Люди и Я - Хейг Мэтт - Страница 42

• Предыдущая
• 42/51
• Следующая

Черчилль собирался было опустить брючину, но, видя, как он мучается, я попросил его подождать. Я положил руку ему на ногу.

— Что ты делаешь?

— Не волнуйся. Это очень простая процедура переноса бионастроек, включающая обратный апоптоз, которая на молекулярном уровне восстанавливает и воссоздает мертвые и поврежденные клетки. Тебе она покажется волшебством, но это не так.

Моя рука лежала на его ноге, и ничего не происходило. Время шло, а все оставалось по-прежнему. То еще волшебство.

— Кто ты?

— Я пришелец. Меня считают бесполезным ничтожеством в двух галактиках.

— Не мог бы ты убрать свою чертову руку с моей ноги?

Я убрал руку.

— Извини. Правда. Я думал, что все еще могу тебя исцелить.

— Я тебя знаю, — сказал он.

— Что?

— Я видел тебя раньше.

— Да. Знаю. Я пробежал мимо тебя в свой первый день здесь. Помнишь, наверное. Я был голышом.

Он отклонился назад, прищурился, повернул голову набок.

— Не. Не. Не тогда. Я видел тебя сегодня.

— Вряд ли. Я бы наверняка тебя узнал.

— Не-а. Точно сегодня. У меня хорошая память на лица.

— Я был не один? С молодой женщиной? Рыжеволосой?

Он задумался.

— He-а. Ты был один.

— Где же?

— М-м-м, это было, дай подумать, где-то на Ньюмаркет-роуд.

— Ньюмаркет-роуд?

Я знал это название, потому что на этой улице жил Ари, но сам там не бывал. Никогда в жизни. Хотя, конечно, весьма вероятно, что Эндрю Мартин — настоящий Эндрю Мартин — захаживал туда неоднократно. Да, наверное, дело в этом. Черчилль потерялся во времени.

— Думаю, ты путаешь.

Он покачал головой.

— Да ты это был. Сегодня утром. Может, ближе к полудню. Ей-богу.

С этими словами бородач встал и медленно заковылял прочь, оставляя за собой запах табака и пролитого алкоголя.

На солнце набежала туча. Я посмотрел в потемневшее небо. Мои мысли тут же помрачнели. Я встал. Вынул из кармана телефон и набрал Ари. В конце концов трубку взяла какая-то женщина. Она тяжело дышала, шмыгала носом и пыталась вылепить из этих звуков внятные слова.

— Здравствуйте, это Эндрю. Я хотел бы поговорить с Ари.

И тут слова выстроились в жуткую последовательность:

— Он умер, он умер, он умер!

Я побежал.

Бросил бутылку и побежал со всех ног — через парк, по улицам, по шоссе, мало задумываясь о машинах. Бежать было больно. Болели колени, бедра, сердце и легкие. Все части тела напоминали мне, что однажды они откажут. И еще от бега почему-то усилилось жжение и зуд кожи лица. Но больше всего страдал разум.

Это моя вина. Гипотеза Римана здесь ни при чем. Все из-за того, что я рассказал Ари, откуда я. Он мне не поверил, но суть не в этом. Я смог рассказать ему, не получив мучительного фиолетового предупреждения. Меня отсоединили, но, должно быть, продолжали наблюдать и подслушивать, а значит, могли слышать меня и сейчас.

— Прошу вас. Не трогайте Изабель и Гулливера. Они ничего не знают.

Вот и дом, где до сегодняшнего утра я жил с людьми, которых полюбил. Я с хрустом прошагал по гравию подъездной аллеи. Машины на месте не было. Я заглянул в окно гостиной, но никого не увидел. Ключей у меня с собой не было, поэтому я нажал кнопку звонка.

Я стоял и ждал, ломая голову, что делать. Спустя некоторое время дверь отворилась, но я по-прежнему никого не видел. Тот, кто открыл, явно не хотел, чтобы его заметили.

Я проскользнул в дом. Прошел в кухню. Ньютон спал у себя в корзине. Я подошел к нему и легонько тряхнул.

— Ньютон! Ньютон!

Но тот лишь глубоко дышал и продолжал подозрительно крепко спать.

— Я здесь, — донесся голос из гостиной.

Я пошел на него, на этот знакомый голос, и в гостиной, на пурпурном диване увидел мужчину, который сидел, заложив ногу за ногу. Я сразу узнал его — как тут не узнаешь? — и в то же время вид его поверг меня в ужас.

Ибо я смотрел на самого себя.

Одежда отличалась (джинсы вместо вельветовых брюк, футболка вместо рубашки, кроссовки вместо туфель), но тело определенно принадлежало Эндрю Мартину. Каштановые волосы с естественным пробором. Усталые глаза и такое же лицо, только без синяков.

— Бинго! — с улыбкой сказал он. — Ведь так здесь говорят? Ну, когда фартит в игре. Бинго! Мы полные близнецы.

— Кто ты?

Он нахмурился, будто мой вопрос был настолько элементарен, что его даже стыдно задавать.

— Я твой сменщик. Джонатан.

— Сменщик?

— Именно. Я здесь, чтобы сделать то, чего не сумел ты.

Сердце у меня в груди колотилось.

— То есть?

— Уничтожить информацию.

Иногда страх и гнев сливаются.

— Ты убил Ари?

— Да.

— Зачем? Он не знал, что гипотезу Римана доказали.

— Да. Я в курсе. У меня более широкий спектр задач. Мне поручили уничтожить всех, кому ты рассказал о своем, — он задумался, подбирая слово, — происхождении.

— Значит, они меня слушали? Они сказали, что я отсоединен.

Он указал на мою левую руку, в которой, по всей видимости, по-прежнему работала техника.

— Твои силы они забрали, а свои оставили. Иногда они слушают. Проверяют.

Я уставился на нее. На мою руку. Она вдруг показалась мне врагом.

— Давно ты здесь? Я имею в виду на Земле.

— Недавно.

— Кто-то проник в дом несколько дней назад. Работал с компьютером Изабель.

— Это был я.

— Так почему ты медлил? Почему не выполнил задание в ту же ночь?

— Ты был рядом. Я не хотел, чтобы ты пострадал. Еще не было случая, чтобы один воннадорианин убил другого. Напрямую.

— Я уже не воннадорианин. Я человек. Парадокс в том, что до дома тысячи световых лет, но здесь я чувствую себя как дома. Странное чувство. Так чем ты занимался? Где жил?

Он заколебался, шумно сглотнул.

— Я жил с самкой.

— С самкой человека? С женщиной?

— Да.

— Где?

— Под Кембриджем. В поселке. Она не знает моего имени. Она думает, что меня зовут Джонатан Роупер. Я убедил ее, что мы женаты.

Я рассмеялся. Его, похоже, это удивило.

— Почему ты смеешься?

— Не знаю. Развилось чувство юмора. Одно из изменений, произошедших со мной после потери даров.

— Я убью их, ты это знаешь?

— Нет. Вообще-то не знаю. Я сказал кураторам, что нет смысла. Это, пожалуй, последнее, что я им сказал. Они как будто поняли.

— Мне поручили это сделать, и я это сделаю.

— Но разве тебе не кажется, что это бессмысленно, что, по сути, для этого нет причин?

Он вздохнул и покачал головой.

— Нет, не кажется, — сказал он голосом, который был моим, но звучал глубже и при этом, как ни странно, более плоско. — Я не вижу разницы. Я живу с человеком всего несколько дней, но уже вдоволь насмотрелся жестокости и лицемерия, присущего этому виду.

— Да, но в них есть и хорошее. Много хорошего.

— Нет. Я не видел. Они могут сидеть, смотреть по телевизору на мертвые тела людей и совершенно ничего не чувствовать.

— Вначале мне тоже так показалось, но…

— Они катаются на машине по тридцать миль в день и гордятся тем, что пустили в повторное использование пару пустых банок из-под варенья. Они говорят, что мир — это хорошо, и при этом прославляют войну. Они презирают мужчину, который убил свою жену в гневе, но преклоняются перед безразличным солдатом, который сбрасывает бомбы, убивающие сотни детей.

— Да, тут бывает неправильная логика, я с тобой согласен, но я искренне верю…

Он не слушал. Он уже не мог усидеть на месте. Буравя меня решительным взглядом, он ходил взад-вперед по комнате и вещал:

— Они верят, что Бог всегда на их стороне, даже если остальные представители их вида не принимают эту сторону. Они так и не смирились с двумя явлениями, которые, с биологической точки зрения, являются для них наиболее важными — размножение и смерть. Они притворяются, будто верят, что счастья за деньги не купишь, но всякий раз выбирают деньги. Они при каждом удобном случае превозносят посредственность и радуются бедам других. Они прожили на этой планете больше ста тысяч поколений и до сих пор понятия не имеют, кто они на самом деле и как им следует жить. Сейчас они знают даже меньше, чем когда-то.

• Предыдущая
• 42/51
• Следующая