Гегель. Биография - Д'Онт Жак - Страница 1

Перед нами новый Гегель, совсем не такой, каким мы его привыкли видеть. В конце XX века на многие вещи смотришь иначе, ранее неизвестные или недооцененные документы проливают на них дополнительный свет.

Рассказывая жизнь Гегеля, приходится, конечно же, опираться на труды первых биографов, в особенности, на биографию Гегеля, опубликованную Карлом Розенкранцем в 1844 г. Часто только благодаря этому биографу мы располагаем сведениями о том или ином факте, и, судя по всему, его свидетельства, как правило, надежны и честны. Но Розенкранц знал о Гегеле не все, а рассказал еще того меньше.

Замечено, что Гегель склонен был умалчивать, с большим или меньшим успехом, смотря по обстоятельствам, о самых разных сторонах своей жизни, деятельности, мышления. Так это было в делах семьи, вопросах религии, политики, философии… Последователи философа и его враги, руководствуясь собственными соображениями, дружно сошлись в решении навалить на эти лакуны плиту забвения.

Пришло время заново открыть Гегеля. Кое в чем историю его жизни биографы передали неверно. Речь идет о корректировке искажений или, скажем так, о попытке их корректировки. Особое внимание — с риском увлечься перестановкой акцентов — здесь будет уделено тому, чем пренебрегли, то ли по неведению, то ли умышленно, другие. Меньше места и времени мы посвятим, хотя и об этом тоже будет говориться, вещам общеизвестным и всеми признанным.

Не ищите наивности в жизни и в мыслях великого философа. Гляди в оба, читатель! Эта книга не исчерпает вопросов, поставленных судьбой такого человека. Она всего лишь хочет открыть новые перспективы, разобраться с которыми предстоит будущим исследователям. Досье Гегеля, ныне снова с трепетом открываемое, никогда не захлопнется окончательно. Но, невзирая на очевидные пробелы и, возможно, кое — какие ошибки в деталях, автор надеется воссоздать здесь образ Гегеля, беспокоящий и раздражающий, живой.

В скобках помещены аббревиатуры заглавий наиболее часто цитируемых произведений вместе с указанием страницы (С, В, R, D, B. S.). Например, (D 383).

Сноски отсылают к примечаниям в конце тома.

Аббревиатуры

(В¹), (В²), (В³), (В⁴) соответствуют четырем томам Briefe von und an Hegel (Письма от Гегеля и Гегелю) изд. Johannes Hoffmeistern Rolf Flechsig, Hamburg, Meiner, 1952–1960.

Эти тексты цитируются чаще всего во французском переводе Жана Каррера: Correspondance de Hegel (Paris, Gallimard). Каррер не перевел IV том Писем (Briefe), но дополнил несколькими документами том III «Переписки» (Correspondance): (С¹) том 1,2–е изд., 1962; (С²) том II, 2–е изд., 1963; (С³) том III, 2–е изд., 1967.

(R) Karl Rosenkranz. Georg Wilhelm Friedrich Hegel’s Leben (Жизнь Гегеля). Berlin: Duncker und Humblot, 1844.566 S.

(D) Dokumente zu Hegel’s Entwicklung (Документы, относящиеся к эволюции Гегеля), опубликованные Йоханнесом Хоффмайстером, Stuttgart, Fromman, 1936.

(B. S.) Berliner Schriften (Берлинские сочинения), изданные Йоханнесом Хоффмайстером, Hambourg, Meiner, 1956.

Небольшие изменения в цитируемых переводах отмечены указанием mod в ссылке. Например: (С³ 47 mod).

Поясняющие добавления к тексту оригинала помещены в квадратные скобки: […].

У Гегеля все шиворот — навыворот. «Конец, — говорит он, — только потому и конец, что он одновременно начало».

И правда, когда знаешь, как он умер, глубже схватываешь смысл этой жизни. Лучше, стало быть, начать со смерти. В похоронах Гегеля много загадочного. Большинство его современников не заметили странностей или, во всяком случае, предпочли о них не распространяться. Только некоторые близкие были в состоянии пролить на эти странности свет, пусть неполный.

Торжественная церемония происходила 16 ноября 1831 г. Гегель умер за два дня до этого. Вдова и двое законных сыновей следовали за катафалком, запряженным четверкой лошадей, за ними огромная толпа преподавателей и студентов.

Все эти облаченные в траурные одежды люди понимали, кого они предают земле, представляли себе богатство и масштабность гегелевского учения. Они знали наперед, что ему суждена слава на века. Им было ясно, как велика эта внезапная утрата для Берлинского университета, для немецкой философии, для Пруссии, даже если не всегда отдавали себе отчет в том, что с Гегелем классическая философия достигла вершины, которую отныне предстоит всего лишь наново покорять. Гегель, согласно одному из его из — любленных выражений, «составлял целую эпоху», и они хоронили эпоху.

Кое‑кто из них приходил к нему каждый день и теперь вспоминал о его добродушии, простоте, точности суждений, вкусе к беседе. При том им было невдомек, что за внешностью еще вполне бодрого и простосердечного человека прячутся черты характера, тянется след событий и поступков, каковые — узнай они о них — сильно бы их удивили. Каждый из них удержал в памяти лишь какую‑то частицу образа и лишь какой‑то кусочек прошлого.

Все они были потрясены. Весть о смерти Гегеля облетела Берлин с поразительной, если учесть обстоятельства, быстротой. Эпидемия холеры только что пошла на убыль, но все еще собирала обильный урожай. Люди, во всяком случае, те, кто не побоялся остаться в столице, старались не выходить из дому и не встречаться с друзьями.

Чтобы избежать опасности, семья Гегеля, как и многие другие, поначалу укрылась на лето в деревне. Вернувшись осенью, Гегель возобновил свои занятия и все, казалось, идет хорошо. Однажды воскресным утром он занемог, и назначенные на этот день встречи с друзьями были отменены. Ему становилось хуже, позвали врачей, которые поначалу обнадежили: это не холера. Вскоре они переменили мнение и поставили страшный диагноз, сделав назначения, которые ныне выглядят смехотворными. В ночь на третий день больной умер, без мучений, словно заснул.

Правда ли, что Гегель умер от холеры? Обстоятельства его кончины и погребения нам известны только из рассказа вдовы, содержащегося в письме к сестре Гегеля, отправленном сразу после событий (R 422–424). Еще первый биограф Гегеля, Розенкранц, выписал из него лишь то, что, по его мнению, «принадлежит всем», воспроизведя, таким образом, письмо в урезанном виде. Ущерб от этого кромсания был достаточно велик: хотелось бы знать, что именно мадам Гегель стремилась скрыть от «всех».

Если бы письмо затерялось, мы бы вообще ничего не знали об этих событиях или почти ничего. Описав их, вдова философа спрашивает свояченицу: «Скажи мне, есть ли тут, по — твоему, хоть один признак холеры?». Она явно сомневается в диагнозе: «Врачи нашли у него холеру, точнее, одну из ее разновидностей, поражающую изнутри, очень быстро и без внешних симптомов. А что там у него внутри, они не видели».

Если не видел своими глазами, имеешь ли право свидетельствовать?

Ведь в иных случаях объявление о том, что больной умер от холеры, оказывалось удобным, поскольку не вызывало подозрений. Оно позволяло быстро отделаться от трупа: ночью без провожающих трупы грузили на подводу и сваливали в общую могилу на особом кладбище; тогда в ходу было выражение, приобретшее позже еще более зловещий оттенок — bei Nacht und Nebel… В ночи и тумане.

Холера «без явных симптомов»… Этого задним числом не оспоришь, зато думать можно все что угодно. Как бы то ни было, но даже в смерти Гегель остался верен скрытым чертам своей натуры — двойственности и нерешительности. У него были верные друзья, в том числе из высших государственных сфер, среди столь любимого им прусского чиновничества, — и, прежде всего, это господин советник Шульц, которого госпожа Гегель, вполне сохраняя присутствие духа, вовремя велела позвать, и он оставался рядом с ней все это время.