Уровень: Война (СИ) - Мелан Вероника - Страница 38

• Предыдущая
• 38/75
• Следующая

— Знаешь, а мне бы понравилось — сидеть в пентхаусе и писать книги.

— Еще бы. — Он незло усмехнулся. — Кому бы ни понравилось?

— А фотографом? Я могу быть фотографом, как думаешь?

— Ани, ты можешь быть кем угодно.

— Танцовщицей, балериной, страховым агентом?

— Клерком, кассиршей, поломойщицей…

— Ну, тогда я не живу в пентхаусе.

Она ненадолго надулась, но быстро вспыхнула мечтами вновь.

— Ведь у меня могут найтись друзья — по-настоящему хорошие друзья! Или может статься, что я ведущая на телевидении? Или диджей на радио?

Он просто держал руль и молчал. Хороший руль, приятный на ощупь, тихий, но мощный мотор, удобные сиденья — спасибо, Стив. И надо бы уже давно выгулять Барта — он опять про него забыл.

— Знаешь, есть в этом что-то хорошее — в том, что ты не помнишь. Тогда существует шанс, что там, за пеленой, все окажется очень радужно.

Или очень грустно. Он не стал высказывать эту мысль вслух, но Ани, по-видимому, дошла до нее сама и на некоторое время погрузилась в молчание.

Продолжали плыть за окнами двух- и трехэтажные особняки, ухоженные сады, гравийные дорожки. Люди в этих домах знали, кто они — знали, что эти стены и крыши принадлежат им, что эти лужайки они стригут собственными руками, и им было от этого легко, потому что они помнили.

— Ты вспомнишь. — Мягко успокоил загрустившую пассажирку Дэйн. — Вспомнишь, и там окажется все хорошо.

Наверное, он привык врать, но в этот момент попросту не смог бы сказать иного. Хоть и знал — там, в ее воспоминаниях, все вовсе не так радужно, как ей хотелось бы. Совсем, если быть честным, не радужно. Но нельзя портить человеку момент счастья — пусть даже короткий, и пусть даже правдой, ведь правда тоже не всегда бывает полезной, потому что она, как любой пищевой продукт, хороша лишь дозированной и только хорошо очищенной. Приготовленной по определенному рецепту. А если правду не помыть, не поскрести, не оттереть, она ведь может и отравить…

Ани молчала еще несколько минут.

— А что, если окажется, что я — никто, Дэйн? Что у меня нет нормальной работы, что я живу на копейки, живу в трущобе.

— Тогда тебе придется это принять.

«Но у тебя к тому моменту буду я» — хотел бы соврать он, но на такую откровенную ложь при всем желании отважиться не сумел. Не дорос.

— Может, у меня никого нет? Возможно, я действительно не обладаю никакими особенными талантами и работаю уборщицей?

— Давай не будем пока о плохом. Время покажет…

— А почему ты обратил на меня внимание? — Вдруг спросила она, и он опешил. Откровенно стушевался, так как не ждал этого вопроса. — Почему? Ты что-то во мне увидел? Почему подошел?

Что ей ответить? Дэйн вновь напрягся, и это чувство отрезвило его, как нашатырный спирт, приложенный к носу, плавающего на вымышленных волнах ласкового моря, пьяницы. С реактивной скоростью вывело из забытья.

На уме, вопреки желанию срочно выдать что-нибудь умное, нужное и подходящее, крутились одни глупости.

«Потому что ты отлично выглядела?»

«Была такой хорошенькой? Искренней? Светилась от счастья?»

«Потому что отличалась от всех?»

«Потому что я люблю хорошенькие ножки? А у тебя еще и личико не подкачало…»

«Потому что… потому что я болван?»

— Потому что… — Прохрипел он вслух и едва не закашлялся; взгляд серо-зеленых глаз жег на его щеке дырку. — Потому что… захотел.

— Но ведь захотел почему-то?

— Не знаю, почему. — Выдавил он. Не сумел придумать ничего умного и не смог соврать.

И до конца дороги домой они — он, глядя прямо перед собой, она — в сторону, — молчали.

— Как ваша рука? Все еще болит?

— Гораздо меньше, спасибо.

— Голова?

— Иногда, когда пытаюсь что-то вспомнить.

— Это нормально. Спите хорошо?

— Сплю плохо.

Сидящая на кровати Ани замолчала — ушла в себя, спряталась.

Стив осмотрел руку: несколько раз ее согнул, прощупал пальцами ткани, мысленно просканировал место трещины на кости, убедился, что оно почти заросло, и успокоился. Поднял глаза на порозовевшую за последние дни пациентку, которая стала выглядеть лучше, гораздо лучше.

— А с настроением у вас как?

— Не очень.

Он и сам видел, что не очень; этим вечером Ани отчего-то грустила.

— Перепады? Резкие смены? Из-за головных болей?

— Да нет у меня резких смен. — Она вытащила руку из его пальцев; зашуршала одежда, скрипнула кровать. — Хорошо все.

Отстранилась.

— А что именно вам снится?

Впервые за время этого визита Ани-Ра посмотрела Лагерфельду прямо в глаза и вместо ответа на вопрос, спросила:

— Скажите, а вы настоящий доктор?

— Самый, что ни на есть. Хотите, чтобы я привез бумаги?

Ее взгляд лез ему под кожу, старался проколупаться ниже, узнать, выцарапать такую необходимую ей правду. Она чего-то боялась — Стивен видел это.

— Я нейролог, нейрофизиолог, хирург. Я привезу бумаги — дипломы, сертификаты, степени.

Он не обиделся, а вот она от искреннего и теплого ответа стушевалась.

— Я не хотела вас обидеть, простите…

— Я не обиделся, и я вас понимаю. Сам был бы недоверчивым ко всему, что движется, но, поверьте, я действительно врач.

— Я верю…

Она вновь осеклась, недоговорила что-то важное. То, что все это время не давало ей покоя, то, из-за чего в ее душе поселились сомнения насчет Стива.

— А что случилось, Ани? Почему вы вдруг спросили?

— Скажите,… - она встрепенулась на кровати; взгляд приклеился к окну, за которым уже стемнело, — а вы хорошо знаете Дэйна?

— Лучше, чем себя.

Внешне Лагерфельд ничем не выдал возникшего внутри напряжения — она что-то вспомнила?

— Понимаете… — Слова давались ей нелегко, но она все же выталкивала их наружу, пересиливала себя. Наверное, ей нужно было выговориться. — Мне кажется, я ему совсем не нравлюсь. А если так, не понимаю, почему тогда на улице он ко мне подошел? Зачем?

— С чего вы решили, что вы ему не нравитесь?

— Просто я спросила его сегодня, почему он решил со мной познакомиться, что его подтолкнуло…

— И-и-и?

— И он не смог внятно ответить. Промычал «не знаю».

У Стива отлегло на душе; картина прорисовалась довольно четкая — Дэйн, пойманный в ловушку неудобным вопросом, и расстроенная Ани, так и не дождавшаяся важного ответа — отсюда и сомнения. Ведь женщинам нужна определенность, четкость, ясность — почему понравилась? Когда полюбил? За что полюбил? Я хорошая?

— Ани. — Док мягко улыбнулся, откинулся на спинку стула и потер запястье под серебристыми часами. — У нас, мужчин, все немного иначе. Мы не умеем прямо отвечать на вопрос «почему я тебе понравилась?». И уж точно не на ранних стадиях отношений. Когда вспыхивает спонтанное желание к кому-то подойти, мы просто поддаемся ему, не анализируя собственных действий. Это потом, позже, придет ответ, почему именно «она»…

Он опять выгораживал «белобрысого», отдувался за него по полной программе. Но не бросать же друга в беде?

— Я вам одно могу сказать — Дэйн не подошел бы к вам, если бы не почувствовал того, что толкнуло его на этот шаг. Он вообще обычно не подходит к женщинам, а если для вас сделал исключение, значит, что-то разглядел. И, вероятно, много.

В этот момент док понял, что он обычный враль. Второй в этом доме.

— Да? Вы, правда, так думаете?

— Конечно.

Она успокоилась; внутренне расслабилась, утихла и перестала исходить дребезжащими волнами сомнений. Глядя на разгладившуюся на лбу морщинку, Лагерфельд решил простить себе эту маленькую ложь, но впредь быть со словами осторожней.

— Слушай, а ты врешь куда ловчее меня. Прямо мажешь без сучка и без задоринки!

Все это время круживший, как голодный волк под дверьми курятника, Дэйн, наконец, вошел в спальню — увидел, что Стив уже усыпил пациентку и принялся мазать той на ногу ватной палочкой какую-то вонючую жидкость.

• Предыдущая
• 38/75
• Следующая