Арена мрака - Пьюзо Марио - Страница 45
- Предыдущая
- 45/63
- Следующая
– Ты рад? – прошептала она. Ее голос был хриплым, словно она сильно простудилась.
Моска улыбнулся и молча кивнул.
– Он такой красивый и такой волосатенький, – прошептала она. – Как ты.
Не зная, что сказать, он стоял и удивлялся, почему все, что произошло, доставляло ей такую радость, а его совершенно не трогало.
Вошла сестра и сказала:
– Все, на сегодня хватит, пожалуйста, вы можете приехать завтра в часы для посещений.
Моска склонился над Геллой и сказал:
– Завтра приду, ладно?
Она кивнула и повернула к нему щеку, чтобы он ее поцеловал.
В коридоре сестра спросила, не хочет ли он посмотреть на ребенка, и они пошли к стеклянной стене в конце коридора. У стены стояло несколько мужчин. Они смотрели через стекло на новорожденных, которых по очереди поднимала и показывала разбитного вида няня, явно получавшая удовольствие от этих манипуляций, как и от реакции счастливых пап. Она открыла крошечное окошко в стеклянной стене, и сестра сказала ей: «Ребенок Брода». Няня ушла и вернулась с маленьким свертком. Она откинула полог с личика и гордо подняла ребенка над головой.
Моска был потрясен уродством этого существа. Он впервые в жизни видел новорожденного.
Все личико было в морщинах, крошечные черные глазки почти закрыты, но все равно метали злобные взгляды на окружающий враждебный мир, а над его головой, напоминая драную шаль, топорщились клочки черных волос, словно у какого-то дикого животного.
Рядом с Моской маленький лысый немец восторгался другим ребенком, которого через стеклянную стену показывала ему другая няня. Моска с облегчением увидел, что и тот ребенок мало чем отличается от его собственного. Немец воркующе восклицал:
– Ох, какой миленький, какой махонький! – и причмокивал при этом и корчил страшные гримасы, пытаясь добиться какого-нибудь ответного жеста от новорожденного. Моска с изумлением наблюдал эту сцену, потом стал вглядываться в своего ребенка, пытаясь испытать хоть какие-то эмоции, и подал няне знак, чтобы она унесла сверток обратно. Няня одарила его долгим свирепым взглядом – ведь она нетерпеливо ждала проявления его отцовских чувств.
«Пошла-ка ты на… няня», – подумал Моска.
Он сбежал по лестнице и пошел по территории госпиталя к воротам. Он увидел, как Лео медленно пробирается на джипе сквозь толпу выходящих из ворот немцев. Он остановился около джипа, перешагнул через свернутый брезентовый верх и спрыгнул на переднее сиденье. Он увидел на коленях у Лео огромный букет цветов, и, когда их холодный терпкий аромат ударил ему в ноздри, он вдруг успокоился и почувствовал себя счастливым.
Когда они наконец встретили Эдди в «Ратскелларе», тот был уже пьян. Он сказал Моске:
– Почему ты, сукин сын, не позвонил? Я заставил Инге названивать в госпиталь, и мне все сказали. Потом звонила твоя хозяйка, я и ей все рассказал.
– О боже, я забыл! – сказал Моска с глупой улыбкой.
Эдди обхватил его за плечо:
– Поздравляю! Сегодня мы это дело отметим.
Они поужинали, а потом пошли в бар.
– Ну, кто заказывает выпивку – мы или Уолтер? – спросил Лео, словно от этого многое зависело. Эдди обвел всех отеческим взглядом:
– Сегодня за все плачу я. Насколько я знаю Уолтера, от него даже сигары не дождешься.
Взгляните на это печальное лицо!
– Господи! – сказал Моска. – Да как же я могу чувствовать себя счастливым отцом, если мы еще не женаты. Ребенка там даже называют по фамилии Геллы. Ну и дураком же я себя ощущал. Я уж даже решил сразу подать заявление.
– Ну вот, – сказал Эдди. – У тебя еще впереди три месяца. А потом, спустя месяц после свадьбы, можете отправляться в Штаты. Ты что же, хочешь бросить эту халяву?
Моска поразмыслил над его вопросом.
– Думаю, я смогу все бумаги оформить, но с браком повременить. Я просто хочу, чтобы все было на мази. Так, на всякий случай.
– Это ты можешь, – согласился Эдди. – Но ведь рано или поздно тебе придется возвращаться.
Теперь, когда Миддлтоны отвалили, где ты будешь доставать нормальную еду для жены и ребенка? – он пристально поглядел на Моску. – Ты уверен, что тебе надо возиться с бумагами? Ты что, уже готов к отправке домой?
Моска обратился к Лео:
– А как ты? Уже решил куда – в Палестину или в США?
– Мне и здесь неплохо, – сказал Лео. И подумал о профессоре. – Но скоро придется принимать решение.
– Тебе надо ехать со мной, – сказал Моска. – Ты можешь первое время пожить вместе с нами.
То есть если я найду жилье.
Эдди спросил с любопытством:
– А что ты будешь делать в Штатах?
– Не знаю, – сказал Моска. – Думаю, может; пойду в колледж. Я же необразованный: пошел в армию прямиком из школы. – Он усмехнулся. – Вы не поверите, но я отлично учился. Но все же решил пойти в армию. Эдди, ты же знаешь почему, ты же сам мне вкручивал мозги, когда мы с тобой тянули солдатскую лямку. А теперь я хочу понять, что вообще происходит. – Он помолчал, пытаясь найти правильные слова. – Иногда мне хочется взять пулемет и крушить все вокруг, но я сам не знаю, кого надо крушить. Иногда кажется, что меня несет прямиком в западню. Как теперь.
Только я хочу что-то предпринять – бац! – нельзя.
Не позволяют. А ведь это мое личное дело. Я вот, к примеру, не могу жениться на немке. Ну ладно, я-то понимаю, почему армейские против этого. Мне наплевать на фрицев, но вот тут ничего не могу поделать. Ну, ладно,… с ним! – И он выпил.
– Знаете, – продолжал он, – в детстве мне казалось, что люди такие замечательные. У меня ведь были какие-то представления о мире, а теперь я уже и вспомнить не могу, что там было. В уличных драках я все воображал себя этаким героем – как в кино: всегда дрался честно, никогда не бил лежачего. Чудак, да? Но это все оказалось не взаправду. Теперь кажется, что та моя жизнь до армии была нереальной. Вот так же казалось раньше – что война никогда не кончится. Ведь мы знали, что потом придется воевать с Японией, а потом найдется еще кто-нибудь, с кем придется воевать. Может, русские. Потом, может, и марсиане. В общем, всегда будет кто-то, так что домой вернуться не удастся. И вот сейчас впервые за все время я поверил, что все и в самом деле закончилось, что мне надо возвращаться домой, в ту вымышленную жизнь или что там было. И надо опять начинать учиться…
Лео и Эдди смотрели на него с изумлением.
В первый раз Моска говорил с ними столь искренне о своих переживаниях, и их удивила инфантильность его души, таившейся под маской худощавого, смуглого, почти жестокого лица. Лео сказал:
– Не бери в голову, Уолтер. Вот начнется у тебя нормальная жизнь – жена, ребенок, – и все будет о'кей.
– Да хрен ли ты знаешь? – с пьяной злобой спросил вдруг Эдди. – Просидел восемь лет в концлагере без бабы. Хрен ли ты знаешь?
Лео ответил тихо и презрительно:
– Я знаю одно. Ты сам отсюда никогда не выберешься.
Эдди обалдело посмотрел на него.
– Ты прав, – сказал он. – Черт тебя побери, но ты прав. Я же написал жене, чтобы она приезжала с ребенком, и все – иначе мне вечно придется торчать на этом проклятом континенте. Она моя единственная надежда. Но она спит со своим шефом и думает, что я об этом не знаю. Но я-то ее вычислил!
Лео сказал Моске:
– Может быть, я поеду с тобой. Впрочем, кто знает, что к тому времени случится. Не могу же я тут оставаться вечно. Может быть, наши делишки на черном рынке дадут нам какую-никакую прибыль, и мы сможем вместе начать свой бизнес, а ты еще и в колледже будешь учиться – как тебе такая перспектива?
– Это правильно, – вмешался Эдди. – Откройте с Лео бизнес, и ты не прогадаешь, Уолтер. – Он улыбнулся и увидел, что они его не поняли, а может, и не услышали, потому что под действием спиртного его язык еле ворочался. Ему стало стыдно. – Да вы, ребята, фантазируете, – добавил он и догадался, что разозлился потому, что они вот планируют что-то вместе и собираются его тут бросить, без всякого, правда, злого умысла, а просто полагая, что ему тут суждено остаться. И вдруг ему стало их обоих жалко. Лео – из-за его наивных представлений об окружающем мире, Моску – из-за того, что тот, испытывая неодолимую ярость, что бушует под маской его внешне бесстрастного и надменного смуглого лица, ведет, как ему кажется, нескончаемую битву со всем и вся, битву с единственной целью сохранить хоть какую-то связь с миром, хоть какую-то опору в жизни, цепляясь за тонкую, непрочную ниточку… И еще Эдди охватила глубокая пьяная жалость к самому себе. И, к удивлению Лео и Моски, он уронил голову на стол и зарыдал. Через мгновение он уснул.
- Предыдущая
- 45/63
- Следующая
