Игры Черта (СИ) - Никитина Елена Викторовна - Страница 15

Когда упаковывали в мешки несколько трупов, а на месте аварии работала бригада «Скорой помощи», я начала понимать, что каким-то чудом не только выжила, но осталась без серьезных травм. Единственная из двенадцати пассажиров.

В поднявшемся рокоте невозможно было разобрать отдельных слов, сплошной поток выкриков и бессвязных фраз. Дорогу оцепили, место обнесли красной лентой. Бдительные милиционеры строго выдерживали дистанцию, коротко отвечая на вопросы прохожих, но не позволяли приближаться к месту аварии.

— С вами хотят поговорить, — произнесла медсестра и наклеила пластырь на мою скулу.

— Кто? — это мой голос? — Гаишники?

— Нет. Следователь.

Я попыталась покачать головой, но вышел нечеткий кивок. Нет-нет. Этого я не смогу отвечать на вопросы, вспоминая детали, о которых хочется забыть.

— Не могу.

— Придется, — вздохнула женщина. — Вы — единственный уцелевший пассажир.

Я даже не повернула голову в сторону мужчины, официальным тоном представившегося Николаем Васильевичем Приходько. Старший следователь прокуратуры.

Он что-то говорил об аварии, спрашивал: с какой скоростью ехала «Газель»; что, по моему мнению, могло послужить причиной аварии и еще много чего. Но ни одного вразумительного ответа так и не получил.

— Послушаете… — Николай Васильевич запнулся.

— Ангелина, — машинально подсказала я.

— Послушайте, Ангелина, я понимаю, что происшествие вас потрясло, но дело очень серьезное. Погибло семь человек, трое в реанимации, среди них семилетний ребенок.

А я уже думала, что хуже ничего не может быть. Собрав оставшиеся силы, я подняла голову и в упор посмотрела на следователя. Мужчина средних лет, с заметно округлившимся животиком, приглаживая редкие волосы, вздохнул с видимым облегчением.

— Давайте еще раз сначала. Что вы видели?

— Это обязательно делать прямо сейчас? — пискнула я.

Приходько задумчиво постучал указательным пальцем по пухлому подбородку, и покачал головой. Как же я должно быть кошмарно выгляжу, если он так быстро соглашается.

— Хорошо. Надеюсь, завтра вы будете чувствовать себя лучше, — он достал из портмоне и протянул мне лист. — Если захотите сегодня пообщаться, позвоните, пожалуйста.

Взяв его, я кивнула.

Да, в такой момент, когда я еще не смогла понять, что именно меня переполняет: шок, ведь мне пришлось наблюдать как, столько человек лишается жизней; или торжество — я осталась жива; рядом со мной не оказалась ни одного близкого человека.

Приходько уже стоял в стороне, переговариваясь со свидетелями аварии. Он изредка посматривал в мою сторону, и взгляд его становился задумчивым и слегка удивленным.

В этом аду, где бегают встревоженные врачи и дотошные менты, задающие слишком много вопросов, среди ревущих родственников, потерявших своих близких, мое присутствие казалось богохульством. И многие бросали на меня тревожные болезненные взгляды, словно я несправедливо занимаю чужое место. Здесь среди покалеченных людей, глядя на целлофановые, мешки прикрывающие трупы!

Поднявшись, я побрела вперед. Направление не важно, главное двигаться, идти, что-то делать.

Что чувствует человек, который уцелел в чудовищной аварии, идущий в неизвестном направлении, не способный здраво мыслить после потрясения? Отчуждение.

За кратчайшие сроки, я избежала смерти, нашла две работы и получила в подарок квартиру. Однако, вместо радости, появилось смутное и до конца не обозначившееся подозрение, что я близка к открытию, которое перевернет мою жизнь. Я потрясла головой, разгоняя туман мрачных предчувствий. Я бы многое отдала лишь бы вернуть то, что было у меня еще неделю назад — Стаса и спокойствие.

— Аля, — позвала я, как только вошла в квартиру.

Что, черт возьми, происходит в моей жизни?! Смахнув упавшие на лицо волосы, я бросилась прямо по коридору к комнате Алевтины. Дверь была приоткрыта, и сквозь узкую щелку лился приглушенный свет.

— Аля. Мне нужно с тобой поговорить.

Ровный свет не нарушали движения или тени. Испытывая неловкость, я толкнула дверь, и она с тихим стоном отворилась, передо мной раскинулась пустая комната.

Отлично! Прикусив ноготь на большом пальце, я взялась за ручку, чтобы закрыть дверь, но взгляд зацепился за большое зеркало, висящее на стене. Точно такое же, как и в моей комнате. Это единственное сходство интерьера комнат. Мысли отдавались эхом в полной тишине. Поспешно закрыв комнату, я пошла к себе.

Ключ втиснулся в замочную скважину, два поворота и…

Слышится тихий звук, словно тапки шуршат по ковру, прямо от двери, за которой я притихла, к зеркалу. Затаив дыхание, делаю осторожный шаг в комнату, но дверь закрыть не решаюсь.

Ритмичный шелест продолжается, и неожиданно для себя, шепчу:

— Кто здесь? — Спрашиваю, умом понимая, что здесь никого быть не может. Ключи от комнаты только у меня и… — Моранна? Это вы?

Тишину нарушает только мерное тиканье часов и городской шум, проникающий сквозь открытую форточку.

Постояв еще минуты две, тщательно прислушиваясь к звукам, провожу рукой по стене. Нащупываю выключатель, включаю свет.

И замираю, пронзенная уколом, бессмысленным, тревожным.

В комнате я нахожусь одна, но явственно ощущаю чей-то взгляд…

Слышу тихое перешептывание нескольких голосов. Испуганно обернувшись, я отчаянно напрягаю зрение, вглядываюсь в комнату. В ярком свете призывно мерцает зеркало.

В отражении вижу все четко, ясно и определенно. Грудь неистово вздымается, большие настороженные глаза, с красными капиллярами на белках, бледная кожа с крошечными впадинами пор, пухлые губы со складочками в уголках. Вокруг меня пляшут пылинки… И запах. Все тот же солено-горький, с привкусом ржавчины.

Когда я втягиваю носом знакомый аромат, которым стремительно пропитывается воздух, пробуждается желание броситься наутек. Но я не успеваю этого сделать. Зеркало начинает оживать, мое отражение растворяется, пока не исчезает совсем.

Я знаю, что вот-вот появится мост, и меня с непреодолимой тягой понесет по деревянным палицам, но это происходит, как и в прошлый раз — внезапно.

Медленно Калинов Мост пронизывает воздух, приближаясь к моим ногам. Сандал обтягивает тело, воздух за спиной уплотняется, приглашая меня сделать первый шаг.

Тревога не позволяет ногам передвигаться быстро. Я постоянно останавливаюсь, сжимаясь от предчувствия, но упрямо иду вперед, к воронке, которая постепенно ускоряет вращение. Не успеваю закрыть глаза, как чудовищная сила сворачиваемой в спираль пустоты, впитывает меня без остатка.

Я словно ныряю в мыльный пузырь и с громким чпоком выныриваю с другой стороны, оказываясь в комнате с тремя зеркалами, но завешано только два из них.

Бросаю робкий взгляд на отражение. Вижу себя перепуганную с широко распахнутыми карими глазами.

Со второго зеркала занавеска падает до того, как взгляд касается ее. В отражении вижу больничную палату и себя…

В веренице потускневших от времени воспоминаний, было одно самое страшное, то самое, которое я глубоко спрятала шесть лет назад.

В тишине стонут страх и неуверенность. Эти чувства обступают меня, как большое плотное облако, заставляют вспомнить все, потому что когда-то звучали в моей душе.

Помню уверенность, наполнявшую меня, первый ответственный шаг, сделанный мной самостоятельно, первый осознанный выбор, первый кирпичик, заложенный в фундамент моей жизни.

Это выражает лицо, светится в глазах семнадцатилетней девчонки, решившейся на по-взрослому взвешенный шаг.

Помню, не спала две ночи, прорыдала в подушку, стараясь приглушить отчаянные всхлипы. Никто не должен знать. Никто. Даже тетка, у которой я взяла деньги, ни о чем не подозревала.

Та семнадцатилетняя Лина и появилась в зеркале. Холодный взгляд, ни тени колебания, ни в движениях, ни в словах:

— Сколько будет длиться эта… операция?