Выбери любимый жанр

Дневники русских писателей XIX века: исследование - Егоров Олег Владимирович "trikster3009" - Страница 35

Изменить размер шрифта:

Следующим элементом индивидуации, запечатленным в дневнике, является подбор книг специфического содержания и их анализ. Формировавшийся в 1840-е годы, Дружинин естественно проявляет интерес к литературе европейского романтизма и книгам социальной проблематики. В России в это время лидерство принадлежало Ж. Санд и французским социальным писателям, а из литераторов других стран – Байрону. Определяя планы на будущее, Дружинин строго отбирает книги в соответствии с новыми нравственно-психологическими задачами. В круг чтения попадают романы Ж. Санд и ее «Письма путешественника», радикально-демократический журнал «Независимое обозрение», издававшийся Ж. Санд, П. Леру и Л. Виардо. «<…> При чтении великих писателей благодарю судьбу и мои занятия, очистившие мой вкус. Имея в руках произведения одного их этих избранных, я перерождаюсь, становлюсь его достойным <…>»; «До сих пор занятия мои ограничиваются бессвязным чтением от двух до трех часов в день. Остановив несколько начатых увражей, я ограничиваюсь теперь «Ирландией» де Бомона и «Дон Жуаном» Байрона <…>» (с. 146).

Однако Дружинин не удовлетворяется лишь воспитанием высокого эстетического вкуса. В его план чтения входят и серьезные дидактические задачи: «<…> последняя книга, которую я пробежал, были «Письма путешественника» Жорж Санд. Результат идей этого сочинения противоречил недавно изложенным мною мыслям, из этих страниц <…> проникнутых горячим, страдательным чувством, я видел ясно, что чем выше, сложнее нравственный организм человека, тем большую дань он платит горести и страданиям» (с. 156–157) (ср. с дидактическим эффектом от чтения «Агатона» Виланда в дневнике Жуковского и романов Фильдинга в дневнике Н. Тургенева).

Все значительные события, отражающие духовный рост автора, систематически подытоживаются в дневнике. Дневник, таким образом, становится документом, отражающим стадии психологического развития личности: «23 сентября <1845 г.> Прошлый год она <скука> была отбита совершенно, потому что я занимался делом с жаром и со своею философиею, третьего года я только что оставил корпус, и мне было не до скуки, четвертого года я был влюблен, еще один год назад idem» (с. 146); «А между тем время идет, – близко подходит ко мне пора зрелости, та пора, в которую следует сказать: «теперь или никогда» (с. 170).

Одновременно с этапами нравственно-психологического становления Дружинин показывает, как менялась функция его дневника («записок»). Классификация Дружинина отражает не только возрастные особенности, но и жанрово-стилевые закономерности дневниковой прозы. Автор «Писем иногороднего подписчика» схватил саму суть, психологическую основу жанра, вектор которой направлен в сторону духовной целостности человека: от детского «натуралистического» дневника, через юношеский (периода индивидуации) – к дневникам, открывающим пору зрелых чувств и обретенной гармонии между внутренним и внешним в человеке: «Несколько раз принимался я писать свои записки и столько же раз бросал их. Один раз, еще мальчишкой, я описывал факты, не касаясь никаких рассуждений, и ясно почему, в другой же раз я фантазировал, рефлектировал, упуская из виду то, что по фактам то время было самым интересным из моей жизни, Еще одним материалом остались у меня письма, где безумства, и письма эти лучшая часть моей истории, по исполнению <…>' В это время, когда я писал их, я был так близок к величайшему в свете блаженству, как, вероятно, более никогда не буду» (с. 171).

Завершающим аккордом в развитии темы (становление духовной личности) становится серия записей-афоризмов житейской мудрости. В них перемежаются вариации общеизвестных мотивов с собственными жизненными наблюдениями. Подобный «лексикон прописных истин» венчал дневники периода индивидуации многих предшественников и современников Дружинина – А. Тургенева, И. Гагарина, Л. Толстого и др. Кроме того, истории дневникового жанра известны примеры, когда дневники состояли сплошь из афоризмов-«мыслей», как, например, дневники французского романтика Жубера или его соотечественника, известного писателя начала XX в. Ренара. Видимо, Дружинин здесь сознательно следует французской традиции, на что указывают названия месяцев, данные в латинской транслитерации: 7 janvier, 18 fevrier, 25 mars (с. 177–178).

Отличие таких дневников от классических образцов жанра заключается в том, что в них хронотоп из бытийного плана переведен во вневременной: события обобщаются и «переводятся» на язык мыслей, которые и составляют содержание подневной записи.

И у Дружинина подобные записи редко датируются. В них видится расширение сознания, которое пытается мыслить более масштабными категориями, чем преходящие будничные проблемы.

В ряду афоризмов (Schizzi – заметок, как именует их Дружинин), помимо общих тем – поэт, гений, политика, мораль, женщина, – в дневнике выделяется тематическая группа, которая имеет аналогии в обычных подневных записях сугубо личного характера. Подобные «заметки» являются отголосками размышлений о свойствах характера, своеобразными рефлексами, направленными на познание глубинных основ собственного «я»: «Моя эрудиция портит мою производительную способность. Если бы какое-либо событие из современной жизни нравилось мне <…> я бы написал отличную повесть <…>»; «Семейная жизнь в юности дурна, потому что выказывает нам дурные стороны того прибежища, о котором следует мечтать каждому пожившему человеку – именно спокойствия» (с. 177–178).

Знаком завершения периода индивидуации служит запись под 11 июня 1853 г., в которой Дружинин бросает взгляд на всю прошлую жизнь и проводит разделительную черту между минувшей юностью и наступившей молодостью. В этой записи, пронизанной цитатами из Гоголя и гоголевскими интонациями, Дружинин как бы прощается со счастливым прошлым и в форме лирического обращения шлет ему слова благодарности: «Где то время, когда вид какого-нибудь домика с зелеными ставнями и палисадником перед окнами заставлял мое сердце биться сильнее <…> Я сижу теперь в теплый, но серенький вечер, под окном <…> и говорю: «О моя юность, о моя свежесть!» (с. 185).

С этого момента функция дневника преобразуется. Медленно, но настойчиво Дружинин очищает записи от общих рассуждений и придает им форму и стиль повествования о событиях прошедшего дня. Вместе с содержанием записи видоизменяется и способ ее оформления: текст приобретает характер оперативного наброска, в отличие от пространного, с частыми продолжениями, рефлективно-аналитического или квазихудожественного рассуждения.

Таким образом, принципиальные изменения в записях на рубеже 1852–1853 гг. высветили функциональную трансформацию дневника, который перестал служить орудием и элементом процесса индивидуации и вписался в рамки обыденного литературно-психологического журнала.

Первая датированная запись 1852 г. делит дневник Дружинина на две части не только с точки зрения его функции, но и в плане пространственно-временной организации событий. Вся предшествующая датировка носила весьма условный характер: для юного автора важнее было время его сознания, психологического роста, нежели физическая наполненность пространственно-временного континуума. Внешние материальные события длительное время проецировались на психику и переживались автором дневника субъективно, на уровне душевных движений.

С момента обретения духовной целостности время и пространство не воспринимаются Дружининым лишь как формы сознания. Датировка в дневнике приобретает конкретный характер, а сами записи синхронно отражают подробности прошедшего дня. С топонимической точностью писатель называет местопребывание и формой настоящего времени уточняет хронологию событий: «Июль 11, 1853 г. Нарва, в гостинице с престарелой мебелью после сна и путешествия к водопаду»; «Я сижу теперь <…>» (с. 185). Время перестало быть для Дружинина условной формой, которой можно манипулировать в зависимости от причуд фантазии и рациональной установки.

Дружинин невольно ощущает объективный бег времени и удивляется развившейся у него способности прилежно воспроизводить это движение: «Четверг, 29 октября <1853 г.> Чем нелепее и неистовее идет мое время, тем аккуратнее ведется дневник» (с. 238).