Бесовские времена (СИ) - Михайлова Ольга Николаевна - Страница 62

— Третий? Не пугай меня, Бениамино… я не вижу его…

Ди Бертацци снова вздохнул, но промолчал.

Между тем герцог, откровенно радовавшийся отъезду супруги, отношения с которой были у него весьма сложными, сообщил приближенным, что подготовка к турниру почти завершена. Он хотел порадовать этим развлечением Гонзага, но тот спешил в Рим, теперь же турнир был приурочен к Троице. Так как места в городе не хватало, турниры уже много лет проводились на Тутовой поляне, куда брали с собой походные шатры, предпочитая их простор тесноте городских постоялых дворов. Каждый стремился роскошью своего выезда затмить всех остальных, к месту проведения турнира стекались реки повозок из соседних сёл и замков, устраивая ярмарку съестных припасов, одежды, оружия и доспехов.

— Ты участвуешь, Грациано? — спросил шута герцог.

Чума кивнул. Его герб был выставлен для участия одним из первых.

— Но учти, Чума, — смеясь, бросил ему герцог, — если ты позволишь себе на турнире эскапады в адрес дам…

Шут покачал головой и, кривляясь, проронил.

— Клянусь верой, жизнью и честью, мой повелитель, что не стану никого умышленно поражать острием меча или бить ниже пояса, не прикоснусь к тому, чей шлем упал, и не скажу ни об одной даме или девице… правды, и да простит мне грех лжи мой духовник… — тут Грандони помрачнел и умолк.

Он вспомнил, что на прошлом турнире Джезуальдо Белончини осмелился вякнуть ему, что, хоть он дворянин и рыцарь, но его низкое шутовское ремесло не дает ему права участвовать в боях наравне с аристократами. Сказано это было по окончании ристалища, и Песте, забрав приз, вполголоса проронил тогда обещание на следующем турнире стукнуть Белончини затупленным мечом плашмя по лысой макушке. Сказал он это, положим, просто отводя душу, пошутил, но вот — кто-то опередил его. И был серьёзен.

Герцог между тем сообщил Аурелиано Портофино, только что отслужившего мессу за удачное паломничество герцогинь, что епископ Нардуччи просил и его присутствовать на турнире. Инквизитор кивнул. Хотя церковь много посодействовала изменению турнирных схваток, превратив смертельные поединки в театральные представления, запретить их совсем не могла, да и не хотела: мужская удаль должна где-то показывать себя, пусть же делает это на публике, а не на дуэльных единоборствах по кустам.

Девицы восторженно зашептались. Турнир был не только ристалищем рыцарской доблести, но и показом последней моды. Каждая фрейлина сочла бы себя обесчещенной, не появись она перед мужчинами в ложе в новом платье. Синьора Бартолини обратилась к мессиру Ладзаро Альмереджи с вопросом, чьи цвета он наденет на турнире? Главный лесничий побледнел при мысли, что придётся натянуть на себя цвета этой потаскушки, но тут же и воспрянул духом, сообщив красавице, что на нём будет её любимый цвет. Он и забыл, что заказал новый плащ, совпавший с зеленым полем на гербе Бартолини. Синьора Франческа зарделась, как маков цвет, а синьорина Гаэтана Фаттинанти окинула мессира Альмереджи взглядом презрительным и неприязненным.

Четыре дня, оставшиеся до турнира, были посвящены шитью, разговорам, сплетням, обетам и зарокам. Чума примерил новый плащ и берет, доставленные от портного, и Портофино, насмешливо оглядев его, изволил заметить, что он хорош на загляденье. Грациано попросил его подождать с похвалами, пока не увидит его на Люциано. Лелио кивнул и отправил в рот кусочек молодой косули — трофея герцога, ногу от которой Чума просто утащил с кухни, воспользовавшись добрыми чувствами к себе Инноченцо Бонелло, пообещавшего не заметить пропажи. Он же снабдил Чуму необходимыми специями и маринадом, и дружки потратили два часа на колдовство у каминной сковороды. Лелио, Бог весть почему, категорически возражал против сельдерея, Песте согласился, но попросил дружка не мельтешить под ногами и, добавив моркови, репчатого лука, корень петрушки, лавровый лист, зубок толченого чеснока, поперчил, полил мясо разогретым сливочным маслом, посолил, и спустя час влил в сковороду полбутыли красного сухого вина. Чума деятельно тушил мясо в сковороде, а инквизитор молился за успех его усилий.

Блюдо вышло великолепным. Чума тоже ел за двоих, ведь предстоял турнир. Про убийства в эти дни все как-то забыли.

И вот в пятницу, седьмого июня, на устроенном заранее возвышении епископ Нардуччи вместе с Аурелиано Портофино и Флавио Соларентани отслужил торжественную мессу. С благословения Божия начинается всякое Божье дело, провозгласил епископ, и турнир начался.

Мессир Альмереджи, приехавший раньше других, заметил вдруг за спиной герцога девицу с распущенными волосами в роскошном платье цвета заходящего солнца. Обрамленное темными волосами лицо, узкое и иконописное, было необычайно красивым. Ладзаро, почти не дыша, несколько минут пожирал красотку глазами, оглядывая свежую грудь и величественную осанку, представляя её в своей постели и недоумевая, откуда она взялась? Есть же женщины, подумать только, а он всё по клоакам шляется, промелькнула в его голове похмельная мысль. Тут он вздрогнул и чуть не сплюнул от злости. Девица в алом платье оказалась ненавистной Гаэтаной ди Фаттинанти.

Он никогда не видел её с распущенными волосами, вот и не узнал.

Дамы же жадно и похотливо рассматривали участников турнира. Три качества ценили они в мужчинах. Рыцарь должен был отличаться красотой, обладать силой и происходить из хорошего рода. Последнему качеству удовлетворяли все, ибо были выходцами из благородных семей, многие были сильны, ибо только ношение доспехов, весом около ста фунтов, неимоверно развивало мощь торса и рук, но далеко не каждый мог похвастаться благообразием…

В самом начале, на выезде участников, возникло легкое замешательство, вызванное тайной завистью и восхищением.

На ристалище на жеребце, стати которого произвели впечатление даже на герцога Франческо Марию, появился мессир Грациано ди Грандони. Все несколько минут не могли вымолвить ни слова, завистливо озирая вороного красавца-коня, чьи грива и шерсть отдавали на свету лаковым лиловым отливом, а стати были божественны. Но как бы ни хотелось придворным зубоскалам пустить в ход известную остроту о том, сколь досадно видеть, что такой великолепный конь так мало подходит своему седоку — сказать это оснований не было. Мессир Грандони в белой шелковой рубашке, в новом дублете, лиловом плаще и лиловом берете с белым пером выглядел древним паладином, и как ни мало любили этого дворянина дамы, они вынуждены были со вздохом признать его красивейшим из рыцарей. Кто мог бы с ним сравниться?

Но Бенедетта Лукка была уверена, что мессир Адриано Леричи гораздо более приятен, Глория Валерани заметила Дианоре, что мессир Альмереджи, если бы не был с похмелья, тоже мог бы поспорить с ним красотой. Недурен был и мессир Альбани в новом синем дублете, молодые камергеры тоже держались в седле с достоинством.

Арена была обнесена прочной деревянной оградой с трибунами и ложами для наиболее знатных зрителей и тех прекрасных дам, которым выпала честь преподнести победителю турнира награду.

Хор певчих звенел хрустальными голосами:

Здесь произошла ещё одна заминка. Герцог, как шептали вездесущие сплетники, по просьбе епископа Нардуччи выбрал его племянницу Камиллу Монтеорфано, а также Гаэтану Фаттинанти и Бенедетту Лукку хозяйками турнира, и когда они появились на возвышении, для них предназначенном, все умолкли. Синьорина Лукка была в платье цвета белой чайной розы, Гаэтана — в сияющем розово-алом, а Камилла Монтеорфано — в темно-лиловом, отороченном аметистовой отделкой. Девицы прекрасно смотрелись вместе, и тут всеми был отмечен тот странный факт, что дублет мессира Грандони… тоже тёмно-лиловый. Дамы зашептались, синьорина Монтеорфано с удивлением посмотрела на Грациано Грандони. Сам он почесал левую бровь.