Розы в снегу - Кох Урсула - Страница 18

— Господь сжалится над вами!

— Нет, фройляйн, нет. Его милосердие распространяется только на богатых.

В полном расстройстве чувств, с тяжелым сердцем поднялась Катарина в свою спальню. Лежа в постели, она вслушивалась в ночные звуки. В доме было тихо, а вот на улице шумел ветер. Неужели Лютер все еще меряет шагами столовую? Один в обезлюдевшем монастыре… Где-то там в этом огромном пустом здании, у него есть ложе, — соломенный тюфяк, брошенный на каменный пол.

Уже погружаясь в сон, она увидела бледное, обрамленное спутанными темными волосами лицо Лютера и услышала его голос — так же близко, как стук собственного сердца:

— Моя Кэте?

И заснула.

***

Во время церковной службы Катарина и Барбара стояли неподалеку от кафедры, во втором ряду.

Проповедь читал Бугенхаген .

— И вот стоим мы пред нашим Небесным Отцом с пустыми руками и не можем сказать ему: «Смотри, Господь, велики творения рук наших, все это мы…»

Катарина глянула на свои руки. Они окрепли, с тех пор как она вызвалась помогать Кранахам.

— Все лишь по благодати, по благодати Господа нашего Иисуса Христа…

Вокруг дышали, сморкались и толкались люди. Прихожане стояли тесно прижавшись друг к другу. Мыслями своими Катарина была далеко-далеко, рядом с мужчиной, находившемся где-то в чужих краях. Весь он — молния и огонь в толпе, которой случалось не только окружать его, но и предавать.

Услышат ли они его? Прислушаются ли к нему крестьяне, вышедшие на войну с косами и цепами? Или напрасно кричал он им:

— Аминь. И мир Божий, который превыше всякой власти земной…

Катарина опустила голову, собираясь с мыслями. Детям Кранахов не стоялось на месте. Барбара сидела на скамье, держа младенца на коленях. Лукас дергал сестренку за косички. Самого майстера не было в церкви, но Ганс, старший сын, стоял, сдвинув брови, подле матери.

Прихожане запели. Катарина вся сжалась. Что сказал бы епископ фон Пфорта об этом пении? Каждый тянул ноту как ему заблагорассудится, голоса женщин походили на тремоло соловьев. Ни меры, ни порядка… Разве это можно сравнить со стройным пением монастырского хора?

После того как была наконец-то прочитана молитва «Отче наш» и священник благословил собравшихся, дети с облегчением выбежали на улицу. Катарина взяла маленькую Анну за руку. Не сразу им удалось пробраться сквозь толпу празднично одетых горожанок.

— Почему майстер Лукас не пришел на службу? — спросила Катарина у Барбары.

— Почему? Он говорит, что если колокольный звон застанет его за работой в мастерской, — это его лучшее богослужение. Таковы мужчины — и католики, и лютеране — они охотно передоверяют женам посещение храма!

Придя из церкви, хозяйка поспешила на кухню, где над воскресным обедом колдовали служанки, а Катарина пошла в мастерскую.

Майстер Лукас трудился над алтарем. В группе людей, теснившихся вокруг креста Спасителя, он тщательно прорисовывал одно лицо. Погруженный в работу, художник не услышал шагов Катарины. Она встала за его спиной и принялась наблюдать за тем, как он пишет.

Вот он отвел руку в сторону, и она невольно вскрикнула.

Кранах резко обернулся.

— Ты испугала меня, Катарина!

— Но ведь это же… Это же старая Мари!

— Да. Может быть.

Меж солдат, чьи глаза горели ненавистью и желанием убивать, художник поместил отчаявшуюся, несчастную женщину. Ее широко распахнутые глаза обращены к распятому Христу. Чуть дальше к подножию креста припала Богоматерь. Над ее фигурой — она была почти готова — трудился один из учеников мастера. Со странным безразличием смотрела с полотна на Катарину Божия Матерь. Но старая Мари! Какая мука на лице! Одна среди насмешек и звона оружия. Рты мужчин разверзнуты в крике, глаза под кустистыми бровями выпучены. Они бряцают мечами и копьями, и все им мало крови.

— Майстер Лукас, кого вы пишете?

— Крестьян, Катарина, и ландскнехтов . И те и другие жаждут убивать и грабить.

Он отложил кисть в сторону и отступил на шаг, рассматривая нарисованную им толпу.

— Лютер с крестьянами, — вырвалось у Катарины.

— Знаю.

— А если они его…

— Они не осмелятся его уничтожить. Ни кайзер, ни папа не смогли его убить.

Катарина вздохнула.

— Он говорит, что жаждет смерти.

Художник с улыбкой обернулся:

— А разве ты не знаешь, как этому помешать?

Катарина покраснела.

— Скорее бы он вернулся!

— Господь простер десницу Свою над его головой.

Катарина молитвенно сложила руки. В церкви ей не удалось сосредоточиться, и она молилась без обычного для нее воодушевления.

— Пойдем, Катарина, думаю, фрау Барбара нас заждалась.

Они вышли из мастерской и зашагали по двору. Малышки Барбара и Анна со смехом бросились им навстречу. Катарина тяжело вздохнула.

— Я верю, Господь с нами во все это время…

***

Тайно они пришли, тайком и уходили. Чета Кранах, весело переговариваясь. Священник Бугенвиль, серьезно, с достоинством вышагивая, Юстус Йонас — со слезами на глазах. Входную дверь монастыря они оставили открытой. Теплый летний воздух потек в старое каменное строение.

Катарина видела, как они пересекли монастырский двор и затем свернули налево, в город. Окрестный люд еще ни о чем не догадывался. Но вот друзья вернутся домой и, само собой, этим же вечером возьмутся за перья, чтобы купцы, торговки, кайзер, князья и епископы узнали: монах и монашенка сочетались браком.

Катарина остановилась в дверях. Вдоль старых монастырских стен цвели липы. На молодой груше, росшей посреди двора, уже завязались плоды. За спиной девушки темнел дом. Влажный воздух поднимался из углов двора. На столе все еще стоял кувшин с вином. И где-то там, в сумраке комнат, в своем темном камзоле, крепкий и широкоплечий, беспокойно шагал взад и вперед ее муж.

Застрекотала пролетавшая над крышами сорока. Вольф, слуга, собирал посуду на столе.

— Спокойной ночи, Вольф!

— Спокойной ночи, благочестивая фрой… э-э… фрау доктор!

Она слышала, как Вольф мелкими шажками просеменил на кухню, и закрыла дверь на ключ.

Катарина нашла Лютера в спальне — там на полу теперь лежали рядом два соломенных тюфяка. Оба были застланы светящимися от белизны простынями из сундуков фрау Барбары. Пахло свежей соломой.

— Итак, фрау доктор…

Некоторое время они молчали.

Медленно развязала Катарина ленты чепца и сняла его. Длинные светлые косы упали ей на спину. Лютер улыбнулся. Он подошел к жене и осторожно прикоснулся рукой к ее волосам.

— Какая красота!

— Они выросли за эти два года.

Катарина принялась расшнуровывать корсаж, а Лютер беспокойно переступал с ноги на ногу.

— Кэте, я… я еще ни разу… не прикасался к женщине. Ты должна меня простить. Конечно, я не из камня, но как тут следует… я…

— Если лошади в конюшне знают как и что, не думаете ли вы, герр доктор, что и мы сможем?

— Да Господь хотел этого и научил этому животных. Ты права, монашенка. И нам покажет как…

Катарина медленным, плавным движением кинула на сундук свою коричневую юбку.

— Я как никто другой страдал от искушений сатаны, — продолжал меж тем Лютер, отчаянно жестикулируя. — И говорил себе: этого не должно быть, это грех!

В длинной белой рубашке стояла Катарина посреди комнаты. И с испугом смотрела на мужа. Неужели это не Божий промысел, а козни лукавого, что они сейчас вот так вдвоем в этой комнате?

Весь дрожа, Лютер остановился перед ней.

— Нехорошо человеку быть одному, — первая книга Бытия, глава вторая, — прошептал он.

— Да, — с облегчением выдохнула Катарина. — Это вы знаете лучше меня, герр доктор. Но все же… Может… может, все-таки снимете камзол?

***

— Говорят, их было восемь тысяч, Кэте, восемь тысяч человек убили во Франкенхаузене . Ты можешь это представить? Нет, не можешь. А я не могу заснуть. Они приходят ко мне. Восемь тысяч! Толпа — взглядом не окинуть! И она все растет и растет. Они лезут ото всюду как муравьи; их лица искажены, черепа расколоты, они несут свои отрубленные конечности… Нет! Я не могу спать, Кэте. Как тут уснешь?