Розы в снегу - Кох Урсула - Страница 26

— Пойдемте, — говорит она коротко и берет младшего мальчика за руку. — Сначала мыться. Первым делом Грета вас основательно выскоблит. Затем на кухню — вам надо хорошенько поесть. А потом я покажу вам вашу комнату.

Вечером, укладываясь в постель, Лютер говорит:

— Прости меня, Кэте.

— За что я должна прощать вас, герр доктор?

— Я подумал… когда узнал, что после смерти профессора и его жены осталось четверо сирот… я побоялся…

— Чего ты испугался, Мартинус? Что твоя жена оставит несчастных умирать с голоду? Ты об этом подумал?

— Нет, Кэте, но я все же боялся, что ты…

— Ах, если б у меня был клочок земли!

— Кэте, да у тебя и так много огородов!

— Да, огороды, огородики, сады и садики — один раз повернулась, и весь урожай в руке! Мне нужен большой земельный надел, Мартинус, поле, по которому гуляет ветер. И лошади — это поле обрабатывать. Ты всю жизнь провел в четырех стенах…

— Кэте, это слишком! Ведь у тебя на попечении целый монастырь!

— Монастырь, полный голодных ртов! Теперь еще четверо приемных детей и… и скоро… у нас появится еще один ребенок.

— Нет, Кэте!

Лютер садится в кровати, прямой как свеча.

— Я не хотел этого! Это грешная плоть моя… О, несчастный я человек!

— Оставь в покое свою грешную плоть. Я твоя жена. И еще не так стара, чтобы не родить дитя. Не одна женщина в сорок лет родила здорового ребенка.

Со стоном откидывается Лютер на подушки.

— Мне надо было сдерживать себя… Другим я проповедую воздержание, а сам… Я пожилой мужчина и был уже так близок к смерти. Ты ведь знаешь: я простился с вами и был бы доволен своей участью…

— Но Господь возродил вас для жизни, герр доктор, мне и детям на радость. Подумайте о том, сколько лет было Аврааму.

— Да, Кэте, возражая мне, ты цитируешь Библию. Увы мне, человеку, позволившему женщинам читать Писание! Твой пример с Авраамом в данном случае неуместен. Но ребенок ни при чем. Примем его с благодарностью на руки наши, как и всех до него. А теперь спи, Кэте, и молись, чтобы нечистый оставил меня в покое нынешней ночью. Днем — люди, ночью — лукавый. Как душе это вынести! О, Господи, Иисусе Христе!

И с этими словами Лютер задувает свечу. Скрипит кровать, и спустя короткое время он уже дышит спокойно и ровно. А Катарина думает о том, что больше свиней при всем желании в свинарнике не поместится.

***

Жар горячими волнами пробегает по телу Кэте. Кажется, от него вот-вот лопнет голова.

Словно сквозь стену слышит она недовольный голос Августина:

— Несите свежие полотенца! И чашку горячей воды — быстро!

Хлопают двери. Кто-то бегом спускается, а потом поднимается по лестнице. Боль разрывает ее, отступает и накатывает вновь. Она кричит: «Нет!» Ей гладят руку, кладут что-то холодное на лоб. Неистовая боль заставляет ее стонать и метаться.

И тут она теряет сознание.

А когда приходит в себя, чувствует, что боль поутихла, однако Катарине не шевельнуться. Двери распахнуты настежь — кое-какое тепло проникает из отапливаемой комнаты в спальню.

Сквозь узкое окно-бойницу сыплет в комнату снежная крупа. Лютер стоит на коленях подле постели жены, зарывшись лицом в соломенный тюфяк. Она легонько притрагивается к его крепкому, заросшему темными вьющимися волосами затылку. Он вздрагивает и поднимает голову.

— Кэте, Кэте, не умирай! Это я, я во всем виноват!

Он всхлипывает как дитя.

Рука женщины слабеет, соскальзывает, но он хватает ее и прижимает к губам. Слышно, как галдят на улице ребятишки. На какое-то время она приходит в себя.

— Что с детьми, Мартинус?

Он вскакивает.

— Говори, говори же со мной, Кэте! Ты поправишься, Кэте! С детьми все в порядке. Но ты им нужна. Ты нам всем нужна, Кэте!

— Ленхен! — зовет он.

Тоненькая девочка появляется в дверях.

— Ленхен, мама заговорила! Скажи об этом доктору Августину! И зайди на кухню. Пусть Доротея подогреет молоко.

Магдалена бросается отцу на шею и выбегает из комнаты. Несколько минут спустя она возвращается с кружкой в руке.

— Попробуй-ка! — говорит Лютер и отступает от кровати жены. Резким движением откидывает он спутанные волосы со лба и смотрит, как дочь осторожно и терпеливо поит мать с ложечки.

В холле скрипят половицы. Все говорят шепотом. Лютер спускается вниз. Йонас и Меланхтон сидят за столом и выжидательно смотрят на него. Входит друг Лютера Бугенхаген, снег блестит на его шляпе.

— Она заговорила. Ленхен поит ее молоком.

— Да славится имя Господне!

Друзья рассеянно листают книги, лежащие перед ними на дубовой скамье.

Ленхен входит в комнату и показывает всем кружку. Мама почти ничего не выпила!

— Мне кажется, она заснула.

— Милый ребенок… — Лютер сажает дочь к себе на колени и крепко-корепко обнимает ее. В дверях, вопросительно поглядывая на хозяина, переминаются с ноги на ногу домочадцы. Лютер делает отстраняющий жест рукой. Друзья тоже собирают свои бумаги.

— Продолжим завтра, — говорит Лютер. Как сказано у пророка Иеремии: «Они пошли со слезами, а Я поведу их с утешением» . Подумаем, какой немецкий глагол будет более уместен. Что имел в виду пророк? Может, не «поведу их», а «укажу им путь»? Или даже: «сохраню их в пути»? Или это все же ближе к понятию «исцелять». Надо посмотреть в списке с древнееврейского. Завтра это обсудим. На сем заканчиваю, и всем — спасибо.

Собравшиеся молча расходятся. На лестнице еще долго приглушенными голосами задаются вопросы.

Ленхен опять садится на стул подле матери. Остальные дети окружили отца.

А Лютер мрачно уставился в пространство.

— Папа! Позвольте принести вам лютню? — раздается голос Пауль.

— Ты прав, сынок. Сатана не любит песен. Песнями выгоним из дома нечистого. Мама услышит их и останется с нами! Где же лютня? Где песенник? Начнем!

Дети поют сначала несмело, затем все дружнее и стройнее. Кэте открывает глаза.

— Вам лучше, мама? — спрашивает Ленхен.

Кэте тихо вздыхает. И погружается в легкий исцеляющий сон.

***

Во дворе цветет груша. Вокруг нее расположились взрослые члены семьи. Отдельный кружок образовали дети. Даже Лютер покинул свой кабинет и задумчиво прохаживается с Меланхтоном по двору. Кэте сидит на скамеечке под цветущим деревом и обметывает скатерть. Время от времени она поглядывает на беседующих мужчин. У них такие серьезные лица, что никто не отваживается к ним подойти. Но все знают, о чем говорят эти столпы протестантской веры — речь наверняка идет о тайном двоеженстве ландграфа Филиппа. Настолько «тайном», что даже воробьи чирикают с крыш: это Лютер позволил! А дети спрашивают матерей: что за незаконный брак у ландграфа?

В то время как погруженный в себя Меланхтон шагает по двору с опущенной головой, Лютер громко излагает свои мысли и возбужденно жестикулирует:

— Бесстыдство архиепископа, живущего одновременно с десятью женщинами, для них лишь грешок… Этот же предложил фройляйн честный брак…

Студенты переглядываются, усмехаясь.

Катарина обеспокоена. Вчера нежданно-негаданно прискакал гонец с известием о приезде ее старшего брата. Она косится на мужа. Как он отнесется к шурину — человеку, совершенно незнакомому? Да она и сама давно забыла лицо Ганса. Похож ли он на отца? Неужели и ему присуще высокомерие? Будет ли он, как и многие дворяне, сквернословить и высмеивать приверженцев Лютерова учения?

Солнце клонится к западу. Пора ужинать. Кэте встает и кивает домочадцам, нетерпеливо ожидающим ужина. Сегодня она рада всем, кто собрался у ее большого стола. Пусть он приезжает, ее благородный брат, пусть убедится, с каким радушием она ведет свой дом!

Он приезжает поздним вечером. Лютер с друзьями уже давно сидит у себя в кабинете.

Они переводят на немецкий язык «Плач пророка Иеремии» и подыскивают точные слова. Тем временем во двор монастыря въезжает всадник. Это Ганс фон Бора.

Сестра выходит навстречу брату.

— Не ожидал увидеть вас, сестра, при таких обстоятельствах.