Голубая лента - Келлерман Бернгард - Страница 71

• Предыдущая
• 71/73
• Следующая

Между Олдербашем и Санкт-Анненом завязалась оживленная переписка по почте и телеграфу. Метрополитен-опера предложила Еве трехгодичный контракт. Но Ева медлила. Слишком соблазнительной была мысль навсегда остаться здесь, отдыхая душой и телом в этом саду, в этом прекрасном музее, возле тонко чувствующего и образованного человека.

Как-то она заговорила с Клинглером о несчастном Гарденере, так плачевно закончившем свои дни. Она рассказала ему, как Гарденер в их последнюю встречу говорил о том, что Барренхилс горит, а между тем никакой телеграммы об этом он не получал.

— Но Барренхилс в самом деле сгорел! — заметил Клинглер.

Странно! Оказалось, что шахта «Сусанна-3» сгорела как раз тогда, когда Гарденеру привиделось это. Впервые в жизни Ева столкнулась с реальным случаем так называемой телепатии, в которую раньше не верила. О, мир намного загадочнее, чем мы себе представляем!

После длительного отдыха к Еве вернулась способность ясно и трезво мыслить. Теперь она знала, что не сможет провести всю жизнь в этом саду, в этом богатом музее, без труда и забот. Она считала, что именно в преодолении трудностей главная прелесть жизни. Ева хотела бороться. Жизнь все еще привлекала ее — ведь она была молода, ей даже казалось, что молодости ее не будет конца. Она снова ждала чего-то прекрасного, неповторимого! И Ева подписала контракт с Нью-Йорком.

Письма и телеграммы полетели из Олдербаша в Вену и Санкт-Аннен. Мисс Роджерс, компаньонке г-жи фон Кинской, захотелось повидаться с матерью, жившей в Бостоне. Она написала об этом Еве, намекнув, что взяла бы Грету с собой, если бы Ева оплатила эту поездку. Ева немедленно телеграфировала, что согласна. И жила, как в лихорадке, пока не пришел ответ.

Теперь она считала дни, затем часы до приезда своей девочки. Но вот наконец к дому подкатил автомобиль, посланный за Гретой. Ева почувствовала такую слабость, что не могла устоять на ногах. Она с трудом поднялась, и в это мгновение вбежала ее девчурка. Как она выросла! Грета стала настоящей барышней…

«Голубая лента» — один из трех романов, написанных Бернгардом Келлерманом в годы фашизма. Оставаясь у себя на родине во «внутренней эмиграции», он не мог и не хотел писать о Германии своего времени: цензурный террор лишал его возможности высказать свое мнение об эпохе, очевидцем которой он являлся. Нацисты исключили его из Академии искусств, за писателем была установлена гестаповская слежка. Избрав позицию литературного бойкота существующего политического режима, Келлерман в произведениях этого периода пишет либо о догитлеровской Германии («Песнь дружбы», «Обращение Георга Вендландта»), либо переносит действие за пределы своей родины.

В краткой исторической справке, предпосланной роману «Голубая лента», Келлерман сообщает читателям, что в качестве реальной основы своей книги он использовал обстоятельства гибели английского океанского лайнера «Титаник», который потерпел аварию 14 апреля 1912 года, столкнувшись в Атлантике с айсбергом, плывшим на юг от берегов Гренландии. Роковым обстоятельством оказалось то, что судовладельцы, включившись в гонку за обладание международной эмблемой наибольшей быстроходности кораблей — «Голубой лентой океана», пренебрегли элементарными правилами безопасности и не сбавили скорость «Титаника», даже получив ледовое предупреждение.

Когда погиб «Титаник», Келлерману было тридцать три года. Но только через четверть века это событие ложится в основу его очередной книги. И этот срок имеет существенное значение для того, как именно осмысливает писатель катастрофу, происшедшую с техническим чудом двадцатого века. Через четверть века у Келлермана за плечами такие сделавшие ему имя произведения, как «Туннель», «Братья Шелленберг» и «Город Анатоль». Во всех этих романах отчетливо проявился владевший писателем всю жизнь интерес к технике. Келлерман в начале своего творческого пути возлагает большие надежды на техническую революцию начала века. Его вера в технический прогресс подкрепляется тем, что он и сам к нему некоторым образом причастен: в молодости он учится в мюнхенской Высшей технической школе, увлекается грандиозными победами научной мысли своих современников.

Однако уже в «Туннеле», который был подлинным гимном прогрессу, рисуя образ современного технократа инженера Мак Аллана, Келлерман недаром приводит его к личной катастрофе — потере любимой жены и ребенка. Туннель, как купринский «Молох», не только мстит своему создателю, но и становится средством беспощадной, на износ, эксплуатации десятков тысяч людей. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что после написания «Туннеля» наступают времена, когда Германию потрясают такие события, как первая мировая война, падение монархии, возникновение Веймарской республики и нацистский переворот. И если вначале писатель еще пытается смоделировать некую Новую Германию, созданную без коренной ломки общественных устоев, путем разумных реформ по плану ученого-химика Михаэля Шелленберга (роман «Братья Шелленберг», 1925 год), то уже в произведении «Город Анатоль» (1932 год) Келлерман совершенно однозначно подводит читателя к выводу, что нововведения, открытия, технический прогресс в условиях современного ему общества способны лишь с катастрофической быстротой стимулировать моральный упадок населения, всеобщий распад нравов.

В «Голубой ленте» волнующая Келлермана проблема «Техника и человек» получает новые аспекты развития. Писатель уже не довольствуется, как в «Городе Анатоле», лишь моральной стороной пагубного воздействия быстрой наживы, связанной с техническим прогрессом. Он и в этом романе искренне радуется успехам техники: «Космос» — это величайший в мире корабль, пожалуй, самый красивый из всех, когда-либо построенных человеком. Но его судьба теснейшим образом переплетается с сотнями человеческих судеб, и если одни люди любовно создают его своим разумом и руками, а другие доверяют ему жизнь и безопасность, то третьи губят его в безрассудной гонке за наживой и престижем. Небывалый взлет технической мысли, типичный для эпохи развитого капитализма, порождает «Космос». Но не менее типичное для этого времени обострение конкуренции безжалостно швыряет на дно океана это великолепное творение инженерной мысли и рабочих рук. Писатель усматривает в этом не слепую волю случая, а действие законов, управляющих миром, в котором он живет.

Как относиться к этим противоречиям стремительно развивающегося технического прогресса? В самом начале романа, знакомя едущих в одной каюте героев — журналиста Уоррена Принса и композитора Феликса фон Кинского, автор заставляет их высказаться на эту тему. Подлинное дитя своего века, американский газетчик Принс чувствует себя как рыба в воде в атмосфере этой «восьмиэтажной крепости из черных стальных плит». Небоскребы и пароходы вроде «Космоса» — это его стихия, по сравнению с которой египетские пирамиды выглядят «жалким хламом». Кинский же, отвечая своему собеседнику, решительно отвергает все культурные достижения, которыми гордится человечество, вплоть до граммофона, кинематографа и радио. На корабле, в лабиринте коридоров и трапов, он чувствует себя словно в плену у злого волшебника. Конечно, оба пассажира триста двенадцатой каюты стоят на полярных ортодоксальных позициях, которые отнюдь не разделяет автор. Но отношение к железной громаде «Космоса» — это тот пробный камешек, который сразу высветляет и беспринципную, карьеристскую суть Принса, и тяжелый, фанатичный эгоцентризм Кинского, его неврастеничную мизантропию.

Ажиотаж вокруг билетов, дающих право совершить первый рейс на самом быстроходном и единственном в мире непотопляемом судне, атмосфера сенсации формируют на борту «Космоса» своеобразный пассажирский контингент. В основном это те, кто причастен к созданию корабля, его совладельцы, а также те, кто оказался в состоянии оплатить путешествие в его комфортабельных каютах. Правда, есть в этом «обществе в миниатюре» и свои «низы» — это пассажиры нижних палуб, эмигранты, «готовые тащить за собой свои несчастья из Европы в Америку, из Америки в Европу и, если придется, — вокруг всего света»; стюарды и кочегары, от которых зависит рекорд скорости. Газетчика Принса, освещающего ход рейса, эти люди не интересуют, не видит их и читатель, так же, как бастующих горняков на шахте одного из пассажиров «Космос» — угольного «короля» Гарденера. Но и эти шахтеры, и кочегары у топок, и «третьесортные» пассажиры с нижних палуб — это безликая, стихийная, но грозная сила, которую постоянно приходится ощущать фешенебельным пассажирам чудо-корабля.

• Предыдущая
• 71/73
• Следующая