Рассказы - Лоза Илзе - Страница 21

• Предыдущая
• 21/25
• Следующая

— Клоун! Мой Клоун!

Находившиеся в зале люди обернулись. Из других залов тоже прибежали посмотреть, кто это осмелился так шуметь в музее, где принято соблюдать тишину.

А бородач то плакал, то смеялся, повторяя:

— Просто не верится! Просто не верится!

Клоун смотрел на него со своей обычной улыбкой, но некоторые очевидцы утверждали потом, будто заметили, как по его улыбающемуся лицу пробежала дрожь. Правда ли это? Или им только почудилось? Кто знает…

Вы уже, наверно, догадались, что этот бородач был Паулу Антониу, художник, написавший Клоуна. Прошло несколько лет с того дня, как картина бесследно исчезла из его комнаты, и он потерял всякую надежду ее найти. И вдруг она нашлась! Его картина, его любимый Клоун!

Не долго думая, он отыскал стул, вскочил на него и снял Клоуна со стены. Но тут же к нему подбежал смотритель, схватил за плечо и грозно сказал:

— Вы что это делаете? Среди бела дня, на глазах у всех…

— Лучше на глазах у всех, чем тайком! — отвечал Паулу Антониу. — Если хотите знать, сеньор смотритель, эта картина моя. Моя, и больше ничья! Поняли?

Смотритель, ясное дело, не понял. И посетители, оцепеневшие от изумления, тоже не поняли. Раздались голоса:

— Вор! Какой ужас! Он сумасшедший, конечно сумасшедший! Совести у него нет!

Среди посетителей оказалась одна журналистка, которая тут же нацарапала в своем блокнотике заметку для газеты, озаглавленную: «Бородатый грабитель среди бела дня крадет картину». Дело в том, что эта сеньора не любила бородатых мужчин. К тому же ей казалось, что куда естественней красть картины ночью. Журналистам, как и всем людям, свойственны предубеждения.

— Отдайте картину! — приказал смотритель.

— Как бы не так! — ответил Паулу Антониу. — Говорю вам, картина моя. Неужели непонятно?

Смотритель рассвирепел:

— А ну пойдем со мной, мошенник ты этакий, пусть директор с тобой поговорит!

— Пускай директор придет сюда, тут и поговорим. А заодно пусть объяснит мне, как здесь очутилась эта картина, — насмешливо отвечал Паулу Антониу.

— Просто невероятно, — возмущалась пожилая сеньора, — какая наглость!

Перепуганный смотритель позвал своего сослуживца из соседнего зала:

— Присмотри за этим сумасшедшим, пожалуйста, а я пойду за сеньором директором.

Вскоре смотритель вернулся с директором, почтенным седовласым господином. Увидев Паулу Антониу, директор с облегчением рассмеялся и воскликнул:

— Так это вы, сеньор Паулу Антониу! А я-то думал: кто этот обнаглевший бородач, что всех здесь переполошил? Простите, ради бога, если вас обидели. Почему же вы сразу не объяснили смотрителю, кто вы такой?

Неудивительно, что директор музея был знаком с Паулу Антониу. Он знал всех хороших художников города.

— Сеньор директор, значит вы подтверждаете, что эта картина моя?

— Конечно, конечно, — отвечал директор в некотором замешательстве. — Это ваше произведение, несомненно. Но оно принадлежит музею. Оно завещано нам одним богатым коммерсантом из нашего города.

— Богатым коммерсантом из нашего города? С каких это пор богатые коммерсанты в нашем городе крадут картины у художников? Этот Клоун, сеньор директор, был у меня украден, бесстыдным образом украден!

— Для меня это новость. Очень сожалею, — сказал директор. — Но уверяю вас, коммерсант не совершал кражи.

— Чем вы это докажете?

— Нет ничего проще. Его вдова говорила мне, что муж купил Клоуна у одного учителя.

— У учителя? А у него-то как картина очутилась? Ну и шайка! Если бы мой Клоун умел говорить! Уж ему было бы о чем рассказать!

— Я не знаю, что это за учитель и как попала к нему ваша картина. Дело в том, что сам коммерсант вовсе не был знаком с этим человеком. Его интересовала картина, а не учитель. Понимаете, сеньор Паулу Антониу?

— Мошенник на мошеннике! — кричал Паулу Антониу — человек порывистый и вспыльчивый. — Клоун мой! Слышите? Мой! Я его забираю.

По тому, как лицо директора налилось краской, было видно, что он тоже рассержен. Но, подавив в себе раздражение, он спокойно ответил:

— Мне очень жаль, сеньор Паулу Антониу, но я не могу позволить вам унести картину. Я отвечаю за произведения, хранящиеся в этом музее.

И он подал знак смотрителям. Те подошли с двух сторон и схватили художника за руки.

— Будьте благоразумны, сеньор Паулу Антониу, — продолжал директор. — Прошу вас, постарайтесь меня понять. Я не допущу, чтобы картина исчезла из музея. То, что она была у вас украдена, ничего не меняет. Важно одно: Клоун — это собственность музея. Тут ничего не поделаешь, поверьте, сеньор Паулу Антониу.

— Но это несправедливо! — простонал художник.

— Может быть, — согласился директор, — может быть. Но чем же я могу вам помочь?

— Отдайте мне мою картину.

Директор устал спорить. Он сделал вид, что не расслышал слов художника, и невозмутимо продолжал:

— Приходите сюда, когда вам только захочется. Приходите и смотрите на своего замечательного Клоуна. Двери музея открыты для всех.

Паулу Антониу понял, что настаивать бесполезно. Но ему не хотелось признавать себя побежденным. Поэтому он сказал:

— Я этого так не оставлю! Мы еще вернемся к этому разговору, сеньор директор.

А потом, обращаясь к Клоуну, который снова висел на стене, он произнес:

— Я не знаю, что с тобою было до того, как ты попал сюда, в музей. Мое единственное желание — унести тебя с собой. Мы всегда были друзьями, правда? Но это никого не интересует. Ах, Клоун, если бы ты умел говорить! Ты сказал бы им, что хочешь вернуться ко мне. Или… кто знает! Возможно, ты хочешь остаться здесь, где тебя видят столько людей… Восхищаются тобой, да?…

— И вами, сеньор Паулу Антониу, — добавил директор. — Разве не вы его создали?

Пока они говорили, Клоун тихо улыбался, быть может, немного иронически, а быть может, чуть печально. Так улыбается тот, кто хорошо знает, как люди улаживают свои дела.

…С того дня Паулу Антониу часто приходил к своему Клоуну и всякий раз испытывал гордость за свое произведение. Но время не стоит на месте. Годы шли, Паулу Антониу старел. Ему стало тяжело подниматься по лестницам музея. Он ступал по ним медленно, часто останавливался и вздыхал.

Теперь он появлялся в музее все реже. Однажды он пришел в сопровождении двоих друзей. Они осторожно поддерживали его, помогая подняться по лестнице. Он в последний раз взглянул на своего Клоуна и больше уже никогда не приходил.

Клоун до сих пор здесь, в музее, в зале номер шесть, все такой же улыбающийся, с темными, любопытными и умными глазами.

Художники, как все люди, стареют и умирают. Но, благодаря своим творениям, они всегда будут жить в памяти поколений, бесконечно сменяющих друг друга в этом мире.

Попугайчик Пепе принадлежал доне Аделаиде и ее мужу, сеньору Теодору. Все трое жили на улице Воскресения, в маленьком старом доме. Жили тихо, без происшествий, потому что в доме не было ни детей, ни собак, ни кошек. Только дона Аделаида, сеньор Теодору и попугайчик Пепе.

Клетка Пепе висела в столовой над буфетом — белая, с жердочкой и двумя плошками: для воды и для корма. Дверца клетки весь день оставалась открытой, чтобы Пепе мог вылетать и влетать обратно, когда пожелает. Он вылетал то и дело и садился на плечо к доне Аделаиде. Она ходила по дому, а он с нею.

Рано утром дона Аделаида открывала дверь молочнице и говорила: «С добрым утром. Одну пинту, пожалуйста». Пепе, который, как все попугаи, подражал человеческой речи, столько раз слышал эту фразу, что начал в конце концов ее выговаривать: «Добрый день. Одну пинту, пожалуйста». Дону Аделаиду часто мучали головные боли, и она жаловалась: «Ах, моя голова!» Пепе наслушался и тоже стал повторять тем же жалобным тоном: «Ах, моя голова!» Он даже научился произносить более трудную фразу: «Теодору, суп остынет!» — так дона Аделаида звала мужа обедать.

• Предыдущая
• 21/25
• Следующая