Горцы Северного Кавказа в Великой Отечественной войне 1941-1945. Проблемы истории, историографии и и - Бугай Николай Федорович - Страница 10

Современный этап в изучении проблем оккупации Северного Кавказа характеризует появление новых исследовательских возможностей у историков. Введение в научный оборот целого комплекса новых источников не позволяет игнорировать рассматриваемую тему, вопросы оккупации получили в последние годы отражение в новых обобщающих работах, посвященных истории региона и отдельных северокавказских автономий в годы Великой Отечественной войны, хотя их интерпретация при этом может различаться. В данной связи скорее вызывающим недоумение исключением, чем правилом, выглядит отсутствие соответствующих сюжетов в ряде обобщающих трудов, вышедших в последние годы¹¹².

В разработке рассматриваемой проблемы существенную роль сыграл ряд диссертационных исследований, содержащих комплексный анализ событий оккупации Северного Кавказа¹¹³. В них подробно рассматриваются планы Германии в отношении региона, структура и деятельность оккупационной администрации, ее социально-экономическая, национальная и культурная политика, а также вопросы сопротивления захватчикам, действия партизанских отрядов и подпольных групп.

Первой из таких работ стала защищенная в 1992 г. кандидатская диссертация ставропольской исследовательницы З.В. Бочкаревой. Она предложила иную, чем прежде, нетрадиционную оценку «кавказского эксперимента» Третьего рейха, выведя модернизацию нацистами оккупационной политики в рассматриваемом регионе за рамки сугубо пропагандистских мероприятий. Рассмотрев административные преобразования и различные направления политики оккупантов на Северном Кавказе, она пришла к выводу о том, что здесь была предпринята не просто «коррекция прежнего нацизма», а попытка создания «неоколониального варианта национал-социализма для Кавказа». Согласно З.В. Бочкаревой, тотальный геноцид нацистов на Северном Кавказе эволюционировал к геноциду выборочному, дискретному, а экономическая политика – от «примитивного ограбления новых территорий к попыткам создания экономических очагов цивилизации на «диком Востоке» по европейским образцам»¹¹⁴.

Напротив, Е.М. Малышева утверждает: «Результаты неудавшегося «эксперимента» доказывают необоснованность утверждений об «упущенных возможностях» фашистской оккупационной политики»¹¹⁵. Провал оккупационной политики на Северном Кавказе она объясняет в соответствии с историографической традицией: «Оказавшиеся на временно оккупированной территории трудящиеся Северного Кавказа остались в своем абсолютном большинстве верными идеалам социализма, советскому государственному и общественному строю»¹¹⁶.

Серьезным обобщающим исследованием проблем оккупации региона стала монография С.И. Линца. Он раскрыл осуществление оккупантами различных мероприятий социально-экономического характера, «способствовавших поддержанию уровня жизни местных жителей на приемлемом даже в условиях войны уровне»¹¹⁷. Среди них – проведение аграрной, налоговой и финансовой реформ, новшества в торговле и религиозной жизни. Историк, опираясь на новые документы, привел многочисленные факты того, что оккупанты старались оказать поддержку развитию здравоохранения и образования, занимались трудоустройством безработного населения. Все это позволило ему сделать выводы об эволюции прежних нацистских планов.

В то же время ряд авторов сохраняют приверженность прежним подходам и трактовкам в освещении оккупации, сводя ее характеристику к описанию насилия захватчиков, масштабов ущерба, нанесенного экономике региона, народного сопротивления оккупационной политике¹¹⁸. Наличие различных подходов является важной отличительной чертой современного этапа в развитии историографии проблемы.

Большинство современных исследователей истории народного сопротивления в регионе, пересматривая отдельные положения и раскрывая «белые пятна» данной проблемы, следуют старой традиции в ее изучении. Считается, что основная часть советского населения поддерживала партизан и подпольщиков, что и обеспечило успех народной борьбы в тылу противника. В ряде работ освещение проблемы народного сопротивления по-прежнему сводится к показу героических подвигов его представителей. В то же время в региональной историографии отмечается необходимость «очищения от мифологизации и приукрашивания партизанского движения»¹¹⁹. Переосмысление проблемы выражается в переоценке итогов развития народного сопротивления, выявлении особенностей борьбы партизан и подпольщиков, их социального и национального состава, трудностей взаимодействия с частями Красной армии¹²⁰. В историографии находит отражение ранее замалчивавшаяся роль сотрудников НКВД в партизанском движении, вскрыты факты трусости и предательства в рядах участников народного сопротивления, трагедия ряда отрядов.

В данной связи необходимо отметить исследования К.-М. Алиева, A.C. Линца, Г.В. Марченко, выполненные на материалах Ставрополья и Карачаево-Черкесии, а также работу С.И. Линца, обобщающую данные по всему Северному Кавказу¹²¹. Они содержат внимательный анализ трудностей и неудач в развитии народного сопротивления в регионе, вскрывают причины его провала, связанные как с природно-климатическими особенностями, так и с действиями краевого руководства, неудачи в подготовке и тактике и другие факторы. Переоценке подвергаются вопросы взаимоотношений между партизанами и населением. Эти выводы принципиально расходятся с прежними положениями советской историографии. В то же время исследователи подчеркивают, что участники сопротивления внесли свой вклад в дело Победы, сделав все, что от них зависело в тех нелегких условиях.

В последнее время в отечественной историографии активно разрабатывается проблема коллаборационизма, в том числе и на материалах Северного Кавказа¹²². Наиболее полно к настоящему времени раскрыты вопросы военно-политического коллаборационизма как наиболее активной формы сотрудничества советских граждан с противником. Ряд исследователей рассматривает создание и судьбу восточных легионов и других частей и соединений вермахта, полиции и СС, в составе которых служили и горцы Северного Кавказа¹²³. Вызывает определенный интерес диссертационное исследование А.В. Казакова, посвященное деятельности органов безопасности Кабардино-Балкарии по противодействию антисоветской эмиграции, но вводящее неизвестные данные из фондов архивов ФСБ и о борьбе «с гитлеровскими пособниками из числа северокавказцев»¹²⁴.

Крупных специальных исследований, посвященных сотрудничеству советских граждан с противником на Северном Кавказе, по-прежнему немного, а те, что есть, нередко носят компилятивный характер, порой отличаются неточностями. Так, автор обобщающей работы по данной проблеме Е.И. Журавлев считает, что военными коллаборационистами на Юге России стали до 30 тыс. северокавказцев¹²⁵. Эта цифра не вызывает возражений: еще эмигрант Р.Г. Трахо утверждал, что на стороне Германии воевало 28 тыс. представителей народов Северного Кавказа, примерно так же определяют их численность и другие исследователи¹²⁶. С учетом других форм сотрудничества Е.И. Журавлев полагает, что на Юге России насчитывалось до 300 тыс. коллаборационистов. Однако в этом случае механизм его подсчетов совершенно неясен, и как автору удалось установить численность еще 200 тыс. «невоенных» коллаборационистов, остается загадкой, ибо ссылки на источники отсутствуют. Приводимым данным мало соответствует вывод Е.И. Журавлева о том, что большая часть населения «сохраняла веру в социалистические идеалы и доверие к руководству региона и страны»¹²⁷.

В работах региональных историков приводится немало данных, характеризующих различные формы и проявления коллаборационизма на Северном Кавказе, раскрываются его мотивы, переоценивается деятельность отдельных личностей. Так, ряд современных исследователей иначе оценивают деятельность бывшего командира Дикой дивизии, адыгского князя и генерала Султана Клыч-Гирея. По воспоминаниям командира майкопского партизанского отряда «Народные мстители» С.Я. Козлова, этот «бывший царский холуй» призывал адыгов поддержать немцев в борьбе с большевиками и пытался сформировать национальный черкесский легион, но потерпел неудачу¹²⁸. Это мнение вплоть до недавнего времени разделяли все отечественные исследователи, именовавшие его не иначе как «главарь белогвардейщины», «фашистский холуй», «гитлеровский холоп»¹²⁹. Считалось, что в течение всей войны он активно сотрудничал с фашистами, а на Северный Кавказ в 1942 г. приехал с целью создать «черкесский легион», что не было выполнено из-за нежелания населения Адыгеи служить захватчикам. Однако в начале 1990-х гг. М.Х. Шебзухов, опираясь на запись воспоминаний адъютанта Клыч-Гирея Л. Хатанова, пришел к выводу о том, что генерал «не призывал адыгов вступать в немецкие части и благодаря ему не было создано ни одного войскового формирования в составе немецких войск из адыгов». Он предположил, что Султан Клыч-Гирей стремился использовать свою поездку в Адыгею, напротив, чтобы «защитить адыгов от фашистов» и разъяснить им кратковременность пребывания оккупантов на Кавказе¹³⁰. Позже данную точку зрения отстаивал М.Б. Беджанов¹³¹.