Та сторона, где ветер - Крапивин Владислав Петрович - Страница 11

• Предыдущая
• 11/53
• Следующая

– Ну зачем ты…

Генка бросил у порога мокрую куртку.

– А то еще наляпаю у вас тут.

В комнате было светло. Даже казалось, что солнечно, потому что на полу играли яркие желтые блики. В углу, у двери, прижимался к стене кособокий большой шкаф с пятнистым зеркалом. Он словно стеснялся своего неказистого вида и старался быть в тени. Даже зеркало его почти не блестело. А еще было три разных стула, длинная облезлая кровать, узкий диван, почти такой же, как дома у Генки, и широкий стол с чертежной доской. Видно, тетка снабдила родственников мебелью, что похуже. Только чертежная доска была светлая и новая. Конечно, не теткина. А на полу, вдоль стен, стопками лежали книги.

Кроме того, Генка увидел дверь, а за ней белый бок маленькой печки. Там была, наверно, кухня. Странно, что вход в нее был через комнату.

Пока Генка осматривался, Владик вытащил из-за шкафа свернутую в трубку бумагу.

– Проверь. Гладкая? – Он с громким шелестом развернул лист. – Я ее не мочил. Просто утюгом прогладил через полотенце.

Бумага в самом деле оказалась гладкой.

– Хоть сейчас можно дранки наклеивать, – согласился Генка. – Есть они у тебя?

– Есть. – Он опять полез за шкаф. И вдруг остановился. – Гена, а как тот змей? Правда сбили его?

– Сбили, – небрежно сказал Генка. – Только все равно без толку. Мы вперед успели, подобрали.

– Я боялся, что он сам упал, – сказал Владик. И, помолчав, признался: – Не люблю, когда змей падает… У меня раньше падали.

– Но ведь тот… ну, последний… Он ведь хороший был, – пробормотал Генка. – Он же не сам…

– Сейчас они у меня получаются, – сказал Владик. – Только я долго сижу над ними… Ну ладно. Если сейчас начнем, к обеду кончим. Еще ведь рано, да?

– Куда торопиться-то? Все равно дождь. И откуда его принесло?

– Я еще вчера знал, что принесет, – сообщил Владик, вытаскивая дранки. – Думаешь, он надолго? Он скоро кончится, вот увидишь.

– Вчера знал? – удивился Генка. – И не сказал ничего.

Владик насторожился.

– Ты бы не обещал, что придешь, да?

– Ну вот… Чего это ты? – досадливо ответил Генка. – «Не обещал»! Из-за обещанья я, что ли, пришел?

– Я просто так… – негромко сказал Владик.

Генка, чтобы замять неловкий разговор, оглянулся: о чем бы спросить?

В углу, за диваном, он увидел большой черный футляр. Генка знал, что в таких футлярах носят баяны. Это, кстати, все, что он знал о баянах и вообще о музыке. Он был к ней равнодушен. Из всего, что за долгие столетия сочинили композиторы, Генка знал и любил две песни: «Эй, моряк, ты слишком долго плавал!..» и кубинский марш «Двадцать шестое июля».

Но сейчас надо было о чем-то заговорить, и Генка шагнул к баяну. Щелкнул по футляру и спросил:

– Твой инструмент?

Владик не ответил. Он стоял спиной к Генке, и в руках его громко шелестела бумага.

– Владик, твой баян? – переспросил Генка.

– Это аккордеон, – сказал Владик.

– Ну твой?

Владик толкнул за шкаф свернутую в трубку бумагу. Его узкие плечи как-то устало опустились.

– Ты как все, – почти шепотом сказал Владик. – Такой же.

Генка ничего не понял. Но почувствовал, что опять сказал что-то лишнее. Но что? И как ответить теперь?

Но Владик заговорил сам. Негромко, но с резкой, звенящей обидой:

– Про велосипед никто не спросит. Даже не верят. Удивляются, охают. А про эту штуку, – он безошибочно кивнул в сторону черного футляра, – каждому надо знать. «Твой?», «Учишься?», «Играешь?». А он и не мой! Это папа себе купил, а не мне. Думаешь, если… если человек ничего не видит, значит, ему только на гармошке играть, да? Думаешь, больше он ничего не может?

– Ничего я не думаю, – выдавил Генка и подумал, что хорошо бы сейчас оказаться далеко-далеко, если уж нельзя провалиться сквозь землю. Сколько раз говорил себе: «Не болтай лишнего!»

– Думаешь, очень мне нужна эта музыка… – повторил Владик.

Генка сморщился, как от боли:

– Да ничего я не думаю. Ну, просто спросил.

– Кроме музыки еще тысячи разных дел есть, – не оборачиваясь, проговорил Владик.

– Ты… ты как девчонка! – жалобно крикнул Генка. – Сам все выдумываешь, а потом обижаешься. Я же просто так спросил. Потому что здесь баян стоит. У любого бы спросил, если бы у него был баян. Хоть у кого! Понятно?

– Знаю я… – тихо сказал Владик.

И было непонятно, что он знает: то ли что сам виноват в этом споре, то ли что нельзя верить Генке. Но ведь Генка не врал!

Теперь они молчали. И чем дальше, тем хуже было молчать. Наконец Владик примирительно произнес:

– Понимаешь, обидно, когда все одно и то же…

– Я понимаю, – поспешно откликнулся Генка.

Владик подошел и стал рядом. Опустил голову и покусывал губы, словно не решался в чем-то признаться.

– Хочешь… я покажу… – с запинкой начал он, – одну вещь. Только надо лезть на чердак.

Генка готов был хоть к черту на рога, лишь бы скорее забылась Владькина неожиданная обида.

Он даже куртку не надел, когда выскочил вслед за Владиком под дождь.

Владик первый взобрался на крышу дома по скользким от дождя перекладинам лестницы. Видно было, что лазил он здесь не один раз. Генка даже отстал немного.

Светло-серый ребристый шифер блестел, как мокрая стиральная доска. Там, где плоская крыша пристройки переходила в скат главной крыши, прилепилось что-то вроде крошечного домика. Это был вход на чердак. А недалеко от него торчал железный прут с жестяным широким флажком.

«Флюгер», – понял Генка.

Владик согнулся и нырнул в темный квадрат чердачного входа. Пролез и Генка.

Сначала он увидел только темноту и смутные полосы деревянных балок.

– Вот… – с какой-то неловкостью в голосе начал Владик. – Здесь у меня… Понимаешь?

– Сейчас, – ответил Генка. Он ждал, когда глаза привыкнут к темноте.

Потом он догадался: шагнул в сторону от распахнутой дверцы – и стало светлее. «Бригантина», – чуть не сказал Генка.

Потому что в первую секунду чердак показался ему кораблем. Конечно, только в первую секунду. Никакой чердак с кораблем не сравнишь. Но все-таки что-то похожее было. Генка вспомнил старый фильм, где высокие волны качали с борта на борт тяжелый трехмачтовый парусник, в темном трюме плескалась вода, а на мостике капитан в промокшей треуголке кричал в медный рупор красивые испанские ругательства. Почему это вспомнилось Генке? Может быть, пасмурный свет дождливого дня был похож на свет киноэкрана, а толстые балки чердачных перекрытий напоминали корабельные ребра – шпангоуты. Может быть, потому, что посвистывал и звенел влажный ветер. А самое главное – то, что на одной из поперечных балок блестели медью и никелем приборы.

Генка еще не разглядел, что это за приборы. Он видел только белые циферблаты и тонкие усики стрелок. И там же, на гвозде, вколоченном в балку, висела фуражка. Обыкновенная мальчишечья фуражка. Значит, Владькина. Висела она здесь как-то по-домашнему, словно в коридоре на вешалке. И Генка понял, что Владик бывает здесь часто, очень часто.

Может быть, Владик играет в корабль? Генка еще не очень понимал, в чем тут дело. Но он знал, что бывают игры, которые не просто игры, а связаны с чем-то важным. С какой-то мечтой или тайной. Он уважал такие тайны и знал, что нельзя их задевать ни любопытством, ни самой легкой шуткой.

Генка шагнул к приборам.

– Здoрово устроено, – заметил он.

Слева висел будильник. Обыкновенный будильник, только без стекла. И цифры были не нарисованные, а выпуклые, вырезанные из картона.

– Знаешь, какой он точный! – сказал Владик. – За десять дней всего на полминуты убегает.

Справа поблескивал стрелками круглый барометр-анероид. Генка знал, что это за штука, – видел у Шурика. Когда хотели поскорее узнать, какая будет погода, стукали по стеклу ногтем и смотрели, куда дернется стрелка. Генка и сейчас хотел щелкнуть, но спохватился: как и на будильнике, здесь не было стекла. Медная стрелка-указатель торчала прямо вверх. Ее острый конец разделил пополам слово «переменно» и стоял на числе 76.

• Предыдущая
• 11/53
• Следующая