Империя: чем современный мир обязан Британии - Фергюсон Ниал - Страница 71

Милнер, по крайней мере, выражал сожаление. Лагеря, признал он, были “плохим делом, и, насколько это меня касается, я чувствую, что обвинения, так обильно взваленные на нас за все, что мы сделали и не сделали, имеют под собой некоторые основания”. Но раскаяние, независимо от того, насколько оно было искренним, не могло возместить ущерб. Разоблачения Хобхаус вызвали резкое недовольство общества политикой правительства. Либералы получили свой шанс: теперь у них появилась прекрасная возможность разделаться с тори и сторонниками Чемберлена, которые доминировали в британской политике почти два десятилетия. Уже в июне 1901 года сэр Генри Кэмпбелл-Баннерман, лидер [Либеральной] партии, осудил “варварские методы”, применяемые к бурам. Выступая в Палате общин, Дэвид Ллойд Джордж, любимец радикального крыла партии, заявил:

Так и случилось. Мало того, что, по мнению критиков, империализм безнравственен. По мнению радикалов, он еще и грабительский. Его оплачивают английские налогоплательщики, за него воюют английские солдаты, но выгоду получают немногочисленные “толстые коты” — миллионеры вроде Родса и Ротшильда. Таков пафос получившей широкую известность книги Джона А. Гобсона “Империализм”, изданной в 1902 году. “Всякий крупный политический акт, — рассуждал Гобсон, — должен получить санкцию и практическую поддержку этой небольшой группы финансовых королей”:

Генри Ноэл Брейлсфорд развил аргументацию Гобсона в своей книге “Война стали и золота: о вооруженном мире” (написанной в 1910, но опубликованной только в 1914 году): “Лик Елены — вот что приводило в движение тысячу кораблей в героическую эпоху. В наш же Золотой[165] век это чаще всего лицо с чертами расчетливого еврейского финансиста. Чтобы защитить интересы лорда Ротшильда и акционеров, Египет был сначала оккупирован, а затем фактически аннексирован Британией… Возможно, самый вопиющий случай из всех — наша южноафриканская война”. Разве не было очевидно, что война с бурами была развязана, чтобы гарантировать сохранение золотых приисков Трансвааля в руках их владельцев-капиталистов? Разве Родс, по словам радикального либерала, члена Палаты общин Генри Лабушера, не “строитель империи, который всегда прикрывался маской патриота, и не глава банды хитрых еврейских финансистов, с которыми он делил прибыль”?

Как и те нынешние теории заговора, которые видят за всякой войной борьбу за контроль над нефтью, критика империализма со стороны радикалов была сверхупрощением. (Гобсон и Брейлсфорд мало знали о том, что пережил Родс во время осады Кимберли.) И как другие нынешние теории, наделяющие некоторые финансовые учреждения зловещей властью, этому антиимпериализму был присущ оттенок антисемитизма. И все же когда Брейлсфорд назвал империализм “извращением целей, ради которых существует государство, когда могущество и престиж, за которые мы все платим, используются для того, чтобы приносить прибыль дельцам”, он не слишком ошибся. “Империя торгует, — писал он, — и наш флаг является необходимым активом, при этом прибыль идет исключительно в карманы частных лиц”. Это было, в сущности, верно.

Огромные прибыли от британских инвестиций за рубежом почти целиком доставались немногочисленной элите — самое большее нескольким сотням тысяч человек. А над элитой действительно доминировал банк Ротшильдов, объединенный капитал отделений которого в Лондоне, Париже и Вене составлял около сорока одного миллиона фунтов. Это, безусловно, делало его крупнейшим финансовым учреждением в мире. Большую часть активов фирма инвестировала в государственные облигации (в основном колоний вроде Египта и Южной Африки). И при этом не возникает споров относительно того, что распространение британской юрисдикции на эти страны давало Ротшильдам новые возможности для бизнеса и прибыль. Так, в 1885-1893 годах их банки в Лондоне, Париже и Франкфурте были совместно ответственны за четыре выпуска египетских облигаций на общую сумму почти пятьдесят миллионов фунтов. Подозрительны и тесные отношения Ротшильдов с ведущими политиками эпохи. Дизраэли, Рэндольф Черчилль и граф Розбери были связаны с ними как в социальном, так и в финансовом отношении. Случай Розбери (он служил министром иностранных дел при Гладстоне и занял после него, в 1894 году, пост премьера) особенно показателен: в 1878 году он женился на кузине лорда Ротшильда Ханне.

На протяжении всей своей политической карьеры Розбери поддерживал отношения с членами семьи Ротшильдов, и их переписка демонстрирует связь между деньгами и властью в поздневикторианской Британии. Например, в ноябре 1878 года Фердинанд де Ротшильд предложил Розбери: “Если у Вас есть несколько тысяч фунтов в запасе (от девяти-десяти), Вы смогли бы вложить их в новый… египетский займ, который [наш банкирский] дом выпустит на следующей неделе”. Когда Розбери вошел в правительство, из Хартума как раз сообщили о гибели Гордона, и лорд Ротшильд написал ему откровенно: “Ваши рассудительность и ревностный патриотизм помогут правительству и спасут страну. Я надеюсь, Вы позаботитесь, чтобы вверх по Нилу было послано подкрепление. Кампания в Судане должна быть абсолютно успешной — никаких провалов”. В течение двух недель после того, как Розбери вошел в правительство, он встречался с Ротшильдами по крайней мере четырежды, включая два обеда. И в августе 1885 года Розбери (всего два месяца спустя после того, как отставка Гладстона временно лишила его поста) выделил пятьдесят тысяч фунтов для новой египетской ссуды, выпущенной лондонскими Ротшильдами. Когда же Розбери стал министром иностранных дел, брат лорда Ротшильда Альфред уверил его, что “со всех сторон, даже из далеких стран, не слышится ничего, кроме изъявления удовлетворения этим назначением”.

Хотя трудно найти убедительные доказательства того, что Ротшильды получали выгоду от политики Розбери, по крайней мере однажды он предупредил их о важном дипломатическом решении. В январе 1893 года он использовал Реджиналда Бретта, чтобы сообщить в Нью-Корт[166] о намерении правительства усилить египетский гарнизон. Бретт сообщил:

При этом Розбери не был единственным политическим деятелем, оказавшимся не в состоянии совершенно отделить собственные интересы от общественных. Одним из тех, кто получил наибольшую выгоду от оккупации Египта, был не кто иной, как сам Гладстон. В конце 1875 года (возможно, как раз перед покупкой Дизраэли, его конкурентом, акций Суэцкого канала) он вложил сорок пять тысяч фунтов стерлингов в турецкие облигации египетской дани 1871 года всего под 38%.[167] В 1878 году Гладстон прибавил к ним еще пять тысяч фунтов, а год спустя инвестировал пятнадцать тысяч в турецкие облигации 1854 года (также обеспеченные египетской данью). К 1882 году эти облигации составляли более трети его портфеля. Даже до британской оккупации Египта они показали себя хорошими инвестициями: к лету 1882 года цена облигаций 1871 года выросла с 38 до 57%. Оккупация принесла премьер-министру еще больше: к декабрю 1882 года цена облигаций 1871 года выросла до 82%, а к 1891 году цена достигла 97%. Прибыль составила более 130% только на первоначальные инвестиции 1875 года. Неудивительно, что Гладстон однажды назвал турецкое государственное банкротство “тягчайшим из политических преступлений”. И разве удивительно, что британским агентом и генконсулом в Египте в течение почти четверти века после 1883 года был член семьи Бэрингов — второй после Ротшильдов династии из Сити?