– Ты дома, понимаешь, ты дома, и ты еще молод, и везде вокруг тебя – жизнь…

Ответом был низкий, нечленораздельный рокот гнева, заглушающий ее голос.

Закрыв дверь, Алессандро снял свой синий плащ в каплях дождя. В больших задумчивых глазах певца читалось беспокойство.

– Итак, он уже здесь, – прошептал Алессандро.

– Алессандро, ты должен остаться, – умоляюще произнес Тонио. – Ты мне нужен под этой крышей еще четыре года, пока я не женюсь на Франческе Лизани. Все это прописано в завещании моего отца, в его указаниях опекунам. Но четыре года, Алессандро, я должен буду как-то жить с ними всеми…

Певец приложил палец к губам Тонио, словно был ангелом, ставящим последнюю печать в момент творения.

– Не ты должен будешь им противостоять, Тонио. А завещание твоего отца и те, кто должен его выполнять. Так, значит, Карло лишен наследства?

На последних словах его голос упал. Ведь если это так, то причиной было нечто совершенно ужасное. Такое могло произойти, только если Карло когда-либо намеренно поднимал на отца руку. А этого никогда не случалось.

– Собственность неделима, – пробормотал Тонио. – Но указания моего отца совершенно четкие. Я должен буду жениться. Большая часть средств пойдет на мое образование и обучение, а затем на покрытие всех расходов, необходимых мне как государственному деятелю. Карло достались жалкие гроши и совет посвятить себя благополучию моих детей…

• Предыдущая
• 25/144
• Следующая