Танцы на стеклах (СИ) - Авдеева Юлия - Страница 4

Кто она? С виду человек и примеси чужой крови на глаз не определишь, будь то ушастый эльф, вампир, дракон, батрог или зарусич. Хотя в Берянском государстве, да и на остальных материках, жили только люди, об остальных расах Миладе было известно со слов бабушки, которая рассказывала байки про то, что в далекие времена, когда еще не было единой веры, жили на земле разные расы… Чем черт не шутит, может Леся и есть далекий потомок одной из таких рас. В бабушкиных сказках в главных героях часто просыпалась кровь далеких-далеких предков.

Сама Леся долгое время считала, что одержима бесами, этим она объясняла и нелюбовь матери, и опасения деревенских, и способности свои. Миладе долго пришлось ее уговаривать и доказывать, что подобное предположение — бред, зачитывая целые главы из толстенного фолианта, в котором почтенный Фрол Сияющий молец всей Берянии, описывал муки и корчи одержимых…

И вот теперь вытоптанная тропка вела ее в давно знакомую избу. Там девушка надеялась отдохнуть и собраться с мыслями. Главными на повестке дня были вопросы: Что делать дальше? И куда податься? «Одна голова — хорошо, а две — лучше, — рассуждала Леся. — Авось, Миладка что и подскажет».

Деревянный сруб, в двери которого постучала Леся, принял ее тепло и радостно. Мощные искры охранного заклинания окутали девушку радостью, и она почувствовала себя, долгожданной. Ей здесь рады. Самостоятельно в дом войти Леся не решилась. Зная тягу хозяйки дома к экспериментам и разнообразным опытам, Леся даже не представляла, что может ее ожидать в горнице, рискни она зайти без предупреждения.

Двери со скрипом открылись, и на пороге появилась она. Милада. Местная ведьмочка, — так хуторчане тайком называли Миладу за вздорный характер, — которая три года назад осчастливила Верховцы своим прибытием. Иссиня-черные волосы, доходящие ей до поясницы, были растрепаны, не иначе девушка опять экспериментировала с вытяжками из трав. Зеленые глаза смотрели на подругу раздраженно и радостно. Это, к слову сказать, отличительная черта Милады, — совмещать не совместимое.

— Ну, — раздраженно протянула она, — и чего сама не заходишь? Али боишься? Я уж и охранное заклинание на тебя настроила, чтоб ты в любой момент могла забежать, когда вздумается и хату прибрала, а она все одно — стучится! Если ты хочешь меня обидеть — продолжай в том же духе и дальше…

«Нет, все-таки опять с домовым поругалась, или вовсе выгнала его… — пронеслось в уставшей голове Леськи».

Миладка могла бы и дальше распаляться и сыпать проклятиями, обвиняя весь людской род, представленный в лице одной, достаточно скромной его представительницы, но не стала. На ее лице отразилось понимание и негодование в одной колбе (сами понимаете насколько горячительная смесь). Она смачно выругалась и, схватив Лесю за плечо, втащила в избу:

— Тоже мне, ведунья недоделанная, ты ж себя так до смерти доведешь! Ты понимаешь, что нельзя тебе магичить? И вообще никому из нас нельзя — запрет! Разве ты не знаешь, что давным-давно объявили, что магии нет?! А тех, кто умел повыжгли?! Шагом марш на лавку и молчи пока, даже слова мне не говори! Пока я тебя отваром не отпою и проповедь не прочитаю! — словно змея шипела Милада.

Оклемалась Леся на удивление быстро, после отвара, щедро преподнесенного Миладой, в глазах посветлело, мир приобрел краски, а душу перестало крутить от немыслимой тоски.

— Рассказывай! — отрубила Милада, и бухнулась на лавку по другую сторону широкого дубового стола.

— А как же проповедь? — ухмыльнулась Леся, снова чувствуя в себе силы.

— Ну, если ты язвить в силах, то и проповеди подождешь, — горько вздохнув, заключила девушка, отпивая из деревянной кружки тягучий травяной отвар. — А мне, видишь ли, силы поберечь надо. Кто знает, — пожала плечами Милада, — может, опосля твоего рассказа, мне еще чего-нибудь тебе поведать захочется… А так, одним махом за все и получишь. — Леся устроилась поудобнее на лавке и, не глядя на Миладу, пересказала события сегодняшнего дня.

Рассказ вышел на удивление сухим и не слишком длинным. Леся поведала подруге и про то, что рассказала Матрена, и про то, как решила из дома уйти, и даже про очередной приступ магических сил. Девушка чувствовала себя уютно рядом с Миладой, потому как подруга ее никогда не осуждала. Быть может, она не всегда выслушивала Лесю до конца, и главным, что ее заботило, был дар Леськи… Но сегодня подруга слушала ее на редкость внимательно и даже не перебивала.

— Значит, выходит, что ты Матрену вылечила? — Милада задумалась. Локти ее покоились на столе, изящные ручки, сжатые в кулачки, подпирали бледные щечки.

— Не знаю я! — воскликнула Леся, вскочив с лавки, и принялась расхаживать по горнице взад и вперед. Теперь, восстановив всю картину событий и даже вспомнив все ощущения, она чувствовала себя на редкость гадко. Сомнения уже свили гнездо в ее душе и разрывали ее на части.

— Ты пойми, что я теперь вообще ничего не понимаю! И я теперь не могу ненавидеть и обвинять Матрену во всем. Я прочувствовала, каково ей было… Я запуталась, Милад. Запуталась. Кого любить, кого ненавидеть, кого обвинять, а кого прощать. Сложно это все слишком…

— А меня другое волнует. Почему ты раньше не могла подойти к Матрене и понять все ее чувства? Почему? Что тебе мешало подойти к ней, положить ей ручку на лобик, прочитать мысли и повернуть все так, как тебе надо? — Милада смотрела на Лесю и, казалось, что у нее самой скоро голова закружится. Наблюдать за бегающей туда-сюда Лесей — то еще удовольствие.

— Ты успокойся и сядь, — проговорила она, — сделанного не воротишь, и время вспять не повернешь. Ты и так помогла этой гадюке. Она тебе теперь по гроб жизни обязана.

Леся от возмущения остановилась и с укором посмотрела на подругу, но та не дала ей сказать и слова, сделав рукой жест призывающий подругу помолчать, и продолжила:

— А про то, что отец твой сам не свой и витает мыслями где-то — это и ежу ясно. И причина этому одна — другая женщина. И чего зло на тебе вымещать-то? Надо было с мужем проблемы решать. А ты ее еще защищаешь!

Леся не выдержала и зачастила, перебивая Миладу:

— Во-первых, Матрена меня растила, несмотря ни на что. И как бы она ко мне ни относилась, а я всегда была одета, обута, накормлена, и ночевать мне под открытым небом не пришлось. Страшно подумать, что было бы со мной, не согласись она меня приютить! Вот ты бы стала воспитывать ребенка своего мужа от чужой женщины?

Милада на секунду задумалась и, сделав хищное лицо, сощурив великолепные ярко-зеленые глазки, прошипела

— Да я б ему, кобелю, самолично бы все мужеское поотсушила бы!

— Вот! А она меня вырастила!

Милада состроила противную гримасу, которая означала начало бурного спора с выяснением жизненно важных вопросов: кто прав, а кто виноват. Леся же решила, что спорить бесполезно, только время терять.

— Давай сюда свой отвар — думать будем, — произнесла она, усаживаясь на лавку.

— О чем? — встрепенулась ведьмочка.

— Куда мне дальше деваться-то.

— А чего тут думать? — Удивилась ведьмочка, разливая отвар по кружкам. — Чего думать-то? Поживешь с недельку, а я пока покумекаю, что да как.

— Неделю еще здесь жить? — неуверенно протянула Леся, — мне вообще находиться здесь противно! — Она вздрогнула, будто увидела мерзкую жабу прямо под носом.

— Тебе дома у меня противно? — с притворным негодованием произнесла Милада. — Я, конечно, понимаю, что дом у меня не дворец Берянский, да и с домовым мы поспорили слегка и он от меня ушел…

— Все-таки ушел, — рассмеялась Леся, чувствуя, как напряжение начинает потихоньку спадать.

— Да. Ушел! Козел пуховый! Индюк не благодарный! И, я ведь ему ничего плохого не сделала! Честное слово. Ну пожурила чуть-чуть, что пирог не с той начинкой был, тесто не шибко подошло. Ну возмутилась, что за печью не вымел. Покричала чуть-чуть, не помню из-за чего… Дык, я жеж не со зла, у меня работа нервная. Я всю душу в травки вкладываю, снадобья готовлю всякие, от болезней… да кто ж это оценит? Кто меня бедную пожалеет? Я же каждый день рискую, новые рецепты придумываю! Я же ночами не сплю, все о людях думаю! А он, стервец, сказал, что я склочная, мерзкая, скандальная баба и ушел. Да еще дверью хлопнул, что аж лавка грохнулась. А я, между прочим, на той лавке сидела, и пирог уминала, ну, пока ругалась, нервы успокаивала. — Миладка, словно дите малое, надула губки, насупилась. Вот-вот расплачется!