Глаза Мидаса-младшего (ЛП) - Шустерман Нил - Страница 5

• Предыдущая
• 5/25
• Следующая

Даже со своим плохим зрением, мальчик мог сказать, что вид был великолепным. Горы под ним сменялись покатыми холмами и пустыней, все еще укутанной тенью. За пустыней был туман, могущий скрывать что угодно — близорукость не давала ничего разглядеть.

— Ну как там? — прокричал Джош, заглушая вой ветра.

— Ты что-нибудь видишь? — проорал Хэл.

Кевин посмотрел на гладкую поверхность. На ней что-то было! Что-то маленькое и блестящее, огненный шар, который захватывал солнечные лучи, менял их цвет и отбрасывал их на вершину горы — но слепящие солнечные блики мешали понять, что это.

— Ну, что там, Мидас? — заорал Бертрам. — Не тяни!

Мальчик зажмурился и поднялся еще на дюйм, так, что его голова загородила солнце и предмет оказался в плену у его тени. Вещь, казавшаяся до этого бесформенной, теперь приобрела очертания, которые Кевин сразу узнал:

— Это… это очки!

— Эй, хватит издеваться! — крикнул Хэл.

— Нет, правда! — Это были солнечные очки, темные и модные. Их линзы были единым щитом в черно-золотой оправе, похожим на лобовое стекло машины. Серебристые линзы, казалось, искрились всеми цветами, как северное сияние.

«Кто-то сюда уже забирался, — подумал покоритель вершины. — Вместо того, чтобы вырезать свои инициалы, он решил оставить в доказательство очки».

Когда Кевин протянул через Божий Гномон руку к очкам, у него заложило уши от ветра и осознание, которое мальчик гнал от себя всю ночь, наконец овладело им.

Что он здесь делает? Он может упасть! Он может умереть! О чем он только думает? Паника вопила в нем на тысячу голосов, перекрикивая ветер, требуя немедленно отсюда убраться и вернуться в лагерь.

Но мальчик все равно хотел эти очки. Пусть они будут призом за то, что он первым долез до вершины. Кевин переборол свой ужас, подцепил очки указательным пальцем и подтянул к себе.

— Мы тоже хотим туда забраться, Мидас. С дороги! — потребовал Бертрам.

— Секунду! — Мальчик пристально осмотрев очки. Они были последним писком моды и явно стоили очень, очень дорого. Он надел их, заложив гладкие черно-золотые дужки себе за уши.

Темнота.

А потом забрезжил свет, и глаза начали привыкать к темным стеклам. Но приспособиться пытались не только глаза. Казалось, линзы прояснялись и добавляли четкости, подстраиваясь под нового хозяина. Солнечные очки каким-то непостижимым образом подходили для зрения Кевина. Они были идеальны — правда, немного великоваты, но все равно — круче некуда.

Теперь открывающийся с горы вид предстал мальчику во всем своем великолепии. Он видел линии дорог, маленькие, как мухи, точки — должно быть, это были машины. Туман за пустыней теперь превратился в еле различимый на горизонте горный массив. Одинокая тень Божьего Гномона серым треугольником прорезала пески, а ее кончик лежал на крошечной каменной щепке, стоящей торчком, как вихор, среди далеких гор.

— Я вижу его! — крикнул Кевин, сам себе не веря.

— Кого? — спросил друг.

— Трон Сатаны! Точно как сказал Киркпатрик! Как он сказал!

— Как ты можешь что-то видеть? — поинтересовался Хэл. — Ты слепой, как крот!

Джош долез до вершины и вгляделся вдаль:

— Ничего не вижу! Слишком много тумана!

Мидас попытался залезть повыше, чтобы и вправду встать на вершину Божьего Гномона, но этому не суждено было случиться. Он поторопился, слишком резко дернулся и потерял равновесие.

Кевин упал на Джоша, обрушившегося на Хэла, подмявшего под себя Бертрама — и четверо покатились по каменистому склону, стукаясь о камни и друг о друга, пока, пролетев добрых пятьдесят футов, не впечатались в плато.

В десять часов утра главный хулиган появился в лагере с огромной ссадиной на руке и ободранными коленями. За ним последовали: хромающий Хэл, Джош, щеголявший порезом на лице и исцарапанными руками, и Кевин, который, приземлившись на своего заклятого врага, остался цел и невредим.

Всю обратную дорогу с лица Мидаса не сходила улыбка. Он увидел верхушку Гномона, пережил подъем и даже принес оттуда сувенир — и Бертрам, слишком уставший, чтобы затевать драку, не получит этих очков.

Четверых не покидало неприятное чувство, что горное приключение каким-то образом связало их, как цепь сковывает узников, но никто не озвучивал своих мыслей. На обратном пути они вообще мало говорили.

Ребята вошли в лагерь, похожие на жертв крушения самолета, и разбрелись по палаткам. Никто не заметил ни их исчезновения, ни возвращения — слишком много детей бегало туда-сюда, освобождая желудки от «Яиц с чесноком по-чилийски на открытом огне» по рецепту мистера Киркпатрика.

Изможденные путешественники спрятались в палатки, чтобы поспать хотя бы несколько минут, прежде чем их вытащат наружу и вовлекут в дневную программу.

Слухи расползались, как им и положено, с возведенной в квадрат скоростью света, и весь лагерь гудел, обсуждая один-единственный вопрос:

Неужели это правда?

Они и в самом деле залезли на Божий Гномон — и Кевин Мидас забрался туда первым?

Бертрам утверждал, что ничего подобного не было. Он готов был на самую наглую ложь, лишь бы не позволить своей жертве получить ни кусочка славы.

— А как же порез Джоша и синяки Хэла? А как же мои очки? — пытался Кевин убедить скептиков.

— Все это объясняется очень просто, — сказала Николь Паттерсон, для всего находившая объяснение. — Хэл только и делает, что спотыкается о собственные ноги, — начала она, — поэтому вечно в синяках. У Джоша ссадина потому, что Бертрам стукнул его носом об дерево или выдумал что-нибудь еще, а ты, должно быть, нашел эти очки под каким-нибудь кустом.

Кевин знал, что никогда не переубедит ее, поэтому просто сдвинул очки на лоб и гордо спросил:

— И как они тебе?

Николь поглядела на них и пожала плечами:

— Они смотрелись бы куда лучше, будь у тебя голова побольше, — наконец сказала она.

Так что до трех часов дня жизнь Кевина оставалась практически прежней.

А в три Бертрам занялся нырянием.

В этот день детям полагалось заняться чем-нибудь, что коренные американцы могли бы делать тысячу лет назад. Большая часть ребят собралась вокруг большого пруда с ледяной водой. Кто-то безуспешно пытался пронзить рыбу острыми палками. Несколько человек раскрашивали друг друга ягодным соком, еще парочка неубедительно изображала заклинание дождя, а остальные с ужасом наблюдали, как мистер Киркпатрик жарит дары леса.

Кевин и Джош лежали на большом валуне у пруда.

— Мы изучаем облака в поисках послания от бога солнца, — сказали они учителю, — как делали коренные американцы. — Киркпатрика это устроило, и он позволил им провести день, загорая и давая отдых ноющим ногам.

Кевин в очках нежился на солнце. Он видел сквозь темные линзы, как Джош пялился на него. Друг изучал очки, как новенькую гоночную машину, скользя взглядом по гладкой поверхности:

— Знаешь, они могли бы быть моими, если бы я тебя обогнал.

Мидас пожал плечами:

— Такова судьба.

— Твои родители их, пожалуй, не одобрят, — предположил Джош.

Кевин подумал, что они могут их и не заметить. Его мама редко обращала внимание на то, что делал ее сын, а отец все еще пытался понять, что мальчик из себя представляет.

— Им все равно.

— Как думаешь, Николь нравятся твои очки? — с ухмылкой спросил друг.

Кевин нахмурился:

— Она думает, что моя шея заканчивается спичечной головкой.

— Так и есть, — хмыкнул Джош. — Но ты и сам как спичка, так что все в порядке.

Собеседник все еще искал достойный ответ, когда Бертрам окликнул их с другого берега пруда:

— Эй! Эй, Мидас, надеюсь, ты понимаешь, что я обращаюсь к тебе не потому, что ты герой дня?

Кевин, пользуясь тем, что их разделяло озерцо, проорал в ответ:

— Хочешь сказать, ты признаешь, что мы залезли на гору и я вас всех обогнал?

• Предыдущая
• 5/25
• Следующая