Тайный брак императора: История запретной любви - Палеолог Морис Жорж - Страница 7

• Предыдущая
• 7/43
• Следующая

К концу осени 1871 года важное событие в жизни Александра Николаевича и Екатерины Михайловны грозило нарушить их спокойное счастье. Екатерина Михайловна почувствовала себя беременной.

В ней это событие вызвало лишь радость, гордую и восторженную радость первого материнства. Но Александр II был потрясен.

Он был испуган этим известием, считая, что материнство Екатерины Михайловны будет публичным доказательством ее бесчестья. Правда, страх перед тайной полицией внушал такое почтение по отношению к особе государя, что можно было быть спокойным, что никто не решится открыто злословить. Но чего только не будут говорить полушепотом при закрытых дверях?!

Его угнетала и другая мысль, ничего общего с моралью не имевшая. В страсти, питаемой им к Екатерине Михайловне, значительную роль играло эстетическое чувство. Он видел в ней совершенный образ женщины, и он боялся, что этот совершенный образ исказится в беременности и родах. И, наконец, суеверное предчувствие говорило ему, что роды подвергнут ее жизнь смертельной опасности.

Все, однако, обошлось благополучно. Беременность протекала нормально, без всяких осложнений. Внешний вид Екатерины Михайловны так мало изменился, что даже невестка ее, в особняке которой она занимала отдельное помещение, не подозревала о ее беременности.

Счастливый случай сделал то, что стройная фигура Екатерины Михайловны совершенно не изменилась. Это доказывает фотография, снятая на восьмом месяце.

29 апреля (11 мая) 1872 года под вечер Екатерина Михайловна почувствовала первые предродовые схватки. Желая сохранить все в абсолютной тайне, Александр II решил, что при первых схватках Екатерина Михайловна переедет в Зимний дворец в частные покои Николая I, бывшие обычным местом их свиданий.

Эта часть дворца была совершенно скрыта извилистыми коридорами, потайной лестницей и строгим запрещением проникать туда.

Не предупредив ни свою невестку, ни даже горничную, молодая женщина одна отправилась в карете в Зимний дворец, проникнув туда, по обыкновению, через низенькую дверь, ключ от которой хранился у нее.

Предупрежденный об ее приезде император немедленно пришел к ней и провел с нею около часу. Внезапно боли утихли. Решив, что тревога была ложной, Екатерина Михайловна забылась на простом диване, обитом синим репсом, в тяжелом сне. В комнате не было кровати, и вся обстановка сохраняла тот же вид, какой она имела при Николае I.

Убедившись, что боли прошли, Александр Николаевич вернулся в свои покои и также лёг спать. Екатерина Михайловна осталась совершенно одна. В ее распоряжении был лишь ветеринар-гренадер, стоявший на часах у дверей ее комнаты.

Старик солдат разбудил в 3 часа ночи царя. Доверенный слуга бросился за доктором Красовским и повивальной бабкой.

Острые родовые схватки сменяли одна другую. А врачебной помощи все еще не было, так как доктор жил далеко.

С минуты на минуту состояние Екатерины Михайловны, корчившейся в муках на диване, становилось все более тревожным. Александр II, бледный от волнения, держал ее за руки и нежно ободрял.

Наконец явился доктор Красовский в сопровождении повивальной бабки. Он не успел еще осмотреть больную, как царь тоном, которым он обычно давал приказания, сказал ему: «Если нужно, пожертвуйте ребенком, но ее спасите во что бы то ни стало».

Долго длились мучительные роды. Лишь к половине десятого утра Екатерина Михайловна родила сына.

Это было в воскресенье, и государь должен был ее оставить: весь двор ожидал его к обедне. Здоровый и красивый ребенок получил при крещении имя Георгия. В тот же день его перевезли в Мошков переулок, где жил генерал Рылеев, начальник личной охраны царя. Это место было избрано потому, что оно было довольно глухим и что проживание там генерала Рылеева делало естественным присутствие жандармской охраны, не позволявшей никому задерживаться на этой улице.

Новорожденный был поручен заботам русской кормилицы и гувернантки-француженки.

Несмотря на все принятые меры предосторожности, слух о родах быстро распространился.

Германский посол, князь Рейс, окруживший царя замечательно организованной сетью шпионажа, узнал об этом первый. Он и сообщил об этом невестке Екатерины Михайловны, для которой это известие, несмотря на то, что о связи государя с Екатериной Михайловной она была осведомлена лучше других, явилось полной неожиданностью.

Императорская семья и особенно приближенные цесаревичи были потрясены. Любимые братья императора, великие князья Константин и Николай, и особенно уважаемая Александром II кузина его, великая княгиня Елена Павловна, были страшно взволнованы. К их горечи и возмущению присоединились еще и предчувствия опасностей, которые угрожали существованию династии в случае введения в царскую семью этого незаконнорожденного ребенка.

Императрица Мария, конечно, не последняя узнала об этом событии. Но она оставалась молчаливой, холодной и замкнутой, ни с кем не делясь своими мыслями. Ее болезнь, однако, с этого времени стала развиваться быстро.

Волнение в императорской семье скоро передалось и аристократическим кругам Санкт-Петербурга и Москвы. Особенно много внимания рождению незаконнорожденного сына государя уделяли в семьях князя Паскевича, женатого на графине Воронцовой, князя Щербатова, женатого на графине Паниной, графа Орлова-Давыдова, женатого на княжне Барятинской, князя Воронцова, женатого на графине Шуваловой, и у княгини Куракиной, приближенной цесаревны. В этих кругах строго осуждали поведение государя. Если раньше закрывали глаза на его связь, то теперь эти круги скандализовала невозможность ее игнорировать. Возмущались тому, что 54-летний монарх, бывший уже дедом, не может обуздать своих страстей. Шокировала и громадная разница возраста Александра Николаевича и Екатерины Михайловны. Не без тревоги думали о том, не явится ли, ввиду тяжкой болезни императрицы, сегодняшняя фаворитка завтрашней законной супругой, если она даже и не пожелает подняться выше.

Неудовольствие еще усилилось, когда к концу 1873 года сделалось известным, что фаворитка родила второго ребенка — девочку, получившую имя Ольги.

На этот раз императору стало известным то неудовольствие, которое возбуждалось открытостью его связи. Граф Петр Шувалов, управляющий Третьим отделением, имел смелость сообщить об этом царю. Никто не мог лучше выполнить этого деликатного поручения. Прежде всего, граф Шувалов был обязан сделать это по долгу службы, так как в его обязанности входило следить за отношением общества к особе государя, а затем он мог опираться и на свой нравственный авторитет, основывающийся не столько на его служебном положении, сколько на его происхождении, богатстве и личных качествах. Несмотря на все доверие, которое питал к Шувалову царь, он выслушал его холодно и надменно и, казалось, нисколько не был смущен тем, что говорят и думают о его личной жизни.

Несколько времени спустя управляющий Третьим отделением, великий инквизитор русской империи, совершил, однако, серьезную оплошность. Он забыл, что система доносов, так успешно им организованная во всех слоях общества, применялась также и к нему. Беседуя однажды вечером в кругу своих близких друзей, на которых он, как ему казалось, мог вполне положиться, он высказал несколько резких мнений по адресу Екатерины Михайловны. Он говорил, что государь находится всецело под ее властью и способен на всякие безумства, чтобы доказать ей свою любовь; он так разошелся, что даже сказал: «Но я справлюсь с этой девчонкой».

На другой же день этот разговор был передан генералу Рылееву, который поспешил сообщить о нем государю.

Александр II не сделал никакого замечания Шувалову, но втайне решил удалить его от себя и устранить от заведывания охраной.

Вскоре, когда в начале июня 1874 года царь находился в Эмсе, управляющий Третьим отделением прибыл к нему с обычным докладом. Император встретил его сердечными словами:

— Поздравляю тебя, Петр Андреевич.

• Предыдущая
• 7/43
• Следующая