Соберемся вместе [Давайте объединимся] - Азимов Айзек - Страница 1

• 1/4
• Следующая

Мир длился сто лет, и люди забыли, что может быть по-другому. И не знали, как действовать, обнаружив, что началось что-то вроде войны.

И, конечно, Илиас Линн, глава бюро роботики, не знал, как ему реагировать, когда он услышал об этом. Главное управление бюро роботики размещалось в Шайенне, в соответствии с тенденцией к децентрализации, и Линн недоверчиво смотрел на молодого офицера службы безопасности из Вашингтона, сообщившего ему эту новость.

Илиас Линн – рослый мужчина, внешне очень простой, с бледно-голубыми, слегка выпуклыми глазами. Под взглядом этих глаз люди обычно начинали ежиться, но офицер службы безопасности оставался спокоен.

Линн решил, что его первой реакцией должно быть недоверие. Дьявол, и ведь на самом деле невероятно! Он просто не может в это поверить!

Он откинулся в кресле и сказал:

– Насколько достоверна эта информация?

Офицер, представившийся как Ральф Дж. Брекенридж и предъявивший соответствующее удостоверение, сохранил юношескую мягкость: полные губы, пухлые щеки, которые легко покрывались краской, невинные глаза. Одежда его не соответствовала стилю Шайенна, но была обычной для Вашингтона с его кондиционерами; а именно в Вашингтоне, несмотря на децентрализацию, размещалась служба безопасности.

Брекенридж вспыхнул и ответил:

– Она абсолютно достоверна.

– Ну, вы все о Них знаете, вероятно, – сказал Линн, не в силах скрыть сарказм в голосе. Он сознавал, что подчеркивает местоимение, относящееся к врагу: в письменной форме это соответствовало бы заглавной букве. Таково обыкновение этого поколения и предшествовавшего ему. Никто не говорил больше «восток», или «красные», или «Советы», или «русские». Это приводило бы к недоразумениям, потому что Они не все были на востоке, не все были красными или Советами и особенно русскими. Гораздо проще говорить Мы и Они, и гораздо точнее.

Путешественники часто сообщали, что у Них то же самое. Там Они это «Мы» (на соответствующем языке), и Мы обозначаемся как «Они».

Вряд ли кто-нибудь еще размышлял об этом. Все очень удобно и привычно. Даже ненависть исчезла. Вначале это состояние называлось холодной войной. Теперь всего лишь игра, почти добродушная, с неписаными правилами и ореолом приличия.

Линн резко спросил:

– Зачем Им нарушать равновесие?

Он встал и остановился у настенной карты мира, окрашенной в два цвета. В левой части карты основная краска – светло-зеленая. И небольшие неправильные участки розового цвета. Мы и Они.

За сто лет карта почти не меняется. Последними значительными территориальными изменениями были утрата Тайваня и приобретение Восточной Германии около восьмидесяти лет назад.

Но было другое изменение, и очень значительное. Изменение расцветки. Два поколения назад Их территория окрашивалась грозным кроваво-красным цветом, Наша – чистая незапятнанная белизна. Теперь же даже цвета стали нейтральными. Линн видел Их карты, там то же самое.

– Они этого не сделают, – сказал он.

– Уже делают, – ответил Брекенридж, – и вам лучше принять этот факт. Конечно, сэр, я понимаю: вам неприятно думать, что Они впереди Нас в роботике.

Глаза его, как и прежде, оставались невинны, но слова причинили боль, и Линн вздрогнул.

Конечно, понятно, почему глава бюро роботики узнает в последнюю очередь и от офицера службы безопасности. Во мнении правительства он упал; если есть действительно отставание в области роботики, Линну не стоит рассчитывать на милосердие со стороны политиков.

Линн устало сказал:

– Даже если ваши слова справедливы, Они не могут уйти далеко от Нас. Мы умеем создавать гуманоидных роботов.

– Правда, сэр?

– Да. Кстати, мы уже построили несколько экспериментальных образцов.

– А Они сделали это десять лет назад. С тех пор Они ушли вперед на десять лет.

Линн был обеспокоен. Неужели это просто результат уязвленной гордости и страха за свою репутацию? Такая возможность смущала его, и все же он вынужден защищаться.

Он сказал:

– Послушайте, молодой человек, равновесие между Нами и Ими никогда не было совершенным во всех деталях. В том или ином вопросе то Они, то Мы все время вырывались вперед. Если Они опередили Нас в роботике, значит, приложили к ней больше усилий, чем Мы. А это означает, что в какой-то другой области Мы прикладывали больше усилий и вырвались вперед. Может быть, в исследованиях силовых полей или гиператомике.

Собственное утверждение о несовершенстве равновесия расстроило Линна. Это справедливо, но в этом скрывается и величайшая опасность для мира. Мир зависит от того, насколько совершенно равновесие. Если небольшие нарушения равновесия, которые существовали всегда, слишком вырастут в том или другом направлении…

Почти с самого начала холодной войны обе стороны создали термоядерное оружие, и война стала немыслимой. Соревнование из военной области перешло в экономическую и психологическую и таким и оставалось все время.

Но всегда стороны пытались нарушить равновесие, парировать достижение соперников, самим добиться такого, что невозможно отразить, – пытались придумать что-нибудь такое, что снова сделало бы возможной войну. И не потому что стороны так хотели войны, но потому что каждая боялась, что противоположная сторона сделает открытие первой.

В течение ста лет шла эта борьба на равных. И уже сто лет сохраняется мир, а как побочный продукт интенсивных исследований возникли силовые поля, использование солнечной энергии, контроль за насекомыми и роботы. Обе стороны делали первые шаги в постижении менталики – так была названа наука о физикохимической и биопсихической природе мысли. Каждая сторона имела станции на Луне и Марсе. Человечество на принудительной тяге огромными шагами шло вперед.

Для обеих сторон было необходимо сохранять приличия и человечность, вопреки жестокостям и тирании.

Не может быть, чтобы равновесие нарушилось и началась война.

Линн сказал:

– Я хочу посоветоваться с одним их моих людей. Хочу знать его мнение.

– Ему можно доверять?

Линн с отвращением взглянул на него.

– Боже, все наши люди проверены и просвечены до смерти вашей службой! Да, я ручаюсь за него. Если нельзя доверять такому человеку, как Хэмфри Карл Ласло, значит мы вообще не сможем ничего противопоставить их удару.

– Я слышал о Ласло, – заметил Брекенридж.

– Он подходит?

– Да.

– Хорошо. Пригласим его и узнаем, что он думает о возможности вторжения роботов в США.

– Не совсем так, – негромко возразил Брекенридж. – Вы все еще не восприняли всю правду. Узнаем, что он думает об уже осуществленном вторжении роботов в США.

Ласло – внук венгра, прорвавшегося сквозь так называемый железный занавес, он всегда чувствует себя вне подозрений. У него плотное телосложение, лысина и постоянное сварливое выражение на лице с курносым носом. Но произношение у него гарвардское, и говорит он обычно излишне вкрадчиво.

Для Линна, который после многих лет административной работы понимал, что отстал от науки, Ласло был удобным источником различных познаний. В присутствии этого человека Линн почувствовал себя увереннее.

– Ну, что вы думаете? – спросил Линн.

Лицо Ласло исказила яростная гримаса.

– Они далеко опередили Нас? Абсолютно невозможно. Это означало бы, что Они создают гуманоидов, неотличимых от человека на близком расстоянии. Это означало бы значительный прогресс в робоменталике.

– Вы заинтересованы лично, – холодно заметил Брекенридж. – Оставляя в стороне профессиональную гордость, почему вы считаете невозможным, чтобы Они опередили Нас?

Ласло пожал плечами.

– Уверяю вас, я хорошо знаю Их литературу по роботике. И примерно представляю себе, где Они находятся.

– Вернее, как Они хотят, чтобы вы представляли себе это, – поправил Брекенридж. – Вы когда-нибудь бывали на той стороне?

• 1/4
• Следующая