Маленькие женщины (другой перевод) - Олкотт Луиза Мэй - Страница 25

• Предыдущая
• 25/66
• Следующая

У нее, впрочем, оставалось не так много времени, чтобы сетовать на судьбу, так как все три девушки – Энни, Салли и Мег – были очень заняты тем, что называется «хорошо проводить время». Они ездили по магазинам, ходили на прогулки, катались верхом, делали визиты, посещали театр и оперу или устраивали вечеринки дома, так как у Энни было много друзей и она умела их развлечь. Ее старшие сестры были очень элегантными юными особами, и одна из них, как оказалось, была помолвлена, что, по мнению Мег, было необыкновенно интересно и романтично. Мистер Моффат был толстый и веселый пожилой господин, который знал ее отца, а миссис Моффат была толстой и веселой пожилой дамой, которой, как и ее дочери, очень пришлась по душе Мег. Все ласкали ее, и Дейзи[12], как ее стали называть, оказалась на верном пути, чтобы ей окончательно вскружили голову.

Когда пришло время «небольшой вечеринки», она обна­ружила, что поплиновое платье совершенно не годится, так как другие девочки надели тонкие платья и выглядели очень элегантно. Пришлось извлечь из сундука кисейное платье, которое казалось еще более старым, обвисшим и поношенным, чем обычно, рядом с хрустящим новеньким платьем Салли. Мег заметила, как девочки взглянули на ее платье и переглянулись между собой, и щеки ее запы­лали, так как при всей своей кротости она была очень гордой. Никто не сказал ни слова о ее наряде, но Салли предложила уложить ей волосы, Энни – завязать пояс, а Белла, та сестра, что была помолвлена, сделала компли­мент ее белым ручкам – но Мег видела в их любезности лишь жалость и сострадание к ее бедности, и на сердце у нее было очень тяжело, когда она стояла в стороне, в то время как остальные смеялись, болтали и порхали вокруг, словно полупрозрачные бабочки. Тяжелое, горькое чувство стало совсем невыносимым, когда горничная внесла короб­ку с цветами.

Прежде чем горничная успела заговорить, Энни подняла крышку, и все разразились восхищенными восклицаниями, увидев прекрасные розы, гиацинты и папоротники, которые были в коробке.

– Это для Беллы, конечно. Джордж всегда посылает ей цветы, но на этот раз он превзошел самого себя! – воскликнула Энни, глубоко втягивая воздух.

– Посыльный сказал, что это для мисс Марч; вот за­писка, – вставила горничная, подавая ее Мег.

– Как занятно! От кого это? А мы и не знали, что у тебя есть поклонник! – восклицали девушки, порхая вокруг Мег в состоянии крайнего удивления и любопытства.

– Записка от мамы, а цветы от Лори, – сказала Мег просто, однако с чувством глубокой благодарности за то, что он не забыл ее.

– О, в самом деле? – сказала Энни, насмешливо взгля­нув на Мег, когда та спрятала записку в карман, как та­лисман, способный уберечь от зависти, тщеславия, ложной гордости. Несколько исполненных любви слов матери при­несли ей облегчение, а цветы порадовали своей красотой.

Снова чувствуя себя почти счастливой, она отложила несколько роз и папоротничков для себя и быстро превра­тила остальное в прелестные букеты, чтобы украсить ими волосы и платья своих подруг. Она предлагала эти подарки с такой любезностью и грацией, что Клара, старшая из сестер Моффат, назвала ее «прелестнейшей крошкой, какую она когда-либо видела», и все они, казалось, были совер­шенно очарованы этим маленьким знаком внимания с ее стороны. Проявленная щедрость каким-то образом помогла ей покончить с унынием, и, когда все остальные побежали показаться миссис Моффат, Мег, оставшись одна, увидела в зеркале счастливое лицо с сияющими глазами и приколола свои папоротники к волнистым волосам, а розы – к платью, которое теперь не казалось ей таким уж поношенным.

Весь этот вечер она была счастлива, так как танцевала сколько душе угодно, а все были очень добры и она получила три комплимента. Энни уговорила ее спеть, и кто-то заметил, что у нее замечательный голос. Майор Линкольн спросил, кто эта «незнакомая девочка с такими красивыми глазами», а мистер Моффат настоял на том, чтобы станцевать с ней, потому что она «не размазня и есть в ней огонек», как он изящно выразился. Так что все шло чудесно, пока она случайно не подслушала обрывок разговора, который крайне обеспокоил ее. Она сидела в оранжерее, ожидая, когда ее партнер принесет ей мороженое, и вдруг услышала голос по другую сторону стены из цветов, спросивший:

– Сколько ему лет?

– Шестнадцать или семнадцать, полагаю, – отвечал другой голос.

– Это была бы отличная партия для одной из этих девочек, не правда ли? Салли говорит, что они очень близки теперь, а старик прямо души в них не чает.

– Миссис М. строит планы на будущее и, смею думать, отлично пользуется обстоятельствами, хотя, пожалуй, слиш­ком рано. Сама девочка, очевидно, еще об этом не думает.

– Она соврала, будто записка от ее мамы, и покраснела, когда сказали, что цветы для нее. Бедняжка! Она была бы очень хороша, если бы только одевалась со вкусом. Как ты думаешь, она обидится, если мы предложим ей надеть на бал в четверг какое-нибудь из наших платьев? – спросил еще один голос.

– Она гордая, но, думаю, все же не откажется, потому что это допотопное кисейное – все, что у нее есть. Может быть, она даже порвет его сегодня, и тогда у нас будет хороший предлог предложить ей приличное платье.

– Посмотрим. Я приглашу молодого Лоренса; это будет как знак внимания к ней, а потом мы все над этим посмеемся.

Здесь появился партнер Мег и нашел ее раскраснев­шейся и взволнованной. Она действительно была гордой, и гордость в этот момент оказалась как нельзя кстати, так как помогла ей скрыть унижение, гнев и отвращение к тому, что она только что услышала, ибо при всем своем просто­душии и доверчивости она не могла не понять смысл сплетен своих подружек. Она старалась забыть об услышанном, но не могла и продолжала мысленно повторять: «Мисс М. строит планы на будущее», «соврала, будто записка от ее мамы», «допотопное кисейное», пока ей не захотелось за­плакать и броситься домой, чтобы рассказать о своих го­рестях и попросить совета. Но так как это было невозможно, она сделала все, что могла, чтобы казаться веселой, и на­столько преуспела в этом, что никто даже не догадался, каких усилий это ей стоило. Она была безмерно рада, когда вечер кончился, и, лежа в тишине своей спальни, думала, Удивлялась, кипела негодованием, пока у нее не заболела голова, а слезы не остудили горячие щеки. Эти глупые, хоть и сказанные из самых лучших побуждений, слова открыли Мег новый мир, возмутив покой того старого мира, в котором она до сих пор жила счастливо как дитя. Ее невинная дружба с Лори была испорчена этими случайно Услышанными вздорными речами; ее вера в мать была несколько поколеблена мыслью о «планах», в которых по­дозревала ее миссис Моффат, судившая о других по себе; и разумная решимость удовлетвориться простым гардеро­бом, который подходит дочери небогатого человека, ослабла под воздействием ненужной жалости подруг, считавших поношенное платье одним из величайших бедствий на земле. Бедная Мег провела беспокойную ночь и встала с тя­желыми веками, несчастная, отчасти обиженная на своих подруг, а отчасти стыдящаяся самой себя за то, что не может поговорить с ними откровенно и поставить все на свои места. В это утро все лениво слонялись по комнатам и лишь к полудню нашли в себе достаточно энергии, чтобы взяться за шитье и вышивание. Что-то изменилось в манерах подруг, и это сразу поразило Мег: ей показалось, что они обращались с ней более уважительно, чем прежде, с инте­ресом относились к ее словам, а в глазах их, устремленных на нее, явно светилось любопытство. Все это было и уди­вительным и лестным, хотя она не понимала причин такого поведения, пока Белла, подняв на нее взгляд от записки, которую писала, не сказала с сентиментальным видом:

– Дейзи, дорогая, я пошлю приглашение на бал в чет­верг твоему другу, мистеру Лоренсу. Мы хотим познако­миться с ним, и это наш маленький знак внимания к тебе.

Мег покраснела, но озорное желание поддразнить подруг заставило ее ответить с притворной скромностью:

• Предыдущая
• 25/66
• Следующая