Белые врата (СИ) - Волкова Дарья - Страница 30

• Предыдущая
• 30/42
• Следующая

Артем отталкивается, и белая снежная пелена заключает его в свои мягкие объятья.

Снег, легкий, пушистый, принимает его, несет вперед, вниз. Он погружается в снег, иногда он ему почти по пояс, но широченные лыжи вывозят, он не проваливается, а плывет, то заныривая поглубже, то поднимаясь на поверхность. Потоки снега переливаются через плечи, он как будто двигается внутри, в толще снега. И возникает ощущение, которое не в состоянии подарить ничто больше. Ощущение полета.

Он не видит ничего, да и не на что смотреть. Он видит снег, чувствует снег, бьющий в лицо, даже дышит снегом. Ничего нет вокруг, кроме снега, скорости и адреналина – от скорости и ощущения полнейшего одиночества. Только он, снег и гора. В этот момент ему не нужен никто.

Он даже не понял, как оказался внизу. Шел вверх долго и тяжело, а слетел в одно мгновение. Один краткий миг непередаваемого кайфа – и вот он уже внизу. Еще!

Осилил он еще только один подъем – на большее не хватило сил даже такому тренированному организму, как у Артема. Слишком много было снега. Лететь по нему вниз было волшебно, а вот переть вверх с рюкзаком – тяжко. А с другой стороны – завтра будет день. И послезавтра. Горы и снег от него никуда не денутся.

Вымотался он так, что даже ужинать не стал. Вещи на просушку, тело в душ, банку пива из холодильника, которая так и осталась недопитой на прикроватной тумбочке. Литвин попросту отключился.

Зато наутро встал рано безо всякого будильника. За окном по-прежнему пасмурно, ветрено и снежно. А ему нравится такая погода. Плотный завтрак, не забыть термос с чаем, фляжку с коньяком. Подумал и решил угостить сегодня Буяна шоколадом. Да-да, он дал «снежному хозяину» имя – Буян. Совершенно не французское имя, но Литвину оно отчего-то кажется правильным. Для него и Арлетт – то Аленка, то Алька. Причем ей нравится, как он ее называет. Будем надеяться, понравится и Буяну.

Он шагал по совершенно пустынным улицам полутемного городка. Плечи немного непривычно оттягивал новый рюкзак с пристегнутыми лыжами. В этот момент казалось, что он один живой во всем Тине. Даже немногочисленные светящиеся окна и силуэты в них не мешали этому ощущению. Как будто там, в стеклянных витринах окон – манекены, не люди.

Подъем наверх занял у него четыре часа, но поднялся он значительно выше, чем накануне. Погода сегодня – копия вчерашней. Однако организм уже привык, и как-то, по тонким неуловимым нюансам почти безошибочно определяет, что в этом белом мельтешащем – верх, а что – низ. Вот туда, где «низ», и будем садиться.

Открывает рюкзак, достает припасы.

– Буян, конфеты шоколадные будешь? С коньяком, между прочим!

Легкий порыв ветра со снегом, прямо в лицо. Не хлестко, а нежно, почти ласково. Надо полагать, это «да»? И на Буяна откликается, и конфеты любит. Какой сговорчивый дух…

Артем разворачивает пару конфет, блестящие фантики в карман, бросает конфеты в сторону, темные пятнышки мгновенно исчезают в снегу.

– Приятного аппетита, – вполголоса говорит Артем. Отвинчивает крышку у фляжки, отпивает. Вокруг ни черта не видно, кроме белого в разных вариациях – белого плотного, белого полупрозрачного, белого в завихрениях. Но нет ни чувства страха, ни чувства одиночества. Как будто… кто-то есть тут с ним. Такое чувство у Артема впервые, и оно ему нравится. Один… и все-таки не один.

Отпивает еще коньяку. Выплескивает щедро на снег.

– Угощайся, Буян. В конфетах мало, поди…

Вокруг него потихоньку посвистывает ветер. Судя по всему, Буян занят конфетами. Последний глоток. И, неожиданно для самого себя:

– Ваше здоровье, Бертран.

Да уж, это очень оригинально, если не сказать – странно: выпивать за здоровье давно умершего человека, да еще разговаривать с ним при этом. Равно как и беседовать с духом горы, впрочем.

Всякий, кто услышит о таком, сочтет его сумасшедшим. Но Артем не собирается никому рассказывать об этом. А у него самого абсолютная уверенность, что он все делает правильно. Его не покидает чувство полнейшей гармонии с окружающей белой действительностью и умиротворенности ею.

Мягкий порыв снега в спину будто подталкивает его – чего, дескать, расселся? Давай, катись, снег тебя ждет.

Вниз он слетел, как на крыльях. А внизу крылья ему самым натуральным образом обломали.

Его ждут. Трое мрачного вида месье, всем своим обликом демонстрирующие крайнюю степень недовольства, даже неприязни. Литвинскому емко и доходчиво объясняют, так, что он, несмотря на свое отнюдь неидеальное знание французского, с первого раз понимает, что если его еще раз увидят с лыжами возле горы… если он, недоумок, вздумает еще хоть раз подняться и скатиться… у него отберут и сломают лыжи.

Это местные спасатели. Злые, невысыпающиеся, издерганные постоянными срочными вызовами. Увидев вчера следы подъема и спуска, они устроили засаду. Чтобы посмотреть на того идиота, который в такой ситуации решился… Чего тебе дома не сидится, парень? Ищешь неприятностей себе и нам на голову? Хочешь, чтобы тебя засыпало? Курорт закрыт, спуски по трассам и вне трасс официально запрещены. Есть желание получить крупный штраф и направление на общественные работы?!

Артем пытается объяснить. Что он не просто турист. Что он почти свой – опытный, тертый, знающий. Да вот же, смотрите – лавинный датчик, лопата, щуп, веревка. Артем хочет сказать, что он понимает, где спускаться можно, а где – нельзя. Что с ним ничего не случиться, и проблем он не доставит, И что…

Было ли тому виной его далекое от идеального знание французского, не совсем безупречное произношение или что иное… Но слушать его не стали. А сурово предупредили, что еще раз попадется с лыжами им на глаза – сломают не только лыжи, пожалуй, а и ноги выдернут. А вместо них лыжи воткнут. По крайней мере, Артем их так понял. Оглядев троих здоровенных злющих мужиков, с красными от недосыпания глазами и небритыми рожами, понял – настроены они решительно, и у них есть все шансы на исполнение своей угрозы. Если он даст им повод.

Да и в общем-то, по трезвому рассуждению, правы они были.

Один день он потратил на генеральную уборку – на что только не сподвигнет нормального мужика полнейшая бездеятельность. Даже ванную вычистил до блеска. Вечером вознаградил себя за трудовой подвиг бутылкой коньяка. Но пить в одиночку оказалось как-то совсем неинтересно. Разве что фото Бертрана взять себе в собутыльники. Хотя, нет, это уже перебор.

На второй день взялся за лопату. За несколько часов откопал шале ниже уровня окон, расчистил широкую дорожку к входной двери. Интересно, надолго ли хватит результатов его трудов? Сам он в итоге своего «лопатного подвига» упахался почти так же, как на пешем подъеме день назад. Даже алкогольное снотворное не понадобилось – отрубился, что называется, без задних ног.

Они шагают по леднику. Первым идет Бруно, потом Гаспар. Следом за ним братья-зайцы и Коко. Он идет традиционно последним, а впереди – Арлетт.

Солнце в зените, они идут, не отбрасывая тени. Справа чернеет морена, слева вдали – остроконечные пики. А вокруг них – огромное, белее белого, переливающееся огнями света, отраженного в снеге, поле ледника. Красиво. Слишком красиво. Смертельно красиво.

Они идут по полю трещин. Тем и коварен ледник – в текущем сезоне трещина здесь, в этом месте, в следующем году она закрылась, и открылась в другом. Бесполезно запоминать, отмечать, составлять карты. Через год вся эта информация не будет иметь ни малейшей практической ценности. Никакой уверенности, никакого постоянства. Сердце красавицы склонно к измене. В том числе и белоснежной ледяной красавицы.

Тропа натоптана, она проходит через мостики над трещинами. Но стопроцентной гарантии эти ненадежные снежные переправы над невидимыми разрывами в теле ледника не дают. И Литвин собран, как и всегда. Даже больше – нервы натянуты до звона в ушах.

• Предыдущая
• 30/42
• Следующая