Смысл жизни - Папаяни Федор - Страница 14

И, ясное дело, что сообразно с этой задачей, прежде всего надо выяснить общеобязательное значение термина «смысл жизни»; а для этого, в свою очередь, надо выяснить общепринятое значение слова «смысл». Когда мы дадим себе отчет, что значит слово «смысл», если мы говорим о смысле любой вещи, то легко будет узнать, что следует подразумевать под словами «смысл жизни»; а, выяснив это, можно будет выяснить и то, при каких условиях позволительно верить в существование смысла жизни.

Итак, прежде всего: что мы называем смыслом любой вещи? В чем состоит общепринятое значение этого термина? Приблизительный ответ очень прост: смыслом вещи называется ее истинное назначение, т. е. ее действительная, но не кажущаяся пригодность служить средством для той цели, для достижения которой назначена эта вещь. Другими словами: мы приписываем данной вещи смысл только в том случае (хотя, может быть, еще не всегда, но пока оставим это в стороне), если она назначена для достижения какой-нибудь цели и если она действительно пригодна для этой цели. Если же эта вещь не имеет никакого назначения или же если даже она и назначена для достижения какой-нибудь цели, но в действительности непригодна для этой цели, то мы считаем ее бессмысленною.

Так, например, рассмотрим самые первичные случаи употребления слова «смысл». Прежде всего, оно употребляется в применении к речи, т. е. к словам, будут ли они взяты порознь или в связи друг с другом – это безразлично[2]. Если отдельно взятое слово выражает какое-нибудь понятие, т. е. если оно назначено и, в то же время оказывается действительно пригодным для выражения мысли, для передачи ее другому лицу, то оно имеет смысл. Если же данное слово не назначено для этой цели или если бы оно почему-нибудь оказалось непригодным для достижения этой цели, то оно считается нами бессмысленным. Точно так же всякое сочетание слов имеет смысл только в том случае, если при помощи этого сочетания мы можем высказать какую-нибудь мысль, т. е., если оно не только назначается, но и действительно пригодно для ее выражения. Если же слова произносимой мною речи так сочетаются и подбираются друг к другу, что их сочетание оказывается непригодным для выражения той мысли, для передачи которой назначена моя речь, то она называется бессмысленной. Бессмысленною она называется и в том случае, если ее состав не обнаруживает в ней ровно никакого назначения. Подобным же образом и все другие знаки: не только речи, но и жесты, и ярлыки (например, библиотечные ярлыки на книгах) и различные пометки (например, пометки, выставляемые на одинаковых вещах для обозначения тех мест, на которых должны быть помещены эти вещи) и т. д., имеют смысл лишь в том случае, если эти знаки назначены и действительно пригодны для достижения какой-нибудь цели. Знаки же, не имеющие никакого назначения, будут бессмысленными. Бессмысленны также и те знаки, которые непригодны для достижения назначенной цели. Например, вполне бессмысленны пометки, обозначающие порядок вещей, если при помощи этих пометок нельзя распределять данные вещи в надлежащем порядке. Бессмысленно употребление шифрованного письма, если оно может быть дешифрировано любым лицом. Точно так же каждое мероприятие, каждая часть машины, дома, да и каждая машина, постройка и т. д. имеют смысл лишь в том случае, если они, во-первых, назначены и, во-вторых, действительно пригодны для достижения какой-нибудь цели. Отсутствие же одного из этих условий делает данную вещь бессмысленной.

Итак, смысл любой вещи состоит в ее истинном назначении, т. е. в том, чтобы она была назначена и действительно пригодна для достижения какой-нибудь цели. Таков первоначальный ответ на вопрос: в чем состоит общепринятое значение термина «смысл любой вещи?». Но хотя этот ответ подкрепляется и подкреплен мною множеством примеров, тем не менее, на нем еще нельзя остановиться: он только близок к истине, но еще не вполне совпадает с ней. Если же его нетрудно было подтвердить разнообразными и многочисленными примерами, то это зависит от того, что при этом ответе мы подразумеваем еще кое-что невысказанное, что и помогает нам подобрать правильные примеры. Но, чтобы дальше не было никаких недоразумений, мы должны высказать все, что подразумевается в понятии «смысла». Дело в том, что самые-то цели могут быть различными: и не всякая цель считается нами способною придать смысл той вещи, которая будет служить средством, приводящим к этой цели. В самом деле, если цель, о которой сейчас идет речь, будет таковой, что за ней не стоит гнаться, т. е., если ее можно преследовать только вследствие ошибочной оценки ее значения, то из одного того, что данная вещь служит средством для достижения подобной цели, эта вещь еще не приобретет ровно никакого смысла. Так, все наши умышленные поступки всегда имеют в виду какую-нибудь цель. И допустим, что они никогда не остаются бесплодными, а пусть, напротив, каждый приводит к своей цели. Мы все-таки сплошь да рядом эти поступки будем считать только целесообразными, но еще далеко не всем им припишем смысл. Чтобы та цель, для достижения которой назначена и пригодна или даже действительно служит данная вещь, была способна осмыслить эту вещь, для этого надо, чтобы сама-то эта цель была более или менее ценной в наших глазах, чтобы за ней следовало гнаться. И чем ценнее эта цель, т. е., чем обязательней гнаться за ней, тем больше смысла в назначенной и пригодной для ее достижения вещи. Например, каждый анекдот рассказывается на лекциях всегда с какой-нибудь целью; и почти всегда этот рассказ оказывается вполне пригодным для достижения намеченной цели. Но в сообщении анекдота, в его внесении в состав лекции будет больше или меньше смысла или даже в нем не будет ровно никакого смысла, глядя по тому, с какой целью лектор рассказывает свой анекдот. В этом рассказе будет неоспоримый и наибольший смысл в том случае, если данный анекдот служит наилучшим средством для разъяснения научного содержания лекции. В нем будет меньше смысла, но все-таки он будет, если лектор заметил, что аудитория утомилась следить за его изложением и желает дать ей возможность освежить свои силы при помощи анекдота. И этот рассказ будет вполне бессмысленным, если лектор хотел им всего только посмешить аудиторию или вообще угодить ее дурному вкусу; ибо в этом случае цель, преследуемая лектором, считается нами ничтожною, не заслуживающею того, чтобы гнаться за ней.

Таким образом, окончательное определение понятие «смысла вещи» будет следующим: под смыслом данной [вещи] всегда подразумевается назначение и действительная пригодность данной вещи для достижения такой цели, за которой почему-либо надо или следует гнаться. Таково общеупотребительное значение термина «смысл», когда мы говорим о смысле любой вещи[3]. Узнав же это, легко сполна выяснить, что следует или что мы логически обязаны иметь в виду, когда мы говорим о смысле жизни; ведь понятие «смысл жизни» составляет лишь частный случай понятия «смысл любой вещи». Поэтому, если смысл любой вещи состоит в назначении и в действительной пригодности данной вещи для достижения ценной цели, то и смысл жизни должен быть понимаем как назначение и действительная пригодность жизни для достижения ценной цели, т. е. такой цели, за которой надо или следует гнаться.

Таким образом, вопрос о смысле жизни совпадает с вопросом о цели жизни. Спрашивать – в чем состоит смысл жизни, то же самое, что спрашивать – какова ценная цель жизни. А в то же время легко убедиться, что вопрос о смысле жизни позволителен только в том случае, если мы имеем в виду такую цель, которая была бы абсолютно ценною. Ведь мы сейчас видели, что смысл вещи зависит не от всякой цели, а только от такой, которую надо преследовать. Но всякую цель мы считаем обязательною или ради нее самой (и тогда она будет в наших глазах абсолютно ценною), или же как средство для подобной абсолютно ценной цели, так что ее ценность будет относительной. Относительно ценные цели ценны не сами по себе, а лишь в зависимости от ценности той верховной цели, для которой они служат средством, так что если вовсе нет абсолютно ценной цели, то не может быть и относительно ценных целей. Таким образом, смысл жизни, в конце концов, в последней инстанции может зависеть только от абсолютно ценной цели. Поэтому, когда мы спрашиваем о смысле или цели жизни, то одно из двух: или мы употребляем эти слова только по недосмотру, не давая себе отчета в их значении, или же мы своим вопросом уже наполовину предрешаем ответ. Мы уже заранее говорим, что окончательная цель жизни должна быть абсолютно ценною, а хотим только знать о ней еще что-нибудь, например, в чем именно она состоит, осуществляется ли она на деле и т. п. А отсюда получается такое определение понятия смысла жизни: он состоит в том, чтобы наша жизнь была назначена и служила действительным средством для достижения абсолютно ценной цели, т. е. такой цели, преследование которой было бы обязательно не ради других целей, для которых она служила бы средством, а ради нее самой.