Империя: чем современный мир обязан Британии - Фергюсон Ниал - Страница 79
- Предыдущая
- 79/101
- Следующая
Заключив союз с турками, немцы сделали Ближний и Средний Восток театром военных действий. В итоге регион достался Британии. Еще перед войной Аден, Египет, Судан, Кипр, Северное Сомали, Договорный Оман, а также Маскат, Оман, Кувейт и Катар прямо или косвенно находились под британским владычеством. Теперь ко всему этому прибавились мандатные территории (как выразился один чиновник, без “официальной пантомимы, известной как протекторат”). Кроме того, англичане укрепили свои позиции в Иране при Пехлеви благодаря контрольному пакету акций Англо-персидской нефтяной компании (позднее “Бритиш петролеум”). В меморандуме Адмиралтейства (1922) говорилось: “Самое важное со стратегической точки зрения — Британия должна контролировать территории, где есть нефть”. Хотя в то время Ближний и Средний Восток производил всего 5% мировой нефти, британцы строили империю с расчетом.
Одних территориальных приобретений казалось мало. В 1914 году Германия была основным конкурентом Британии на море. Война, перемирие и мирный договор уничтожили Германию как морскую державу. Британцы захватили все немецкие корабли, что смогли: и военные, и торговые. Несмотря на то, что немцы затопили свой ВМФ в бухте Скапа-Флоу вместо того, чтобы отдать его, у Британии (считая только корабли класса “Дредноут” и последующие) было сорок два крупных боевых корабля против сорока четырех кораблей у всех остальных государств мира. Соединенные Штаты со своими шестнадцатью кораблями оказались на втором месте.
Известно, что в Версале было принято решение сделать Германию ответственной не только за компенсацию ущерба, нанесенного военными действиями, но также за военные пенсии и пособия семьям военнослужащих. Немцам был предъявлен огромный счет. Менее известно (британцы позднее попытались переложить вину на французов), что это было сделано в значительной степени по настоянию австралийского премьер-министра Уильяма М. Хьюза, который считал, что его страна ничего не получит, если размер репараций будет сокращен. Хьюз, амбициозный уроженец Уэльса, эмигрировавший в Австралию в возрасте около двадцати лет, подошел к участию в мирном урегулировании с деликатностью рабочих сиднейского порта, где он впервые добился политического успеха как организатор профсоюза. Пусть кайзер, заявил Хьюз, вел Германию,
однако она следовала за ним не только по своей воле, но и с охотой. Вина ложится на плечи всех классов и всех частей общества. Они все были опьянены животной страстью, надеждой на завоевание мира — и помещик, и торговец, и рабочий, — все надеялись поучаствовать в грабеже. Таким образом, ответственность за войну ложится на немецкую нацию, и она должна искупить свое преступление.
Возможно, самое яркое выражение послевоенного триумфального настроения — это грандиозная аллегорическая фреска Сигизмунда Гетце Britannia Pacifatrix, заказанная Министерством иностранных дел и законченная в 1921 году. Британия стоит, исполненная великолепия, в римском шлеме и красном плаще. Слева от нее — четыре фигуры, подобные Адонису, олицетворяющие “белые” доминионы, справа — несколько ее более экзотических союзников, Франция, Соединенные Штаты и (источник необычной республиканской формы правления) Греция. У ног Британии — дети побежденного врага. Едва различим под ногами великих белых богов чернокожий мальчик с корзиной фруктов. По-видимому, он олицетворяет вклад Африки в победу.
Однако для Британии мир оказался иллюзорен. Правда, империя никогда не была больше, но ей никогда и не приходилось платить за победу такую цену, в сравнении с которой экономическое значение новых территорий было незначительным, если не отрицательным. Ни одна держава не потратила на войну так много, как Британия: немногим менее десяти миллиардов фунтов стерлингов. Это была высокая цена даже за миллион квадратных миль, тем более что управление ими требовало больше расходов, чем они приносили дохода. Приведем пример: стоимость управления Ираком составила в 1921 году 23 миллиона фунтов стерлингов — больше, чем расходы Британии на здравоохранение.
До 1914 года большинству казалось, что прибыль от империи превышает расходы. После 1918 года расходы перевесили.
Сомнения
Почти весь XX век бетонные башни-близнецы стадиона Уэмбли были символом английского футбола, местом ежегодного финала Кубка Футбольной лиги. Однако сначала они стали символом британского империализма.
Король Георг V открыл Выставку Британской империи 23 апреля 1924 года. Она предназначалась для широкого празднования мировых достижений, для утверждения тезиса, что у империи не только великолепное прошлое, но также и грандиозное будущее, в особенности экономическое. Авторы официального проспекта весьма ясно высказывались о цели выставки. Она должна была помочь
найти… новые источники благосостояния империи; способствовать торговле внутри империи и открыть новые мировые рынки для продукции доминионов и метрополии; помочь различным расам Британской империи лучше узнать друг друга и продемонстрировать народам Британии почти неограниченные возможности доминионов, колоний и зависимых территорий.
По этому случаю унылые окраинные улицы были переименованы Редьярдом Киплингом в честь героев империи вроде Дрейка. Но тон задал сам Уэмбли. То, что стадион был построен из бетона и ужасно выглядел, было знаком современности. Открытие выставки также стало поводом для первого выступления короля по радио.
В одном отношении выставка имела большой успех. Более 27 миллионов человек посетили эти двести акров земли. Выставка была настолько популярной, что работала и в 1925 году. В День империи более девяноста тысяч человек пришли на стадион для участия в благодарственной службе. Не так много, конечно, как когда “Болтон вандерерс” играли с “Вестхэм юнайтед” (127 тысяч зрителей), но все же много. Посетители могли посмотреть на конную статую принца Уэльского, целиком сделанную из канадского масла, а также стать свидетелями зрелищного боя с зулусами, инсценированного на стадионе. Они могли передвигаться от павильона к павильону на поезде, оптимистично названном “никогда не останавливающимся”. Везде, куда бы они ни взглянули, были осязаемые признаки жизнеспособности империи — прежде всего экономической.
Ирония заключалась в том, что, несмотря на правительственную субсидию (2,2 миллиона), выставка принесла убытков на полтора миллиона фунтов стерлингов: явный контраст с доходностью выставок, проводившихся до 1914 года. Находились те, кто усматривал параллели между удручающим состоянием имперской выставки и самой империей. Возможно, еще тревожнее было то, что над выставкой стали потешаться.
Пелэм Г. Вудхаус в своем очерке для “Сэтердей ивнинг пост” командировал на Уэмбли своего самого известного персонажа, Берти Вустера, вместе с его другом Биффи. Будучи озабочены размолвкой последнего с девушкой, оба вскоре утомились от достойных, но унылых экспонатов:
Знаете, по правде говоря, я не знаток и не любитель разного рода выставок. Большое количество граждан отбивает у меня всякую охоту смотреть на экспонаты, и когда меня толкают со всех сторон, мне через полчаса начинает казаться, что я хожу по раскаленным углям. Что же касается балагана, в котором я тогда оказался, ничего заслуживающего внимания там, с моей точки зрения, не было. Нет, нет, я не спорю, несомненно, миллионы людей визжат от восторга и приходят в возбуждение при виде чучела ежа-рыбы под стеклянным колпаком или зерна из Западной Австралии, но Бертрам к их числу не относится. Да, Бертрам не из их числа, можете мне поверить. К тому времени, как мы закончили осмотр типичной деревни Золотого Берега и направились к Индустриальному павильону, все признаки указывали на то, что скоро я потихоньку улизну и отправлюсь в бар “Упрямая Лошадь”, расположенный в секторе Вест-Индии… Я никогда не был в Вест-Индии, но теперь могу засвидетельствовать, что они там обскакали Европу на несколько голов. Парень за стойкой — хотел бы я, чтобы все были такими, как он, — угадал наши желания, едва мы появились на горизонте. Не успели наши локти опереться о деревянную поверхность, любитель скачек начал носиться как угорелый, наливая в бокалы то из одной бутылки, то из другой. По-моему, он считал, что напиток никуда не годится, если в нем нет по меньшей мере семи разнообразных жидкостей, и, обратите внимание, я не стану утверждать, что он был не прав. Называлась эта смесь “Зеленый Змий”, и если я когда-нибудь женюсь и у меня родится сын, я запишу его в регистрационную книгу под именем Зеленый Змий Вустер в память о том дне, когда чудодейственный напиток спас жизнь его отца в Уэмбли[188].
- Предыдущая
- 79/101
- Следующая