Надежда - Каменски Макс - Страница 23

Сначала маг не заметил, что происходило высоко над головой, но затем, резко подняв голову, узрел тысячи сменяющихся световых образов, повествующих о тех или иных событиях из истории эльфийского царства – от восшествия на Престол новых царей до великих сражений. Но это могло бы показаться в некотором роде избитым, если бы не один оригинальный факт. Проходя в окружении стражи по середине пурпурной дорожки, Даратас сначала не обратил внимания на то, что творились вблизи, по обоим бокам процессии. А там царила самая настоящая вакханалия плоти. На специально изготовленных выгнутых лежанках, под светом нежно-розовых магических огней, в ворохе пурпурных перин и одеял, сотни эльфов соединяли тела в актах самой откровенной любви. Глаза мага расширились от удивления, но он постарался не подать виду, сконцентрировав внимание на приближавшейся скульптуре Тиры, вокруг которой собралась официальная публика, но сладострастные стоны, доносящиеся более отчётливо после того, как маг сосредоточил на этом внимание, привлекали, и глаза порой безвольно отрывались от намеченной цели и принимались блуждать по развратным картинам. По сути, ничего нового, но по факту природа брала своё.

Ароматы, звуки, шикарные картинные позы. Для человеческого сознания официальные мероприятия исключали интимность, но для эльфов сие действо представляло настоящий акт счастья. Всеобщего счастья, открывающего все стороны сложной эльфийской души.

У освещённого множеством факелов монумента стояли всевозможные государственные чины, представленные, в основном, дряхлыми стариками, не сумевшими принять участие в прошедших сражениях, жреческие компании, сиявшие милыми мордашками. Вся братия стояла строго под стягами своих домов. Дружная процессия стала послушно расступаться перед движущейся охраной, пропуская кандидата на Престол. Даратас, внимательно вглядываясь в суровые лица придворных мужей, проследовал к каменному изваянию обольстительной Тиры, где не обнаружил никакого Престола в своём понимании. а лишь роскошное ложе на несколько персон, стоявшее на позолоченном помосте и увенчанное пурпурными одеялами. Сохраняя небольшую надежду, что главное действие не здесь, маг обернулся, внешнее выказывая полное спокойствие.

Он осторожно скользил взглядом по сомкнувшемуся ряду важных лиц, надеясь предугадать последующее развитие событий. Все они, разодетые в парадные искрящиеся наряды, безмолвно ждали, внимая звукам любовных утех у себя за спиной. Почти все хранили каменное выражение лица. Кроме Жриц. Эти маленькие проказницы так и стреляли глазками в сторону замершего Даратаса. Приглядевшись, маг различил множество пустых лож чуть левее от места церемонии. Неужто они – для занятых пока скучным долгом государственных мужей и жён?

Вдруг строй молчаливых эльфов заколыхался, и к Даратасу вышел Мильгард, облачённый в малиновый доспех с фиолетовым плащом, висящим за спиной. В руках он держал большую тяжёлую корону, искрившуюся дождём всевозможных огоньков и блёсток, и деревянный посох с огромной жемчужиной в роли набалдашника. Магу показалось, что посох символизировал некоторую часть мужского тела.

Подойдя к магу, эльф поглядел ему в глаза, заметив некоторое смущение, и еле заметно кивнув, развернулся к остальным, подняв над головой принесённые предметы.

– Братья и сёстры! – воскликнул он по-эльфийски мощным голосом, перекрывшим звучавшую музыку. – Настал час великого Откровения! Настало время Великих Перемен, предсказанных Остараамом в незапамятные времена. Наш прежний царь скончался. Старый уклад рушится на глазах, а привычные идеалы втоптаны в каменные полы пещер! Враги точат клинки, переполняясь мыслями о нашем скором сокрушении. Отечество в крайней опасности! – здесь принц сделал маленькую паузу, давая собравшимся прочувствовать сказанное. – И что же велит нам наша гордость? Велит сражаться! Что шепчет нам вера? Стоять и верить крепко! Что твердит наш закон? Принять силу сильного! Храбрые воины на совете приняли решение, что царём будет тот, кто сразил врага. Мы знаем, что битва была выиграна не под сводами Старинного Зала, а в измерениях, о которых нам трудно помыслить. С врагом, который никому из нас не под силу! И кто же нас спас? А спас нас этот человек, которого мы нарекли кандидатом на Престол. Лишь благодаря его мужеству мы сегодня можем праздновать победу, предаваясь мирским утехам и простому счастью! Тогда ж восславим лучшего из лучших! Сильнейшего из сильных, руками которого принесена слава в наш дом! И возложим в его десницу нашу судьбу. Жрицы! Прошу начать обряд!

Повернувшись в пол-оборота к магу, эльф загадочно улыбнулся и уступил дорогу целому отряду обольстительных жриц. Стражи, двигаясь за девушками, стали охватывать Даратаса, служительниц культа и приготовленное ложе со всех сторон, замыкая в кольцо и разворачиваясь к остальным сплошной стеной щитов. Чуть неподалёку, где-то справа, кто-то запел нежным голосом, подхватил плавную мелодию арфы. Уже сообразивший, в чём дело, Даратас внимательно рассматривал похотливых служительниц Тиры, облепивших его со всех сторон и медленно тянувших на мягкие одеяла. Их было столько, что маг испугался за своё здоровье. Он не знал, чем продиктована возбуждённость девушек, но глаза их пылали безумством, игравшим огоньками в нежных душах.

Поначалу маг был несколько неуклюж и неповоротлив по сравнению с извивавшимися вокруг него Жрицами, стянувшими с него почти всю одежду, но когда окружающее заполнил сладковатый туман, задурманивший сознание, страсть в его сердце разгорелась неукротимым огнём. Он вспомнил, что суть возведения на Престол – отдача мужчины во служение Тиры. Эльфы понимали это так. Что ж, никто и не видит ничего плохого!

– Вернен, Аль ту на вир, эль ту ар! – прошептал Даратас требовавшиеся слова и полностью отдался чувствам.

В этот день стены Золотых Ручьёв содрогнулись под мощной волной всеобщего экстаза!

Бывший отряд Гвоздя, а ныне Мердзингера, продвигался медленно, прислушиваясь к каждому шороху и останавливаясь перед каждым поворотом: в любой момент можно ждать засаду. Идти по пропахшему смертью коридору представлялось далеко не самым приятным занятием, но всё приняло совсем плохой оборот, когда одежда на теле пропиталась омерзительным ароматом разложения, и избавиться от него в данных условиях было невозможно! Какое-то время Ромунд делал всё возможное для борьбы с недугом, но затем его стало тошнить, причём так, что тело начинало сжиматься в комок. Он взмок. Голова кружилась, и мысли путались. Не выдержав, он попросил отряд остановиться, дать передохнуть, смочить горло.

– Блюй, парень, станет легче, – говорил Бочонок, подавая мех с остатками воды. – Мы, знаешь, однажды семь дней в траншее лежали, головы поднять не могли. Таргосовские ублюдки вели по нам обстрел Большим Огнём и пушками, не давая передохнуть. Многих сносило волной, не зажаривая. Они лежали вокруг нас, и… А впрочем… Ладно.

Ромунд старался не слушать бредни бывалого вояки, от которых становилось ещё хуже, и держал всё в себе, пытался, по крайней мере. Но, в конце концов, не справился, и его согнуло пополам в приступе дикой рвоты. По характерным звукам он понял, что одновременно с ним стало плохо ещё кому-то из отряда. Пока его выворачивало наизнанку, эльф внимательно осматривал карту, стараясь обнаружить хоть какие-то намёки на дополнительные проходы, тайные ходы, скрытые двери.

– Проклятая бумажка, – злобно ворчал он. Даже у него стали сдавать нервы. – Ни черта полезного нет!

– Сколько ещё до прохода вглубь? – спросил Медведь, вытирая пот со лба. Почему-то в подземельях вдруг стало душно и жарко.

– Метров семьсот, – бросил тот. – Ромунд, ты в порядке?

Слегка отошедший от приступа юноша легонько покивал головой. Он сидел на полу, прижавшись спиной к стене, стараясь прийти в норму. Отряд подвергался большой опасности, находясь в узком пространстве.

– А ты, Альма? Нормально? Ну, хвала богам! Пять минут, а потом вперёд.

Пока зрение принимало нормальный фокус, Ромунд блуждал взглядом по грубой стене коридора, испещрённой множеством зацепок, порезов и истёртостей. Видимо, бойцы республиканского гарнизона не сильно щадили казённое имущество… Однако стена так и осталась бы не заслуживавшей внимания стеной, если бы хаотичный взор юноши не напал на еле различимый знак, вырезанный в камне: ровный квадрат, перечёркнутый двумя линиями по диагонали и одной поперёк. На далёких туманных границах сознания что-то всплыло из того, что он когда-то читал, но настолько неразборчивое и неясное, что Ромунд не успел его ухватить и как положено обработать: Мердзингер приказал начать движение.