Революция.com. Основы протестной инженерии - Почепцов Георгий Георгиевич - Страница 15

Именно глобализация дала новые возможности для создания данного рода искусственных переходов. Если в прошлом происходил физический захват центров управления, то сегодня оказалось возможным оперировать на чисто когнитивном уровне, когда блокировка зданий кабинета министров или администрации президента в Киеве, являясь во многом чисто виртуальным действом, могла останавливать жизнь почти пятидесятимиллионной страны.

Глобализация выражается в числе прочего и в отмеченной Михаилом Виноградовым характеристике: «Общая закономерность в революциях на постсоветском пространстве есть – связана она с психологическим влиянием прецедента создания смены власти в соседних странах» [16]. При этом Россия, в отличие от постсоветских стран, «закрывается» тем, что она прошла период политической смены: «Наша, российская, революция уже произошла, причем для России была достаточно бархатной. Сегодня буря сидит только в головах части «мятежной элиты». Население выступает за компетентное управление, рыночное развитие и социальные программы. В ближайшие 30–40 лет страну ждет поступательное развитие» [17]. На наш взгляд, это ложное представление, поскольку однотипно с постсоветскими странами ожидания населения России не были реализованы.

Юрий Крупнов также не принимает подобного спокойствия. «Дело здесь вовсе не в какой-то недальновидности правящих лиц. Дело в том, что за чередой переворотов стоят принципиально новые парамилитарные (т. е. полувоенные) технологии политического действия, а за ними – более чем полувековой опыт США, Израиля и Великобритании. Упрекать высших чиновников из окружения президентов за то, что они не видели прямой опасности, означает в наши дни примерно то же самое, что упрекать зулусов в отсутствии представления о контроле за ними со спутников из космоса» [1 8].

Сильные коммуникативные потоки форматируют действительность под себя, создавая в результате новый тип действительности, информационно зависимый и чувствительный к коммуникативным потокам. В прошлом смены подобного рода могли проходить за столетия, сегодня это вопрос месяцев и лет, первым примером чего на нашей территории была перестройка, которая не зря имела в качестве своего главного компонента процессы гласности.

ЛЮБАЯ СТРАТЕГИЯ состоит в создании нового пути или даже, условно говоря, нового пространства, если в рамках имеющегося нельзя достичь своих целей. Стратегия трансформирует пространство так, чтобы осуществить переход к планируемому будущему. То есть отсутствие готового пространства перехода не является препятствием для движения. По этой причине в рамках оранжевой революции следовало включить максимальную активность масс, чтобы использовать этот рычаг в качестве давления на власть. Имеющуюся политическую неудовлетворенность следовало не только усилить, но и продержать на пике активности вполне определенное время, чтобы заставить власти отступить. Это требовало времени, тренингов, организации поддержки человеческими ресурсами и финансирования. Например, в статье «Нью-Йорк тайме» сообщается, что среди прочих расходов американская неправительственная организация Institute for Sustainable Communities направила в Украину 11 млн. долларов федеральных денег для того, чтобы создать «культурный перелом в Украине, и граждане, пассивные при авторитарном режиме, стали активными и способствовали развитию демократии» [1]. То есть процессы мобилизации масс остаются ключевыми как для теории, так и для практики.

Любая революционная ситуация начинается и протекает в рамках определенного когнитивного взрыва, когда перестают работать старые правила интерпретации и реинтерпретации. Человек поставлен в ситуацию, когда он сам без подсказок должен по-новому принимать все решения. Более того, политический кризис делает политическим даже бытовое существование человека. И это вновь отражается на усложнении принятия решений, которые в прошлом не были столь многофакторными.

Когнитивный взрыв может быть естественным и искусственно сконструированным. В последнем случае перед нами может быть миссионерская деятельность, религиозная секта, коллективный протест, поскольку все они меняют не факты, а правила, по которым эти факты порождаются. Факт никогда не приходит один, за ним всегда стоит правило. Меняя правило, мы попадаем под атаку совершенно новых фактов.

Когнитивный взрыв является результатом работы двух противоположно ориентированных интерпретационных машин, задающих понимание происходящих событий. Это конфликт интерпретаций, и победа на интерпретационном поле влечет за собой победу в реальности. Реальное изменение мира оказывается возможным только с помощью разрушения прошлой картины мира и введения новой. В кардинальных случаях происходит смена героев на врагов и врагов на героев. Теперь та же самая битва начинает описываться с другой точки зрения, и мы желаем победы другим актерам.

Когнитивный взрыв нарушает наработанные взаимосвязи между физическим, информационным и когнитивным пространствами. В результате становится принципиально невозможным принятие адекватных решений, поскольку они будут базироваться на искривленной картине мира. Выработка решений не может прекратиться, но они становятся все менее адекватными имеющейся ситуации. Кстати, для всех бархатных революций на постсоветском пространстве характерным было предварительное отрицание властью самой возможности этих революций на данной территории.

Когнитивный взрыв не просто затрудняет принятие решений, но одновременно облегчает принятие принципиально новых решений, которые были бы невозможны в рамках старой систематики.

Есть более и менее закрепленные закономерности, с каждой из которых требуется отдельная работа по их изменению.

Когнитивный взрыв разрушает три вида закономерностей, формирующих картину мира массового сознания:

• факты;

• правила;

• метаправила.

Изменение факта – это разовое разрушение, изменение правил является системным изменением. Накопив измененные факты, можно изменить систему, но это слишком длительный процесс. Изменив правила или метаправила предоставляет возможность легче оперировать с фактами, признавая их либо недостоверными, либо нехарактерными в случае, если они противоречат правилу. Факт при такого вида аргументации перестает быть важнее, чем заранее заданная закономерность. Например, в период оранжевой революции было зафиксировано такое понятие, как «доброта Майдана». После этого любые рассказы, опровергающие неагрессивное поведение, исправлялись по принципу «этого не может быть».

Для смены правил подбираются самые чувствительные факты, которые трудно объяснить, кроме как наличием нового правила. Наиболее активно такие механизмы используются во время войны, когда сознательно запускаются процессы по демонизации противника. Так, типичным рассказом подобного рода является рассказ о жестокости противника по отношению к женщинам, старикам и детям, то есть демонстрируется, что тот воюет с гражданским населением.

В период первой войны в Ираке США запустили рассказ о том, как иракские солдаты вынимали недавно родившихся младенцев из инкубаторов и оставляли их на бетонном полу. Об этом с помощью специалистов ведущей западной PR-фирмы Hill & Knowlton красочно говорила якобы свидетельница, которая впоследствии оказалась не только не свидетельницей, но и дочерью посла Кувейта в США [2].

Такой массированный удар по сознанию нужен был для не менее значимого действия в физическом пространстве – начала войны с Ираком.

Для таких же действий в информационном и когнитивном пространствах в случае второй иракской войны в структуре Белого дома был создан Офис глобальных коммуникаций. Его сотрудники собирались ежедневно, чтобы определять месседж дня, не разрешая даже вице-президенту Айку Чейни отклоняться от заданной стратегии. То есть типы кардинальных изменений действительности и планируемые, как войны, и непланируемые, как революции, все равно опираются на предварительную искусственную трансформацию и информационной, и когнитивной действительности. Только тогда в эту искусственно созданную «рамку» можно запускать новую действительность.