Серебряное зеркало и другие таинственные истории - Кристи Агата - Страница 23

• Предыдущая
• 23/42
• Следующая

Ван Чил, вопреки его обычной болтливости, не имел большого желания рассказать кому-нибудь о встрече в лесу. Как мировой судья и член приходского совета, он берег свою репутацию: не пристало ему давать приют в своих владениях такой сомнительной личности. К тому же владельцы похищенных кур и ягнят могли, чего доброго, предъявить ему счет за убытки.

За обедом он был необычайно молчалив.

— Куда пропал твой голос? — спросила его тетушка. — Можно подумать, что ты увидел волка.

Ван Чил, не знавший старой пословицы, счел это замечание довольно глупым: если бы он действительно встретил волка на своей земле, он бы только об этом и говорил.

На другое утро беспокойство Ван Чила, вызванное вчерашней встречей, полностью не исчезло. Он решил поехать поездом в соборный город, чтобы найти Каннингема и узнать, что навело его на мысли о диком звере. После этого к нему частично вернулось доброе расположение духа, и, напевая веселую мелодию, он направился в гостиную, чтобы выкурить традиционную утреннюю сигарету. Но едва он вошел в комнату, мелодия оборвалась.

— Боже милостивый! Это что еще такое?!

Небрежно раскинувшись, всем своим видом выражая ленивое спокойствие, на тахте лежал юноша из леса. Он уже не был таким мокрым, как во время их первой встречи, но никаких существенных изменений в его туалете не наблюдалось.

— Как ты смел сюда прийти? — раздраженно спросил Ван Чил.

— Вы сказали, что я не должен оставаться в лесу, — спокойно ответил юноша.

— Но не приходить сюда. Представь, что будет, если моя тетушка увидит тебя!

И чтобы как-то уменьшить размеры предстоящей катастрофы, Ван Чил попытался завернуть незваного гостя в газету. В тот же миг в комнату вошла тетя.

— Это бедный мальчик, который потерял память и заблудился. Он не знает, кто он и откуда, — смущенно объяснил Ван Чил, с опаской поглядывая на юного бродягу, дабы убедиться, что тот не намерен откровенничать. Не хватало еще, чтоб он рассказал о своих дикарских наклонностях!

Мисс Ван Чил чрезвычайно заинтересовалась.

— Возможно, на его белье есть метки? — предположила она.

— Кажется, большую часть белья он тоже потерял, — сказал Ван Чил, ценой немалых усилий удерживая на месте страницы «Морнинг Пост».

Голый бездомный ребенок так же сильно растрогал добрую мисс Ван Чил, как брошенный котенок или щенок.

— Мы должны сделать для него все, что в наших силах, — решила она.

И вскоре посыльный, отправленный в дом приходского священника, где находился в услужении подросток примерно тех же лет, вернулся с костюмом, состоявшим из форменной одежды и всего необходимого, вроде рубашки, ботинок, воротничка и так далее. Одетый, вымытый и ухоженный, парень не казался Ван Чилу менее опасным, но тетка посчитала его «миленьким».

— Мы должны его как-то называть, пока не узнаем, кто он на самом деле, — сказала она. — Например, Габриэль-Эрнест. Очень приятное имя, по-моему, и звучит вполне достойно.

Ван Чил не стал возражать, но в душе усомнился: подойдет ли это имя такому приятному, достойному юноше? Его дурные предчувствия ничуть не уменьшились оттого, что спаниель — старый, степенный пес — пулей вылетел из дома, увидев мальчишку, и теперь прятался в дальнем конце сада, жалобно тявкая и дрожа. Даже канарейка, голос которой обычно звучал без умолку, подобно голосу самого Ван Чила, больше не пела, а только испуганно пищала. Тверже, чем когда-либо, он был настроен немедленно переговорить с Каннингемом.

Когда он уезжал на станцию, его тетя как раз договаривалась, чтобы Габриэль-Эрнест помог ей развлекать детишек из ее класса в воскресной школе за вечерним чаепитием.

Каннингем не был сначала расположен откровенничать.

— Моя матушка умерла из-за болезни мозга, — объяснил он, — и вы должны понять, почему я не хочу подробно останавливаться на чем-либо фантастическом, что я видел… Или думаю, что видел.

— Но что именно вы видели? — спросил Ван Чил.

— Нечто экстраординарное, если только это мне не почудилось. Ни один нормальный человек не поверит, что такое возможно. Позапрошлым вечером я стоял у калитки вашего сада, скрытый живой изгородью, и наблюдал закат. Вдруг я увидел голого юношу, купальщика с соседнего пруда. Он стоял на холме и тоже любовался закатом. Его фигура так напомнила мне дикого фавна языческих времен, что я решил взять его в натурщики. Я хотел окликнуть его — но в этот миг солнце полностью скрылось за горизонтом и все оранжевые и розовые тона исчезли, остались лишь холодные и серые. И тут случилось невероятное — юноша исчез.

— Как! Что, совсем исчез? — возбужденно спросил Ван Чил.

— Нет; это и есть самое ужасное, — ответил художник. — На открытом склоне, где секунду назад был юноша, теперь стоял большой черный волк, со сверкающими клыками и жестокими желтыми глазами. Вы можете подумать…

Но Ван Чила уже было не остановить: он со всех ног бежал к станции. Ему пришло в голову послать телеграмму: «Габриэль-Эрнест — вервольф», но эта мысль сразу же отпала. Тетушка подумала бы, что это шифрованное послание и что племянник забыл сообщить ей шифр. Оставалось надеется, что он успеет домой до заката. Такси, которое он нанял уже на своей станции, казалось, невыносимо медленно ехало по проселочной дороге, окрашенной розовыми и сиреневыми тонами закатного солнца. Когда он прибыл, тетушка убирала со стола недоеденные джемы и пироги.

— Где Габриэль-Эрнест? — почти закричал он.

— Он повел домой маленького Тупа, — сказала тетя, — уже поздно, и я решила, что небезопасно отпускать малыша одного. Какой прекрасный закат, не так ли?

Но Ван Чил, не забывающий о полоске зари на западе, не стал задерживаться, чтобы обсудить ее красоту. С непривычной для него скоростью он мчался по узкой тропинке, ведущей к дому Тупов. По одну ее сторону бежал мельничный ручей, по другую — тянулся голый склон холма. Тускло-багряный краешек солнца еще виднелся на горизонте, и за следующим поворотом Ван Чил ожидал увидеть тех двоих, за которыми гнался. Но внезапно теплые краски заката погасли, и все кругом сделалось серым. Он услышал пронзительный крик испуга — и остановился.

Никто больше не видел ни ребенка Тупов, ни Габриэля-Эрнеста, но разбросанную одежду последнего нашли на дороге. Ван Чил и несколько рабочих, которые находились поблизости, слышали детский крик, доносившийся с того места, где была найдена одежда. Поэтому все решили, что мальчик упал в воду, а юноша разделся и прыгнул следом в тщетной попытке спасти его. Миссис Туп, у которой было еще одиннадцать детей, вскоре смирились с утратой, но мисс Ван Чил искренне оплакивала потерянного найденыша. Именно по ее инициативе в приходской церкви была установлена медная мемориальная доска с надписью: «Габриэлю-Эрнесту, неизвестному юноше, который смело пожертвовал жизнью ради спасения ребенка».

Ван Чил, в большинстве случаев уступавший своей тете, категорически отказался участвовать в подписке на мемориал Габриэлю-Эрнесту.

— Моя тетя, высокая грузная леди, отличалась сильным характером и непреклонной волей — таких женщин нередко называют мужеподобными. Дядя был худощавым, низеньким человечком, кротким и уступчивым, и совсем не годился ей в мужья. Вскоре после свадьбы он стал чахнуть и угасать. Властная натура жены слишком подавляла его и, так сказать, мало-помалу сводила на нет. Впрочем, тетушка заботилась о нем как могла: созвала к больному добрую половину городских врачей, строго следила за тем, чтобы он выполнял все их предписания, и пичкала его таким количеством микстур, какого хватило бы на целую лечебницу. Все было напрасно. Ни лекарства, ни самый нежный уход не помогли дяде, и в конце концов он пополнил собою длинный список жертв супружеской любви.

— И явился жене в виде призрака? — подхватил любознательный джентльмен, который задавал вопросы предыдущему рассказчику.

• Предыдущая
• 23/42
• Следующая